Я замер, как вкопанный. Он, что, на все согласился? Следов физического воздействия я не заметил — что же она ему такого сказала? Она тут же ответила на мой вопрос, пообещав парню — в случае отказа — найти его, где бы он ни прятался. Я крякнул. Нет, с другой стороны, меня, конечно, радует, что я все еще могу внушать ей свои мысли — но почему так выборочно? А ну, попробуем… Я пошел за ней, внушая изо всех сил: «Половина бутербродов — моя» и чуть не подталкивая ее в спину, чтобы ноги быстрее переставляла. Если кто-то уже съел мои бутерброды…
Я получил-таки свою половину! Ну вот, согласитесь, что торжество справедливости не может не вызвать чувство законного удовлетворения. Подумаешь — Татьяне удалось приручить мальчишку! Я за него просто всерьез не брался — от своих проблем голова пухнет. И потом — не зря ведь у нас к женщинам ангела-мужчину направляют и наоборот. Очевидно, при общении между разными полами включается некий дополнительный элемент воздействия. Вот Татьяна его и включила — как она умеет — на полную катушку. Уж я-то зна… Минуточку, она, что, глазки ему строила? Да плевать мне, что для пользы дела! Для пользы дела мне глазки нужно строить, чтобы я потом это дело… великое совершал… героически. Так, сейчас мы этот момент выясним.
Оглянувшись по сторонам, я учуял Галиного ангела неподалеку — естественно — от нее, под деревом. Подойдя к нему, я сел рядом и сказал: — Разговор есть.
— Еще один? — подпрыгнул он на месте.
— Я вижу, что Татьяна тебя все-таки уговорила, — начал я, берясь за первый бутерброд.
— Ну, получается, что да, — нехотя ответил он.
— Что — горячилась? — осторожно спросил я.
— Да нет. — Я замер, поднеся бутерброд ко рту. — Она просто… попросила… помочь.
Интересное дело — я ведь тоже просил его помочь. — Да? — недоверчиво обронил я.
— Она как-то так сказала, — продолжил он, подбирая слова, — что Галя и выслушивает всех, и помогает, а самой-то ей и душу облегчить не с кем. А ведь мы-то знаем, как трудно… одному, — закончил он задумчиво.
Хм. А вот я до этого не додумался. Ну, если она на профессиональной стороне дела акцент сделала — тогда ладно. Шляпу снимаю. Молча. А теперь, пожалуй, пора парню глаза открыть, на что он только что согласился.
— Давай тогда перейдем к технической стороне дела, — сказал я.
— Чего? — Он, по-моему, в дерево вжался. От меня точно отодвинулся.
— Татьяна тебе об этом не говорила, — продолжил я, — поскольку лучше, чтобы я посвятил тебя в детали. — Конечно, лучше — если она на него лавину своего воображения обрушит, он не выдержит. Я едва выдержал — куда уж ему.
— Какие детали? — простонал он.
— Но ты же понимаешь, что вхождение в человеческое общество требует определенной подготовки, — рассудительно произнес я.
— Какой подготовки? — Это уже был не стон; это уже был вопль.
— Информационной, — объяснил я. — Тебе нужно имя с фамилией, профессия, образование, — перечислял я, вспоминая все этапы построения моей собственной биографии, — ну, и адрес, пожалуй. — До семейного положения он еще не дорос.
Парень подавленно молчал.
— И поверь мне, лучше тебе самому себе все это придумать — пока Татьяна за это не взялась, — посоветовал я ему от всей души.
— А можно? — вдруг оживился он.
— Ну, конечно, можно — это же твоя жизнь, — рассмеялся я. Пусть хоть парень сам себе биографию построит, если меня Татьяна этой возможности лишила.
— С профессией все очень просто, — тут же взялся за дело он, — я буду только программистом. С образованием — тоже нечего делать: программистов в любом ВУЗе готовят. Вон хоть Политехнический взять. Адрес… — Он задумался.
— Да, и возраст еще, — добавил я. — На вид тебе года двадцать два — двадцать три — подходит? Кстати, можно будет сказать, что ты только что институт закончил — потому и работу еще не нашел, — вспомнил я самую страшную нашу с Татьяной битву. — А адрес… Будешь у меня в районе жить. Там затеряться — раз плюнуть, я свою квартиру не с первого раза нашел.
— А у тебя своя квартира есть? — удивленно спросил Галин ангел.
— Есть, есть, — небрежно отмахнулся я. — А вот имя с фамилией… Без отчества ты, может, и обойдешься — по возрасту; а вот без имени — точно нет. Идеи есть?
— Да мне все равно. — Судя по тону, он пожал плечами. — Что-нибудь попроще, чтобы легко запоминалось. Или ассоциировалось с чем-то.
Я решил сегодня же предложить Татьяне придумать парню имя. Меня она назвала спонтанно, без каких-либо рассуждений — мне было интересно посмотреть, из каких соображений она будет ему имя подбирать. А заодно и фамилию — здесь ход ее рассуждений я себе примерно представлял. Из собственного опыта. Начиная от небесно-возвышенных вариантов до издевательски-темпераментных. Я бы ему фамилию дал по комплекции — Хиляков. Кстати, о комплекции…
— Теперь еще одно. На, держи, — сказал я, протягивая ему бутерброд.
