— Если не вмешиваться, то крестьяне сами поднимутся. Деваться им некуда. И скорее всего их барон перебьет. Нельзя против власти бунтовать. И останутся бабы одни с детьми малыми. И выживут ли этой зимой, то одному Единому известно. — подал голос из своего угла Ольт, решивший, что пора ему вмешаться. И он специально ввернул в разговор про баб с детьми, которым предстояло стать вдовами да сиротами. Он хорошо понимал свою мать и знал, чем ее можно задеть, как повернуть дело так, чтобы избежать долгих разговоров. Может это и показалось бы некоторым людям циничным и безнравственным, но он давно считал, что иногда приходится насильно делать людям добро, беззастенчиво используя при этом их самих. А сами люди… Сами они конечно не должны и подозревать об этом. Неправильно поймут. Еще и обидятся. А обиды от близких людей — это последнее, что Ольт желал в этом мире.
Истрил повернулась к Карно.
— Как же так? Могут остаться вдовы и сироты?
Карно показательно недовольно покосился на Ольта и пожал плечами, мол он-то тут при чем.
— Бабам и детям надо помочь. И не важно, как ты это сделаешь. — сказала, как припечатала Истрил и вышла из комнаты.
— Ну что ж, если Истрил сказала… — Карно нахмурившись крякнул. Хотя душа его просто играла и пела. Все получалось просто отлично. Своим невольным вмешательством Истрил, сама того не зная, сразу, продвинула дело на стадию завершения. Не нужно долгих уговоров, объяснений и доказательств чистоты намерений. — Но не забывайте, мужики — это вы ко мне пришли.
Мужики, как болванчики, закивали головами. Они еще не поняли, как, но до них уже дошло, что дело, с которым они пришли в Карновку, сделано и помощь будет. А Карно уже вступил в свою стихию. Командовать боевым отрядом, от подготовки к походу до завершающей победы — это ли не дело, достойное тысячника эданского войска? И пусть нету уже самого Эдатрона и сам король его пропал где-то на просторах некогда свободной страны, есть он, Карно Кривой — тысячник мечников и есть дело, которое нужно сделать. Его речь в такие моменты приобретала краткость и емкость воинских команд:
— Жаго, ты к казармам. Пусть первая полусотня готовится к походу. И скажи старшине, пусть проверит снаряжение. Плохое заменить, недостающее выдать. И пусть получит у Брано припас на десятицу. Только крупы, сухари… Короче, он знает. Брано, ты на склад. Ждешь старшину. Сам знаешь, чего и сколько. Вельт, отведи ходоков в гостиный дом. Пусть мужиков покормят и определят на ночь. Выступаем завтра с утра, а вам надо отдохнуть, будете проводниками. Пока все, разбежались.
Все присутствующие порскнули в разные стороны, как куропатки из-под ног охотника, и вскоре в комнате остались только Карно с Ольтом.
— Ну что, малой, повоюем?
— Как скажешь, воевода.
Раним утром, еще роса не успела высохнуть на придорожной траве, первая полусотня выступила в боевой поход. Все уже знали куда и зачем они идут и были в предвкушении драки. Даром что ли они бегали изнуряющие кроссы, до онемения в коленях маршировали на плацу и вгоняли в чучела копья и стрелы? Вот теперь и посмотрят, чего стоили их тренировки. Полусотня шагала единым строем в шеренгах по трое. Десятники шли впереди и по бокам, иногда меняясь местами. За колонной бодро трусили десять низкорослых крестьянских лошадок, неся на своих крепких спинах съестные припасы и все то, что не нужно и мешает при ходьбе. И уже за ними шагали Карно с Ольтом, который прихватил с собой Кольта с Серьгой. Карно не спрашивал, зачем они нужны, взял и взял, но Ольт сам объяснил, что мальчишки будут вестовыми, да и ему в малой дружине нужны будут полусотники. Вот их и готовит на должность. Пусть на практике учатся.
