Когда внешность моей матери была, наконец, доведена до желаемого совершенства (я уставилась на нее во все глаза — такой загадочно привлекательной я, по-моему, никогда еще ее не видела!), наступил мой черед. Оля усадила меня на стул посреди комнаты и спросила: — А у Вас есть какие-нибудь пожелания?
— Не знаю, — растерянно пробормотала я. — У меня волосы очень непослушные…
— Непослушных волос, Таня, не бывает, — уверенно объявила мне Оля. — Бывает лак недостаточно сильной фиксации.
Она начала приподнимать мне пряди волос, закручивая их так и эдак, забрасывая их наверх и отводя назад, накладывая их одну на другую — и критически рассматривая меня, склонив голову то к одному, то к другому плечу. Мать то и дело вставляла то ли замечания, то ли советы. Я почувствовала себя манекеном, на котором мастера-профессионалы оттачивают свое мастерство перед конкурсом стилистов. Хоть бы зеркало мне дали — я бы тоже поучаствовала!
Уложив мне волосы в некую замысловатую комбинацию и даже каким-то чудом закрепив ее на голове, Оля вновь обратилась ко мне: — А где фата? Примерить нужно бы…
— Фаты нет, — решительно заявила я.
Она растерянно глянула на мою мать: — Так что, мне… просто волосы оставить?
— Да, пожалуйста, оставьте мне просто… волосы, — взмолилась я.
Оля удивленно вздернула бровь и, вооружившись пучком кисточек, взялась за мое лицо…
В общем, когда пришла Галя, со мной еще не было покончено. Ей пришлось минут двадцать ждать. Поглядывая на нее время от времени, я почувствовала, что картина ее взору открывается обнадеживающая. Она смотрела на меня с восторженной улыбкой, нетерпеливо ерзая на диване.
Как только Оля объявила: — Ну, по-моему, все! — я ринулась в ванную, смотреть на усовершенствованную себя.
— Не вздумай ничего руками трогать! — обеспокоенно крикнула мне вслед мать.
Одного взгляда в зеркало мне хватило, чтобы перейти к детальному изучению внесенных изменений. С тем, чтобы тщательно запомнить их все. На посмертное будущее.
Когда я вернулась в гостиную, мать велела мне сесть на диван и не двигаться.
— Иначе лицо и прическу испортишь, — пояснила она.
— Мама, ну, хоть кофе еще можно? — пробормотала я, стараясь не шевелить губами.
— Помаду же съешь! — возмутилась она, но, глянув на меня, обратилась к Оле, вдохновенно работающей над Галей: — Олечка, поправишь ее потом? — и вышла из гостиной, бросив мне на ходу: — Сиди, я сказала — сейчас принесу.
Я сидела на диване, прихлебывая свой кофе крохотными глоточками и постепенно впадая в ступор.
Не вышла я из него и тогда, когда мать объявила, что пора одеваться. Она вдела меня в платье, застегнула кулон на шее, мазнула духами за ушами и на запястьях, подставила мне туфли… Я автоматически вставила в них ноги и пошла было в гостиную…
— Не вздумай садиться — платье помнешь! — понеслось мне вслед, и я замерла в коридоре, не зная, что теперь делать.
К счастью, именно в этот момент раздался звонок. Я не решалась сдвинуться с места. Мать протиснулась мимо меня и распахнула дверь, ослепительно улыбаясь.
На пороге стоял мой ангел.
Неотразимый — как и в тот первый раз, когда я увидела его в этом костюме.
С моим букетом в руках.
Некоторое время мы настороженно разглядывали друг друга — словно две собаки, которые впервые столкнулись нос к носу на общей территории. Что-то знакомое, вроде, чувствуется, но, с другой стороны, подходить как-то… в первый раз… кто его знает, как тебя встретят… Наконец, он сделал шаг вперед и протянул мне букет, буркнув неловко: — Это — тебе.
— Стойте! — завопила вдруг Оля, стоящая в двери гостиной. — У нас есть еще… пять минут? Ножницы дайте!