— Что это? — опять насторожился он.
— Это — бутерброд, — объяснил я и, подумав, отломил от него половину. — На пляже тебе придется с нами есть.
— Есть? — завопил он. — Есть?! Я не буду… есть!
— Ты нас с Татьяной опозорить вздумал? — рявкнул я в ответ. — У людей не принято отказываться от пищи! Ешь, я тебе сказал!
— Я не могу, — тихо сказал он.
Ну, почему я лекции о недопустимости насилия не прогулял? Ладно, меня Татьяна тоже поэтапно совращала. — Ну, а фрукты? — спросил я тоже спокойнее. — Они сами растут. А потом падают. Люди их просто подбирают.
— Ну, фрукты — может быть. — Он судорожно сглотнул. — А остальное — нет, не могу.
— Ну, хоть кусочек откуси — вдруг понравится? — вспомнив Татьянины методы, сделал я еще один заход. — Со мной же ничего не случилось — вкусно даже.
Он на ощупь взял у меня из руки бутерброд (по-моему, у него пальцы дрожали)… Через пару мгновений до меня донеслось сдавленное: «Ыыы», и я непроизвольно дернулся к нему.
— Что такое?
— Гадость! — выдохнул он — отплевываясь, судя по звукам. — Плесенью воняет, к зубам липнет… По-моему, меня сейчас стошнит, — вдруг добавил он с удивлением в голосе.
Этого еще не хватало!
— Выплевывай! — быстро проговорил я. — Все выплевывай! И дыши. Глубоко. В субботу скажешь, что на диете. Врачи прописали, — добавил я, вспомнив намеки Татьяниной матери по поводу моего вегетарианства.
Права, наверно, была Татьяна — нужно с едой постепенно. Ничего, на фрукты он, вроде, согласился — они ему точно поперек горла не станут. А если станут? Прямо у всех на глазах? Да не может такого быть! Тогда скажем, что ему только воду можно. Строгая такая диета. А пока займемся его биографией.
Воодушевившись этой идеей, я еле дождался того момента, когда мы, наконец, отправимся домой. В смысле, мы с Татьяной отправимся домой. Сами. На нашей маршрутке. Где она, естественно, меня опередила — сообщив назидательным тоном, какой несложной оказалась задача укрощения Галиного ангела. Я хмыкнул. Разумеется — после моей-то подготовки. Ну, все — слова не скажу, пока она ему всю историю жизни не создаст, а потом оброню небрежно, что основные моменты уже давно продуманы.
Чтобы направить разговор в нужное мне русло, я поинтересовался ее мнением о парне.
Нет, это немыслимо. Она и его назвала, словно пальцами щелкнула. Ну и что — что рыжий и конопатый? Ах, из мультика! Ничего себе ассоциация! Молодец, парень — внушил ей мысль на свою голову. Или это она ему внушила — что ему все равно? Ну, я посмотрю, как ему все равно будет ассоциироваться с персонажем из мультика. О, нет — разумеется, я оставлю за автором право сообщить только что названному ангелу о его новом имени. А также о том, откуда оное взялось.
По-моему, мне стоит радоваться тому, что мое имя возникло без каких бы то ни было соображений.
О, а вот и он — мой долгожданный момент! Нет уж, Татьяна Сергеевна, профессия уже выбрана — не обессудьте. А также и многое другое… А почему она об этом не спрашивает? Ну, почему она никогда не спрашивает, когда у меня ответ готов? Впрочем, насчет еды ответить я тоже, в целом, могу — я ведь действительно предложил ему бутерброд и даже уговорил попробовать его. А что из этого вышло — это уже дело десятое. Нечего Татьяне к этому процессу подключаться — у нее есть, кого к высотам кулинарного искусства приобщать. Кстати, нужно будет завтра тот салат попробовать, которым нас ее мать угощала — если колбаску очень мелко порезать, то ее почти не видно будет…
Но завтра Татьяна напомнила мне, что на следующий день мне нужно идти на работу. На свою собственную. Оставив Татьяну в одиночестве. Когда я во вторник разговаривал с Мариной, мне казалось, что до назначенной на понедельник встречи — еще целая вечность. Вот почему вечность проходит мгновенно, а десять минут вчера в лесу тянулись, как… вечность? Аппетит у меня пропал почти до обеда.
Перебрав в памяти все те случаи, когда Татьяна просто напрашивалась на неприятности за три долгих года моего вынужденного безмолвия, я кратко и лаконично напомнил ей, как запирать дверь… А, да, из дома мы выйдем вместе. Как смотреть под ноги на улице… Впрочем, до остановки я ее провожу. Как садиться в транспорт… И в маршрутку посажу. Теперь — дорога на работу. Не обращать внимания на хамские замечания. Не вступать ни в какие разговоры на повышенных тонах. Придерживать рукой сумку. Если толкнули — отступить в сторону, в драку не лезть. Выходить из маршрутки — только по ходу. По дороге к офису тоже смотреть под ноги — там на крыльце первая ступенька выше остальных.