Провожающих почти не было. Брано, старшина деревенской дружины, который все проверял, не забыли ли чего, да Истрил с Олентой. Девчонка со вчерашнего вечера все еще дула губки, что ее не взяли с собой в поход, но Ольт спросил ее, на кого еще он может оставить младшую дружину? Кто будет тренировать этих балбесов, пока он будет отсутствовать? После долгих мучительных раздумий Оли согласилась, что оставлять без присмотра «балбесов» не стоит, тем более Ольт прямо завалил ее всяческими инструкциями и руководствами, но все равно строила из себя обиженную. Уже потом, когда строящиеся башни деревни растаяли за стеной деревьев, Карно с облегчением торжественно пожал руку Ольту и признался, что у него так не получилось-бы. Обмануть дочку, внушив ей, что в деревне без нее никак — это было выше его сил. Не мог он ей врать даже в малом. А брать ее с собой в бой — это ж какие нервы надо иметь.
Шли маршем весь день, только в полдень устроив небольшой передых, на котором всухую перекусили сухарями с копченным мясом и запив водичкой из деревянных баклаг, которые, по настоянию Ольта, входили в обязательную принадлежность дружинника. Зато вечером устроили уже нормальный привал, после длительного марша требовалось хорошо отдохнуть. Лучники, отправленные в дозор и заодно поохотиться, подбили с десяток различных птиц, так что каша была с мясом. Каждый десяток обычно имел отрядный котел, в котором готовилась еда на весь десяток, но сейчас на одной из лошадей был загружен большой котел литров на восемьдесят. Так что десятские повара, объединившись в одну команду, готовили на весь отряд. После ужина долго не рассиживались и, выставив дозоры и договорившись о сменах, сразу улеглись спать. На следующий день Карно, посчитав, что отряд уже достаточно размят для боевого режима, приказал идти волчьим скоком, пятнадцать минут — легким бегом, пятнадцать — быстрым шагом. Тем более дорога, по которой крестьяне обычно водили сборы в город, дальше шла совсем не в ту сторону, куда им было надо. И дальнейший путь пролегал по таежным тропам, а то и вообще по бездорожью. Сквозь лесную чащу и заросли, через которые, чтобы пройти в нужном направлении, нужно было родиться и жить в этой тайге, отряд проходил в хорошем темпе. В полдень опять легкий перекус, и опять марш до вечера.
Когда Карно объявил привал, то все попадали на землю там, где стояли. Лишь несколько человек, родом из профессиональных охотников и воинов, остались стоять на ногах и чувствовали в себе достаточно сил, чтобы стать в караул, пока основная масса отряда отходила после трудного перехода. Но в общем Карно с Ольтом остались довольны подготовкой воинов. Все-таки преодолеть за день километров шестьдесят, да еще пусть и в частичной, но все-таки боевой выкладке — это не кот чихнул. И пусть копья, дротики и кожаные панцири были нагружена на лошадей, но щит за спиной и меч на поясе тоже весят не мало. Правда после такого марша воевать уже мало кто был способен, но зато не было отстающих и больных. Сказались упорные тренировки и Карно воочию убедился в их несомненной пользе, хотя он никому не признавался, что его частенько мучали сомненья, когда он слушал выкладки Ольта. Теперь же во многом его мысли о целесообразности тренировок были рассеяны. Осталось боем проверить те тактические схемы, которые предлагал этот ударенный в самое темечко несносный мальчишка. Поэтому Карно собрал вечером после ужина всех десятников возле костра.
— Завтра мы выйдем к деревне. У кого какие есть мысли? Как будем нападать? — задавая такой вопрос, Карно не только проверял себя, но и преследовал свои далеко идущие цели. Он помнил, что дружина растет и вскоре ему будут нужны инициативные командиры, способные действовать самостоятельно, если вдруг окажутся в отрыве от основных войск и даже в окружении врага.
— Придем и нападем, — пожал плечами один из десятников, — нас больше, порубим всех, кто только пикнет.
Другие одобрительно зашумели. И правда, чего уж проще? В конце концов, даром что ли они столько пота пролили на тренировках. В своем преимуществе дружинники не сомневались. В основном все предложения сводились к тому, что надо выйти к деревне, построиться клином и просто и незатейливо пройти деревню из конца в конец, по пути уничтожая противника. Карно выслушал все, не отличавшиеся разнообразием предложения, и поднял ладонь. Десятники тут же умолкли, все-таки воеводу уважали и побаивались.
