От возмущения я даже заикаться начал. Судя по всему, моей сбивчивой тираде о перенесенных треволнениях не удалось донести до нее их глубину. Рассмеявшись, она скорректировала свой вопрос — что, собственно, может с ней случиться в собственной ванне?
Ну, все. Однажды я уже предупреждал ее, что не нужно испытывать мое самообладание. Я был даже рад, что удержался от соблазна проверить, все ли с ней в порядке. Я всегда предпочитал играть по-честному и не переходить к решительным мерам без предупреждения. Сейчас нужно быстро огласить ноту протеста — а дальше все: извини, дорогая, я предупреждал. Громко и отчетливо (чтобы не говорила потом, что не расслышала) я напомнил ей о своих должностных обязанностях и поставил ее в известность, что отныне считаю себя в полном праве нарушать ее уединение где бы то ни было при малейшем намеке на грозящую ей там опасность.
Слушая меня, она почему-то расплывалась во все более широкой улыбке. И смотрела на меня. Молча. Опять просто смотрела. Переводя дыхание после своего слегка затянувшегося ультиматума, я вдруг осознал, что меня окружает облако знакомого… яблочного…
Она продолжала смотреть на меня.
Огромными светло-серыми глазами.
В которых читалось… какое-то ожидание.
Я притянул к себе этого теплое, пушистое существо…
Так, завтра обо всем поговорим.
…
А она сказала мне все-таки «Да»!
В воскресенье утром выяснилось, однако, что у Татьяны даже на собственное «Да» «Нет» припасено. Хотя, впрочем, сначала это было не совсем «Нет»; это потом я ее пресловутое «Нет» в «Да» превратил…
Боясь спугнуть удачу, я провел все утро на кухне, занимаясь хозяйством. В целом, похоже, у нас уже сама собой начала устанавливаться традиция: завтрак — мое дело, ужин — ее. Меня это вполне устраивало — все равно я раньше встаю. Я даже ни разу, ни единым глазком в спальню не заглянул — чтобы не сбиться с бодрого настроения покончить сегодня со всеми разговорами (теперь-то можно и о работе поговорить!), причем исключительно на свежем воздухе.
А может, она сама раньше проснулась… хотел бы я сказать, с радостным ощущением… но нет, скорее, со смутным подозрением, что что-то изменилось.
Когда она забрела на кухню, сонно жмурясь и кутаясь в халат, я подошел к ней, взял ее лицо в руки и попросил: — Скажи это еще раз.
— Что сказать? — вскинула она на меня удивленные глаза.
— Что ты выйдешь за меня замуж.
— Чего? — Вот сейчас она окончательно проснулась. Глаза забегали из стороны в сторону — точно, ревизию воспоминаний проводит.
— Ты сказала, что выйдешь за меня замуж.
— Я ничего такого не помню, — быстро ответила она.
Вот в этом — вся Татьяна. За других сражаться, хоть с отцами-архангелами — это ей раз плюнуть; а свою собственную судьбу за гриву ухватить — Боже упаси. Придумывать истории неимоверные, выходы из ситуаций искать немыслимых, проблемы решать, даже для ангела непосильные — это она с дорогой душой; а вот если решение принимать нужно — голову в песок засунет и так и будет стоять, дожидаясь, пока толпа археологов набежит ее откапывать.
Но, с другой стороны, согласитесь, что «Я ничего такого не помню» — явно лучше, чем «Я ничего такого не говорила». Ну, что ж, не помнит — значит, не помнит. Мне нетрудно еще раз спросить. Но только так спросить, чтобы у нее больше никаких отговорок не осталось. Я даже рассмеялся, припомнив свои вчерашние наблюдения. Так, она у нас, как будто, на каждое мое слово неткает?
— Ты хочешь сказать, что я вру? — спросил я.
— Нет, — тут же отозвалась она (Отлично!), — но я думаю, что даже у ангелов в расчет берутся только те слова, которые сказаны в здравом уме и твердой памяти.
— Я абсолютно с тобой согласен, — постарался я усыпить ее бдительность. — А сейчас ты как себя чувствуешь? Никаких расстройств в здравости ума и памяти не ощущаешь?
— Нет. — Она уже почти шипела от возмущения (Просто прекрасно!). — Как ангел-хранитель, ты можешь быть совершенно за меня спокоен.
— Ты сняла тяжкий груз с моей души, — проникновенно заметил я, готовясь к решительному удару. — Значит, сейчас, отдавая себе полный отчет в своих действиях, ты хочешь отказаться от данного мне вчера обещания выйти за меня замуж?