Все уставились на нее в полном недоумении. Она тихо чертыхнулась, метнулась к столу в гостиной, через мгновенье вернулась с маникюрными ножницами в руках и — не успела я ахнуть — выстригла с десяток голубых цветочков из моего букета и принялась втыкать их мне в волосы. Через пару минут она отступила назад, удовлетворенно заметив: — Ну вот, теперь другое дело.
— Я же говорила, что лишние пятнадцать минут нам не помешают! — воскликнула мать. — Ну, все, пошли, пора уже!
Когда мы вышли на улицу, у подъезда нас встретили отец и Тоша. Отец стоял, опершись на свою машину и сложив руки на груди; Тоша неуверенно топтался возле нашей. Отец окинул меня взглядом с головы до ног и одобрительно кивнул матери. Она разулыбалась — как за себя, так и за меня, по-моему. Меня все также не покидало ощущение, что я наблюдаю за всеми событиями откуда-то со стороны. Тоша переводил взгляд с меня на Галю с уже знакомым мне выражением анестезированного кролика.
Мать подала сигнал рассаживаться по машинам и, дождавшись, пока отец сядет за руль, деловито устроилась рядом с ним. Я кое-как взгромоздилась на заднее сидение Мерседеса — между Галей и Тошей — и снова замерла, боясь шевельнуть хоть единым мускулом. В голове мелькнула страшная мысль: «Сейчас платье помнется!». Тоша прижался к двери машины — чтобы даже случайно не прикоснуться ко мне. Галя улыбалась всем и всему вокруг — включая стекло машины и подголовник водителя — и сияла ямочками на щеках. Мой ангел не отрывал глаз от зеркала заднего обзора — от моего отражения, наверное, поскольку я видела его глаза. Я видела их всю дорогу — надо же мне было куда-то смотреть, а головой вертеть было не велено!
Возле ЗАГСа на нас налетела Светка, вслед за которой подошли Сергей и Марина. Мой ангел пожимал руки и раз за разом повторял: «Спасибо». Я улыбалась самыми уголками губ и едва заметно кивала. Хорошо ему — ни о лице, ни о прическе заботиться не нужно!
— А где фотограф? — вдруг послышался у меня за спиной голос матери.
Я растерянно оглянулась и увидела у нее на лице формирующуюся речь о взрослости, серьезности и ответственном подходе к порученному делу. Хоть бы сейчас отругала — пока мне лицо в индейской неподвижности держать нужно!
— Фотоаппарат мы с собой взяли, — с готовностью вмешался Сергей.
Так, похоже, речь переносится в ресторан — тоже ничего: там все тосты с пожеланиями произносить будут. Мне все еще казалось, что я сижу в зрительном зале и с интересом пытаюсь предугадать развитие сюжета.
Сама церемония заняла минут двадцать. А может, даже меньше. Слова ведущей сыпались на меня гладкими, круглыми, блестящими шариками — и так же и отскакивали. Ничего не запомнилось. Я вдруг подумала — а каково ей, этой женщине, изо дня в день по десять-двадцать раз произносить одно и то же, лишь имена разные вставляя? Как она их не путает? Рука моего ангела, на которой лежали мои пальцы, вдруг напряглась, и я с удовольствием переключилась на него, вспомнив, что на близком расстоянии он, вроде, в состоянии улавливать мои мысли. Ничего-ничего, изо всех сил внушала я ему, похоже, дело к концу идет — судя по нарастающей торжественности в голосе женщины-ведущей…
Когда прозвучало сакраментальное: «Согласно ли Вы…», мой ангел ответил мгновенно и решительно: — Да.
Я вознамерилась не отстать от него в демонстрации полной готовности — непременно, сегодня же — вступить в брак, но губы мои, получившие столь недавно, вместе с остальным лицом, строгие инструкции сохранить достигнутое совершенство до конца как минимум официальной церемонии, отказались их нарушить. В результате я смогла выдавить из себя некий полузадушенный писк. То ли ведущей удалось расслышать в нем утвердительный ответ, то ли другие ответы по ходу церемонии не предполагались, но нам тут же предложили обменяться кольцами.
Он надел мне кольцо на палец одним молниеносным движением и тут же растопырил пальцы на своей руке. Мне потребовалось приложить усилие. Два раза. Черт — вот надо было в магазине потренироваться!