— Теперь слушайте сюда. К деревне выдвигаемся скрытно. Не высовываемся и не дай Единый, кто попадется на глаза противнику. Вне очереди пойдет в наряд на кухню. Ты, — Карно повернулся к десятнику первого десятка, — выделишь трех самых шустрых в разведку. Пусть опять-таки скрытно проберутся в деревню, может встретятся с деревенскими, поговорят, что, где и как. Ходоки из деревни где? Так вот, мужики, проводите разведчиков в деревню, и что бы не то, что барон, ни одна собака не учуяла. Не мне вас тут учить. Вы местные, все ходы знаете. Потом с докладом ко мне. А там посмотрим, как дальше действовать. Все поняли? Ну если вопросов нет, то всем, кроме караульных спать, завтра будет трудный день. Десятники, не забудьте: от каждого десятка — один на караул и озаботьтесь о смене.
Ольт, сидя в отдалении вместе со своими мальчишками, до конца досмотрел устроенное Карно представление у костра и удовлетворенно хмыкнул. Ненавязчивое напоминание воеводе об основных правилах боевых действиях, так, что он и сам этого не замечал, давало свои плоды. Раньше бы, Ольт был в этом уверен, Карно сам во главе лихой полусотни первым бы бросился в атаку с мечом наголо. А тут — стратег, смотреть приятно. И про разведку не забыл.
— Эх, салаги они еще. Учить их еще и учить. — мелькнула мысль сквозь засыпающее сознание.
Утром отряд быстро преодолел оставшиеся до деревни километров пять и засел в лесу, почти вплотную прилегавший к околице. Разведка без напоминания, ведомая деревенскими мужиками, отправилась на задание. Остальные отдыхали и набирались сил перед предстоящим боем, оставив в кустах подлеска только хорошо замаскировавшихся наблюдателей. Часа через три в сопровождение одного из них явились разведчики.
— Ну рассказывайте, глаза и уши, что видели и слышали. — Карно в окружении собравшихся десятников сидел у костра.
— Так пьянствуют, господин воевода. — начал один из разведчиков. — С трех деревень весь спотыкач собрали и уже почти седьмицу не просыхают. Половина уже кто где в умат, а самые здоровые в доме старосты собрались и последнее добивают. Баб молодых со всех деревень нагнали, заставляют жрать варить. Ну и между делом того… этого самого…
— Если бы только насильничали… Издеваются по-всякому, бьют. Одну уже вроде насмерть забили. И старосту повесили… Мужиков всех заперли в коровнике.
— Мда… Чуток опоздали мы. — покачал головой Карно. — Так, десятники, слушай сюда. Первый десяток со мной. Идем напрямки к дому старосты. Спереди лучники, гасите сразу всех чужаков, кто на глаза попадется и за меч хватится. Второй и третий десяток за нами, проверяете все дома, коровники, сеновалы… Короче все строения. Чужаков вяжете. Четвертый и пятый десятки, заходите с той стороны. Делаете то же самое, четвертый десяток идет к центру деревни и отстреливает всех, кто с оружием, пятый за ним и вяжет тех, кто спрятался. По возможности все делать тихо. Вязать, в рот кляп и пусть пока полежат. Начинаем по свисту свиристеля. Все, четвертый и пятый десятки — бегом. Как будете готовы, прочирикаете трясогузкой.
Деревенька была так себе, примерно на полтора десятка домов, которые тянулись вдоль единственной дороги. Поэтому первые три десятка недолго ждали, когда их товарищи обегут деревню и зайдут с другой стороны. Минут пятнадцать и вот уже с противоположного конца деревни чирикает трясогузка. Тут же просвистел свиристель и воины шагнули на единственную улочку, больше похожую на широкую натоптанную тропу. Карно махнул рукой и второй и третий десятки разделились по обе стороны этой тропы, проверяя крестьянские хижины. Так же и тем же самым занялись четвертый и пятый десятки.