Следующее «Нет» она уже просто рявкнула. И тут же замолчала, хлопая глазами. Я расхохотался. Вот будет знать, как с психологом бороться! Которого она своими же руками и сотворила. Да еще и назвала Анатолием — что значит: изощренно изобретательный в достижении своей цели!
Вдруг я заметил, что отчаянно хлопающие глаза ее наполняются слезами. Нет. Нет! Только не тяжелая артиллерия! Иначе, всего лишь добившись справедливости, я сам себя начну последним подлецом считать. А она тут же этим и воспользуется.
Я снова подошел к ней, снова взял ее лицо в руки (в случае чего, я сам ей эти слезы вытирать буду, чтобы они мне душу не травили!) и принялся припоминать все те случаи, когда она меня обвела вокруг пальца, заставив делать что-то против моей воли. Пусть лучше разозлится!
Она опять молча уставилась на меня. Слезы, слава Богу, куда-то делись, но вместо них в глазах ее появились некие раздумья. Лазейки ищет? Не выйдет! Или… А может… Никуда он, в конце концов, не денется, этот пляж…
— Ты еще помнишь, что у тебя появились новые обязанности, которые нам не мешало бы обсудить? — произнесла она, наконец, надменно вскинув бровь и даже отступив на шаг от меня.
Гм. Ладно, едем на пляж. Я ответил, что — в отличие от нее — помню все, и пригласил ее к столу. Если мы куда-то едем, то нечего время впустую терять.
Оказалось, что ехать нам нужно в сторону того района, в котором Татьяна придумала мне квартиру. И в котором я ее потом и получил. Ну-ну, посмотрим, в какой глуши она меня поселила.
Когда мы вышли из метро… Кстати, метро мне совершенно не понравилось. Неуютно там как-то. Вагоны длинные, сиденья вдоль них, как в коридоре — никакого чувства уединенности, хоть я и по привычке в самый конец направился. Как по мне, в маршрутке куда приятнее ехать. И не под землей. Станции, правда, довольно красивые и просторные, но даже на них я не мог избавиться от чувства клаустрофобии. А уж в туннелях… Очень неприятно. Слава Богу, спустя некоторое время поезд на открытый простор вырвался — как-то повеселее стало.
Так вот, когда мы выбрались, наконец, из метро, первыми бросились мне в глаза дорожки. У Татьяны возле дома крупные дороги асфальтированные, а маленькие — плитами выложены. Здесь же все дорожки — только шаг ступи в сторону от главной улицы — были усыпаны мелкими камешками. Они похрустывали под ногами, и поскольку ног этих вокруг было довольно много, звук этот, казалось, окружал тебя со всех сторон. А воздух… Было в нем что-то бодрящее, будоражащее — что-то живое. Так и хотелось отправиться на поиски источника этой свежести.
К нему-то Татьяна и привела меня. Когда мы обогнули, наконец, последний дом, глазам моим открылась полоса всевозможных зеленых насаждений, между которыми что-то поблескивало. Здесь даже деревья какие-то другие были: в парке они были все же кое-как упорядочены, а здесь — стояли, как хотели, в одиночку и в группках, и клонились во все возможные стороны…
О! Ноги мои сами собой рванули вперед, через проезжую часть, отделявшую меня от этого буйства природы, но Татьяна свернула налево и направилась к пешеходному переходу. Все — последний барьер цивилизации!
Прямо за переходом среди деревьев виднелся небольшой просвет, к которому мы и направились. И оказались, пройдя сквозь несколько рядов деревьев и огибая кусты, которые нахально расположились между ними, то и дело перекрывая нам прямую дорогу, на небольшом открытом пространстве, покрытом… песком. Слово это всплыло в моей памяти из какой-то прежней жизни. Точно, это — песок, а там, на дорожках был гравий.
Слова эти, однако, пронеслись в моем сознании легким облачком, поскольку я замер на самом краю этого песчаного… пляжа (точно, должно быть, это и есть песчаный пляж), не в силах оторвать глаза от того, что находилось за ним. Там была… вода. Столько воды я еще не видел. И она… текла. Она определенно двигалась — по поверхности ее то и дело пробегала рябь, от которой солнечные лучи отражались сотнями бликов. Но текла она медленно, как-то лениво, и чувствовалось, что ей совершенно наплевать, что расположилось на ее берегах. Или кто. Мы с Татьяной так в маршрутке едем, не обращая никакого внимания на то, что там вдоль дороги происходит.