Так, теперь в офисе. Прежде чем сесть — убедиться в том, что стул стоит на своем месте. Компьютер мокрыми руками не включать — чтобы током не ударило. Каталоги перелистывать осторожно — чтобы палец о край страницы не порезать. Степлер без крайней необходимости в руки не брать. А, вот еще что — кофеварка. К чашке не прикасаться, пока…
Я вдруг вспомнил, как бросил в шутку Галиному ангелу на обратном из леса пути: «Ну, теперь ты у меня в долгу — присмотришь за Татьяной, если мне вдруг отлучиться понадобится». Господи, я научусь когда-нибудь душить дурацкие мысли в зародыше? Не говоря уже о том, чтобы вслух их высказывать, пусть даже и в шутливой форме. Но кто же знал, что шутке моей один день понадобится, чтобы в правду превратиться? Ладно, в офисе он за Татьяной присмотрит. Я надеюсь. Поймет ведь, что меня нет. Наверное. И никаких особых усилий от него не потребуется — дружеская, так сказать, услуга без отрыва от производства. Ну, если с ней хоть что-нибудь случится… Головы обоим оторву. Ему — первому. Он в невидимости будет, никто этого и не заметит.
В понедельник, взяв с Татьяны слово четко и неукоснительно следовать всем моим указаниям, я посадил ее на маршрутку и твердо сказал себе, что часа на два-три ее обещания должно хватить. Часа на два-три я вполне могу доверить ее жизнь ее собственным рукам. Чтобы не сосредотачиваться на тут же всплывших сомнениях, я принялся размышлять, о чем же мне все-таки говорить с Мариниными сотрудниками. Черт, как же мне раньше не приходило в голову — а с чего, собственно, начинать? Лекцию им читать — так я понятия не имею о специфике их работы. В целом о конфликтах рассказывать… э, нет, тут не то, что в час — тут в день не уложишься. А если им сначала слово дать? Каким-нибудь простеньким вопросом?
На встречу со мной собралось где-то с десяток сопровождающих группы. Я попросил их попытаться выразить сущность их работы в одном слове. Как и следовало ожидать, диапазон ответов был довольно широким: от «путешествия» и «сюрпризы» до «однообразие» и «каторга». Единственное, что я от них не услышал — это слова «сервис». Вот об этом-то я и начал говорить, воодушевляясь по мере того, как крепло во мне убеждение, что я говорю — практически — о своей работе.
Ведь, в самом деле, их задача заключается в том, чтобы провести вверенных им людей до конца назначенного пути в целости и сохранности, по возможности обогатив их по дороге морально и духовно. Чтобы, кроме шедевров мировой культуры, увидели эти самые вверенные им туристы, что везде на земле живут точно такие же люди — со своими радостями и заботами; чтобы перестали они грезить о молочных реках и кисельных берегах, которые существуют только там, где нас нет, и начали с большим уважением относиться к себе. И личные интересы руководителей групп должны при этом отступить на задний план. И нечего жаловаться — никто их на эту работу палкой не гнал. Они взяли на себя ответственность за своих людей — не только за их физическую жизнь, но и за то, чтобы к концу поездки у этих людей появилось в душе больше доброжелательности, терпимости и осознания того, что жить — просто интересно.
Сначала они слушали меня молча, со скептически поднятыми бровями и поджатыми губами, но потом посыпались вопросы. Что делать с группой, которая постоянно норовит расползтись в разные стороны? Как поступать в тех случаях, когда люди в группе явно не сошлись характерами и с утра до вечера норовят испортить друг другу поездку? Как реагировать на неприкрытое хамство и требования повышенного внимания? И так далее. Я усмехнулся, вспомнив свое многолетнее общение с упрямым, самоуверенным, взбалмошным человечеством. Терпение, сказал я, и чувство юмора. А также энтузиазм — чтобы им захотелось о каждом мероприятии годами рассказывать друзьям и знакомым. А также умение дать им возможность увидеть себя со стороны. А также умение держать дистанцию.
Когда мне начали задавать вопросы, я вдруг заметил, что в углу комнаты сидит Марина, делая заметки в блокноте. Фу, ты, черт, хорошо, что я ее сразу не увидел! Впрочем, пусть сидит — ей тоже весьма полезно послушать о доброжелательности и терпимости. Мой час закончился раньше, чем их вопросы. Извинившись, я сказал, что время нашей встречи истекло, и предложил задать мне еще один, но уже последний вопрос.
— Как вести себя с теми, кто едет не на других посмотреть, а себя показать? — мгновенно отозвалась маленькая, темноволосая девушка справа от меня.
— Ну, так и дайте им себя показать, — рассмеялся я и, видя, что она опять открыла рот, добавил: — В железнодорожной кассе, например. С требованием обменять верхнюю полку на нижнюю. Без Вашей помощи в переводе.
Когда, прощаясь, мои слушатели окружили меня с улыбками и словами благодарности, я даже слегка растерялся. Что я такого особенного сказал? Элементарные правила поведения, основанные на равном уважении к себе и к другим. Когда они начали, наконец, выходить, ко мне подошла Марина.