В первой же избушке наткнулись на двух мертвецки пьяных вояк из дружины барона. Они даже не очнулись, когда их вязали. То же творилось и в других домах. Некоторые землянки оказались пусты, в некоторых их ожидали лишь хозяева, которые были в курсе происходящих событий, а в нескольких домишках карателей ожидала и добыча, которую тут же вязали и оставляли под охраной крестьян. Без шума и пыли зачистили всю деревню. Только возле коровника, где были заперты деревенские мужики, оказался караульный, но и тот оказался пьян до изумления. И пока он протирал залитые спотыкачом глаза, лучники карновской дружины с испугу просто напичкали его стрелами. Так что незадачливый караульный умер счастливым и пьяным. И еще в каком-то то ли сарае, то ли хлеву застали группу пьяных дружинником, которые занимались с хозяйкой нехорошим делом. То, что она была против такого времяпровождения, свидетельствовали завязанный ее же платком рот, разорванная рубаха и большой на пол лица синяк. Разговор с насильниками оказался коротким. Кажется они даже не поняли, от чего вдруг умерли.
Наконец вся полусотня собралась возле дома старосты, который единственный в деревне имел хоть какую-то изгородь и ворота, на которых теперь висел сам хозяин. Десятники вполголоса доложились воеводе. Шесть человек убито, девять вояк из дружины Кредрона было повязано. По словам местных, еще восемь человек гуляли в доме старосты. Тихо и бесшумно, хотя, судя по шуму из дверей можно было слишком и не таиться, два первых десятка подобрались к дверям и встали по обе стороны от входа. Остальные рассредоточились вокруг, приготовив луки и дротики. Сами входить не стали, чтобы не устраивать боя в комнате. Могли пострадать женщины, которых бандиты, а как их еще называть, заставили себе прислуживать. Ловили по одному выходящих «проветриться», били по голове и утаскивали за угол связывать и затыкать рот. Где-то на четвертом «зассанце», не вернувшимся назад, в избе забеспокоились. Даже пьяные в стельку вояки всполошились, а чего это все выходят, и никто не заходит. Странно это и оставшиеся, поорав собутыльников и не дождавшись ответа, шатаясь и опираясь друг на друга вышли из избушки все вместе, чтобы разобраться на месте. Тут на них всем гамузом и навалились. Настоящего сопротивления никто не оказал. А один вояка, получив в ухо, вообще упал и сразу захрапел, вызвав у дружинников нервный смех.
— Ну вот, а вы говорите — клином, строем… Главное — это хорошая разведка. — Карно смотрел, как связывают последнего из Кредронских дружинников.
Воины во главе с десятниками обескуражено молчали. Еще бы, настраивались на бой, а тут пришлось вязать каких-то пьянчиков. Даже мечи толком и не вытаскивали. Даже Кольт с Серьгой сконфужено воротили носы от убойного перегара, и отворачивались от безвольных тел. Карно и сам не ожидал такой легкой победы, но делал вид, что так и надо и только посмеивался, когда воины притаскивали очередное тело, собирая в кучу всех тех, кого захватили по пути.
Кто был по-настоящему рад, так это Ольт и небольшое количество ветеранов. Они-то знал, каково это — терять близких людей, с которыми только сегодня делил кусок хлеба. Но основная масса дружины была из деревенской молодежи, для которых бой в деревне, если это можно было назвать боем, был боевым крещением. Естественно, они были недовольна, что им не дали совершить подвиг. И что они будут рассказывать деревенским красоткам, когда вернутся в родную деревню? Как вязали пьяных воинов? Слишком легко далась им победа. Не прочувствовали они ее. И эти обыкновенные перепившиеся мужики не вызывали в них ничего кроме брезгливости и даже где-то жалости. Это ж надо так упиться, что они даже не поняли, что уже находятся в плену.
Ольту не нравилось такое положение дел. Его циничный успел взвесить и оценить все последствия такого, с позволения сказать, боя и они ему не понравились. Учитывая будущее развитие событий, ему не нужны были добренькие, размякшие от сочувствия, дружинники. Ему нужны были волки, которые без всякой жалости загрызут любого, отбросив в сторону все симпатии и даже чувство равнодушия было неприемлемо. Ему было нужно, чтобы преобладающим направлением движения их душ стала ненависть к врагам деревни. А эти, сейчас безвольные и безобидные, именно такими врагами и были. И не приди сегодня деревенская дружина сюда, завтра эти вояки, протрезвев, пришли бы в их деревню и еще неизвестно, чем бы тогда все закончилось.