Река была, наверное, не очень широкой (направляясь в той же маршрутке на работу, мы каждый день несколько проспектов такой же ширины проезжаем), но меня так к ней и потянуло. И тут только я заметил, что на пляже, кроме нас, находилась компания молодых людей. Шумная такая компания. Мне не хотелось даже мимо них проходить — настолько не вписывались они в это царство природы со своими криками, хохотом и беготней.
— Ну, что — куда пойдем: направо или налево? — подала голос Татьяна.
Проблему выбора решила за нас галдящая толпа молодежи. Они устроились справа от нас, почти у самой воды — значит, мы налево пойдем. Пройдя с десяток шагов по песку (а почему он не скрипит — те же ведь камешки, только совсем мелкие?), мы скрылись среди деревьев.
Нет, Татьяна точно ничего в жизни не понимает! Как можно было за три года ни разу сюда не приехать? И меня заодно привезти? Если бы я только знал… Я бы ей сутками в уши жужжал о благотворном влиянии отдыха у воды на здоровье и психику. И не только человеческие. Мне кажется, что день, проведенный в этом месте с лихвой перекроет недельное катание в метро — никакая депрессия потом не страшна. И трава здесь какая-то дикая, вольная, и деревья на тебя снисходительно сверху вниз поглядывают — ну-ну, кого еще к нам ветром занесло? Что-то у меня не возникает пока желания ухватиться за одно из них, подтянуться, стойку на руках выжать… Такое дерево, того и гляди, встрепенется, отряхнется небрежно и пошлет невежу… дальше по ветру. Здесь даже птицы как-то иначе верещат! Уверенно — знают, что они у себя дома, и никакому пришельцу не позволят себя перекричать…
Мне очень хотелось подойти поближе к воде, но как-то неудобно было в очередной раз полным профаном в глазах Татьяны выглядеть. Ха-ха-ха, животики надорвешь — он впервые речку увидел! Ну, допустим. Ну, впервые. А кто в этом виноват? Могла бы и поделиться со мной этим чудом. Я-то ей все всегда рассказываю… А она только и умеет, что к еде меня пинками приобщать… Нет, не получается рассердиться.
Татьяна спустилась к воде сама. Усмотрела в трех шагах от берега пару камней, греющихся на солнышке, и предложила посидеть на них. Устала, наверное. Вот — вот оно, отсутствие физической подготовки. А вот не надо целыми днями в помещении сидеть, а выходя на улицу, сразу в транспорт прыгать! Что она там про спортзал говорила? Нужно будет подумать, как и ее туда заманить. Там наверняка найдется где-нибудь в уголке место для самых простеньких упражнений — вот пусть зарядку там и делает. У меня на глазах. А то ведь утром ее никак не заставишь…
— Ну, так что это за новые обязанности? — вернул меня к реальности Татьянин голос.
Господи, как же мне не хочется о работе говорить! Ну, в самом же деле, считанные часы передышки остались — завтра трудиться начнем! Да и потом — что ей говорить? В общем я уже рассказал ей о своем дополнительном задании, а в подробностях… Вот поговорю завтра с Галиным растяпой, послушаю его трактовку событий, к ней также присмотрюсь…
Татьяна же из моего нежелания лишать себя последних свободных часов сделала вывод, что мне запрещено об этом разговаривать. Это еще с какой стати? После всего, что я ей уже рассказал? Отцы-архангелы, в отличие от нее, доверяют моей способности оценить обстановку и действовать соответственно… А, ну теперь понятно — если Анабель о своей работе с Франсуа не говорит, значит, и мне нельзя! Она нам, конечно, очень помогла — я никогда этого не отрицал! — но нечего из нее идеального ангела делать! Мы вообще понятия не имеем, на каких условиях она право на видимость на земле получила! А то, что она Франсуа ничего не рассказывает… Так она, может, для того и держит его в полном неведении, чтобы гонять в хвост и в гриву! Вот и за нас он почему-то взялся, а не она… Кстати…
О том, что Анабель могли поручить присмотреться к моим отношениям с Татьяной, я просто так сказал. Такой вариант был вполне возможен — меня же обязали Галиного двоечника на путь истинный направить. Но главное — мне хотелось показать Татьяне, что Анабель совсем не обязательно переполняет любовь и сострадание к собратьям-ангелам, равно как и к людям. Татьяна же усмотрела в этом величие ангельского единения и взаимовыручки. Кто бы сомневался? Как же могла бы великая Анабель не дать мне доброго совета? Как же могла бы она не научить меня, непутевого, уму-разуму? Хотел бы я посмотреть на того, кто бы ко мне с советами сунулся! Может, и хорошо, что она своего Франсуа на передний план вытолкнула…
Стоп. Мне же самому придется этого Галиного балбеса вразумлять. И расспрашивать. И наставлять. А если он меня пошлет, как я бы на его месте сделал…? Я ему пошлю! И уж, по крайней мере, я не буду Татьяну на разведку посылать!