Ольт подошел к Карно и отозвал его в сторону. Никто не слышал, о чем они говорили, они отошли достаточно далеко, но то, что Ольт что-то доказывает, это по его жестам поняли все. Видно было, как мальчишка что-то говорил, а воевода, хмурясь и временами несогласно поднимая руку, слушал. Но видно доводы Ольта оказались убедительными, так как Карно минут через десять махнул рукой в жесте: «Единый с тобой, делай как знаешь» и подозвал ближайшего десятника.
— Найдите из этих, — он указал на сопяще-храпящую кучу рукой, — барона Кредрона и приведите ко мне. И соберите на сход всех деревенских. Через несколько минут двое дружинников приволокли пьяного в умат барона со связанными за спиной руками, оказавшимся здоровенным детиной с бычьей шеей и черной густой бородой. Он ворочал налитыми кровью глазами и надувал щеки в тщетной попытке выругаться сквозь мешающий ему кляп. Народ уже вытащил из петли тело старосты и положил рядом с еще одним трупом, женщиной, чье горло было безжалостно перерезано. Крестьяне, еще не понявшие, что власть переменилась и не знающие, чего им еще ожидать, молча собирались в толпу. Тут и там виднелись, освобожденные из коровника старосты, местные мужики в разной степени побитости. Двое из них, не в силах стоять самостоятельно, опирались на плечи жен и детей. В глазах крестьян, еще не отошедших от ужасов последних дней, было выражение безысходности и какой-то покорности, происходящей от бессилия, что-то изменить.
— Полусотня! Строиться в две шеренги! — рев Карно был слышен на другом краю деревеньки.
Уж что-что, но разного рода построения дружиной были выучены назубок и вбиты в мозги на уровень рефлексов. Не прошло и двух минут, как десятки во главе своих десятников стояли в строю напротив толпы крестьян. И те, и другие притихли, не зная, чего ожидать. Карно прошелся вдоль строя, внимательно вглядываясь в своем большинстве безусые лица. Воевода прошелся до конца шеренги и подал команду:
— Равняйсь! Смирно! Вольно! — мощный густой бас сделал бы честь любому прапорщику времен столь памятной Ольту Советской Армии. — Всем молчать и слушать.
Карно подал знак Ольту, уже стоявшему рядом с бароном Кредроном. Тот сидел, опираясь спиной об колесо телеги, притащенной для снятия тела старосты с ворот. Ольт с трудом вытащил крепко забитый кляп.
— Быдло! Быдлища… Кха… Всех повешу, на ремни нарежу! Живых еще на ремни пущу! Кха… Суки! Ублюдки! Глаза повыкалываю! Вы еще узнаете барона Кредрона! Кха… На кол посажу! Мало я вас резал! — барону не хватало слов, чтобы выразить всю свою ненависть, он задыхался от желания высказать все и сразу. Ольт, несмотря на яростное сопротивление, затолкал кляп обратно и опять стало тихо. Карно опять пошел вдоль строя своей дружины, тыкая пальцем то в одного, то в другого.
— Ты сука, а ты ублюдок, знаешь, что такое ублюдок? Знаешь… А тебе выколют твои такие красивые голубые глаза, а тебе загонят в задницу кол и будешь медленно гнить на нем, пока не подохнешь. О, Свельт! А тебе, как десятнику, будет особая честь. Из твоей крепкой спины нарежут ремни. И всех вас повесят. Повесят за ваши славные крепкие шеи. Молчать! Что, щенки, расслабились, добрые стали? Пожалели этих уродов? Так мало того, что вас убьют, вот такое, — воевода показал на труп старосты, — сделают с твоим отцом, Кольт. А вот так обойдутся с твоей матерью, Серьга. Молчать! Я сказал! — Карно оборотился к деревенской толпе. — А не расскажете ли моим добрым воинам, кто и как над вами измывался?
— Да все они одним миром мазаны. — раздался из толпы неуверенный голос. И как прорвало. Заголосили бабы, заскрипели от сдерживаемой ярости зубами мужики. Крестьяне тыкали пальцами то в одного, то в другого пленника, перечисляя все их пакостные деяния. Карно подождал минут десять и поднял руку, призывая к вниманию:
— Значит нет среди них невиновных? Скажите честно, может хоть кто-то из повел себя по-человечески?