Татьяна тоже об этом подумала — вот она, обратная сторона способности ангела-хранителя внушать мысли своему человеку. Довнушался. Нет, чтобы выборочно — о спортзале, например… Пришлось о нестандартных ситуациях ей рассказывать.
Прежде я с ней только об обычной работе ангела-хранителя говорил. Естественно — нашу-то ситуацию никоим образом нельзя было к необычным случаям отнести; мы сами между собой разобрались и Анабель — скорее всего — никто не посылал меня инспектировать. Собственно говоря, я и сам тогда мало что о них знал — если быть совсем честным, то почти ничего, кроме того, что не справившегося со своим делом ангела выдворяют с земли. Именно этим, в частности, отдел по внештатным ситуациям и занимается.
Татьяна вдруг спросила, смог бы я… выдворить кого-то. Как будто это самое страшное! Мне придется доклад писать по своим наблюдениям, характеристику ему предоставлять, рекомендации высказывать — выдворять его или нет! Что хуже — подписывать приговор или приводить его в исполнение? Я поежился. Что-то мне там, наверху, это дополнительное задание совсем иначе представлялось…
А на счет того, что бы я смог… Если бы у меня не осталось другой возможности хоть изредка на землю попадать, кроме как в составе отряда быстрого реагирования, пошел бы я в него и выдворял бы правонарушителей — быстро и безболезненно — чтобы ее скорее увидеть. Так что — прости, Татьяна, не идеальный ангел тебе в хранители достался!
Она принялась с жаром защищать этих самых правонарушителей. У нее для любого ангела найдется понимание и сочувствие — кроме своего собственного! Мне, понимаете ли, нужно было мозги вправлять, когда она от меня в свою раковину пряталась! Так она и вправила однажды — да так, что всей контрольной комиссии и не снилось: материализоваться меня заставила прямо у нее перед носом, без всякой подготовки.
Нет, она мне не даст-таки спокойно и вдумчиво подойти к этому поручению! Не терпится ей — она займется Галей прямо завтра. С ней, видите ли, Галя будет откровеннее разговаривать. А я так — рядом посижу, послушаю. Да кто из нас психолог? Она и сферы деятельности уже разделила: себе людей оставила, а мне ангелов доверила. Потом, видно, решила, что слишком легок мой удел будет — и добавила мне на плечи контрольную комиссию. Подумаешь, в самом деле…
Что?! Опять Анабель?! Анабель не побоялась доверить Франсуа…?! Доверить?! Можно подумать…
Татьяна велела мне думать дальше. Я почувствовал себя настолько польщенным, что не нашел слов, чтобы поблагодарить ее за столь редкую привилегию. Воистину нужно воспользоваться милостиво дарованным позволением…
Интересно, как я могу думать, если она постоянно бомбардирует меня все новыми вопросами?! Ну, научился я уже узнавать других ангелов — на свою голову! Вон вчера только в парке — четверо; а завтра в транспорте? Даже думать об этом не хочется. Ну, разумеется, я должен с ним завтра поговорить. Ну, и что, что в офисе толпа народа будет? Мне не обязательно на всю комнату кричать… У меня вдруг мелькнула интересная мысль. Ведь действительно мы с коллегой можем поговорить так, чтобы люди — Татьяна, в особенности — нас не слышали. И передавать ей все детали нашего разговора вовсе незачем — я их сам обдумаю и сообщу ей только самое важное. Только самое жизненно необходимое для ее участия в этом деле. Она и это будет по два часа в день обсуждать…
И в этот момент Татьяна попросила меня подавать ей знаки моего присутствия в офисе. И я опять почувствовал, что расплываюсь в лужицу вязкого варенья. Надо же — она все помнит. Как удачно все, однако, складывается: и вперед меня Татьяна вырываться не будет, и с коллегой я смогу поговорить вполне конфиденциально, и взглядом она меня целый день искать будет, и сейчас замолчала… И солнце припекает — сейчас точно расплавлюсь…