— Да нет среди них незамазанных. Все хоть в чем-то, да отметились.
— Ну что ж, вот вам они, перед деревней они провинились, перед вами им и ответ держать. Пусть каждый получит то, что заслужил. Они ваши, делайте с ними, что захотите. — и Карно повернулся к строю. — Всем стоять. И не рыпаться.
Толпа в нерешительности замерла. И тут из ее рядов шатающейся походкой вышла совсем еще молоденькая девушка. Крестьянский армяк, накинутый кем-то сердобольным, при ходьбе упал с ее плеч, открыв изорванное платье и окровавленные ноги, но она, не замечая этого добрела до Кредрона и даже не с криком, а с каким-то хрипом, вцепилась в его горло. Тот замычал, задергался, стараясь вырваться из скрюченных пальцев и даже умудрился пнуть девушку связанными ногами. Но та, упав навзничь на спину, медленно перевернулась на живот, и видно не в силах встать на ноги, опять поползла к нему, целеустремленно глядя безумными глазами на ненавистное горло. Это как будто послужила тем спусковым крючком, который бросил толпу крестьян на беспомощных пленников. С каким-то диким рычанием и нечленораздельными криками мужики, бабы и даже дети в буквальном смысле голыми руками рвали мучителей на части. Многие дружинники отворачивались от страшной картины, кто-то еле сдерживал приступы тошноты, а Карно спокойным голосом произнес:
— Теперь поняли, как надо довести народ, чтобы он вот так озверел?
Дружинники молчали, мрачно хмурясь и пряча взгляды в землю. Скоро все кончилось и народ, сам удивляясь и ужасаясь тому, что сотворил, стал приходить в себя. Они смотрели на свои и чужие окровавленные руки, на лица, на которых застыли брызги крови, на то, что недавно были пусть и хуже последнего скота, но живыми людьми, и неизвестно чем бы все кончилось, но Карно уже командовал, внося своим зычным голосом успокоение и уверенность, что все нормально, что все идет как надо и что есть кому ответить за все, что они тут натворили. Первые два десятка побежали за водой для умывания, разнося ее по домам, еще два десятка помогали крестьянам дойти до их избушек. Ольт видел, как здоровенный дружинник нес на руках девушку, первой бросившейся на барона. Один десяток, разделившись на пятерки побежал на оба конца деревни в караулы. Повара уже разжигали костры и ставили на них все котлы и котелки, которые были в полусотне. Все, и крестьяне, и дружина приходили в себя. Жизнь продолжалась. Ольт и Карно сидели у отдельного костерка и тихо беседовали.
— Мда. Не ожидал я, что так получится.
— Я и сам в шоке. Остается только утешаться, что такого никто не ожидал. Но ты все-таки настоящий воевода. Вел себя, как будто, так и надо.
— Эх, пацан. Видел бы ты, что я повидал на своем веку.
Вообще-то Ольт мог бы рассказать про БМПшку, подорвавшуюся на кумулятивной мине. Боевая машина стояла с виду совершенно целая, разве что борта чуть закоптились, но содержимое пришлось тогда выгребать лопатой. Веселого парня, сержанта Саню-одессита, он узнал только по золотой челюсти и хорошо помнил позеленевшие лица сослуживцев, совсем еще молодых пацанов, враз ставших взрослыми. Но сейчас это было совершенно не к месту, да и не ко времени. Ольт ни на минуту не забывал, кто он теперь такой.
— Не видел. И дай Единый — не увижу. Что дальше делать будешь, воевода?
— Как и говорилось. Но сначала наведаемся в Карновку, возьмем всю дружину. Пусть все понюхают, чем пахнет война. Потом — по оставшимся баронствам и под конец наведаемся в гости к управляющему. Надо успеть, пока сезон дождей не начался.
— Успеем.
— Я тоже так думаю. И ты…Это… Не бери слишком близко к сердцу. Не переживай от того, что сегодня увидел. Война, она такая…Война.
— Хорошо, Карно. Я постараюсь.
— Ну вот и молодец. Так и скажу Истрил, что ее сын растет настоящим воином. Свельт! Почему без дела стоим? Все сделал?
— Да, воевода.
— Каша готова?