После того, как мы — а затем и Тоша с Галей — расписались в каких-то бумагах (спасибо, ведущая указкой мне ткнула, где подпись ставить — я была абсолютно уверена, что перед нами по ошибке положили документы, подготовленные для китайской пары), нас тут же выпроводили из зала. Ну, и слава Богу — там, под дверью, уже следующие жаждущие с ноги на ногу переминаются…
Следующий этап торжественного дня опять прошел как-то вне меня. Сначала нас снова — по второму кругу — поздравили все присутствующие. Господи, что они будут в ресторане делать? Затем Сергей принялся всех фотографировать — по двое, по трое и по четверо, в разных комбинациях. В какой-то момент к нему подошел Тоша и предложил, глядя на фотоаппарат со странным томлением в глазах, и его с нами сфотографировать. Еще один раунд всевозможных комбинаций — но уже с Сергеем. Я уже еле на каблуках стояла. Когда ходишь, как-то легче… Хоть бы мы уже поехали куда-то…
Затем мы расселись по машинам (Марина привезла Светку с Сергеем в своей), и я вздохнула с облегчением, пошевелив пальцами ног в туфлях. На этот раз рядом со мной сел мой ангел, отправив Тошу на переднее сидение. Он, похоже, измять мое платье не боялся, попытавшись сразу же привлечь меня к себе. Но инструкции матери всегда внедрялись в мое сознание прочно и глубоко. Я решила, что, если на церемонии нам можно было стоять под руку, то и в машине это допустимо. Слава Богу, Галя разговорилась, и Тоша, вроде, от наркоза отошел.
Мы переезжали с одного места, обязательного для посещения молодоженами, на другое, и возле каждого выходили из машин и опять фотографировались. Кто только эти места подбирает? У памятника основателям города — я еще хоть как-то понимаю, но у остальных-то? Вот, правда, в центральном городском парке, возле фонтана, было здорово. Хотя я, правда, лучше бы в наш парк поехала, к дубу…
Наконец, мы отправились в ресторан. В машине я незаметно сняла туфли, надеясь на более длительный перегон до следующей остановки.
Ресторан действительно находился сразу за городской чертой. Хотя, проезжая мимо, я бы его и не заметила. Я бы и на указатель к нему не обратила внимания. Съехав с трассы, мы углубились в лес, и через какие-то две-три минуты перед нами показался небольшой двухэтажный особнячок с огромным количеством машин на стоянке, за которой поблескивало озеро. Несмотря на близость оживленной дороги, тишина вокруг стояла необыкновенная. Только из открытых окон доносилось позвякивание посуды и негромкий гул голосов.
У входа нас ждали. Официант. Только старший, наверное. Он держался, словно хозяин дома, встречающий запоздалых, но весьма долгожданных гостей. Он пригласил нас следовать за ним — к лестнице на второй этаж.
Зал первого этажа был уставлен отдельными столиками, — из которых ни один не пустовал. Я успела бросить на них лишь мимолетный взгляд, но у меня сложилось впечатление, что никто там ничего не празднует — просто поужинать люди приехали. Откуда-то доносилась музыка, но негромко, с улицы я ее и не расслышала. А, вот откуда — со второго этажа!
На втором этаже, куда мы, наконец, поднялись, атмосфера существенно отличалась. По углам располагались банкетные столы — где буквой П, где буквой Т — оставившие центральную часть зала свободной. А, танцевальная площадка. За ней, у стены, примостился небольшой оркестр, который не старался впечатлить посетителей не так умением, как громкостью, а скорее создавал мягкий фон, приглушающий речи за соседними столами.
Наш стол оказался в самом дальнем углу. И соседний с ним угол был не занят — только в двух противоположных то ли юбилеи отмечались, то ли успешное завершение совместного крупного проекта. Когда мы, наконец, уселись (мы с ангелом во главе стола, Тоша — с моей стороны, Галя — с его), я вдруг почувствовала, что мы словно дома собрались — в уюте и уединении. И официантов почти не было видно. Первая перемена блюд — в полном составе — уже стояла на столе, и вплоть до горячего мы явно были предоставлены сами себе.
Началось, конечно, с тостов — первый произнес мой отец — за которыми следовало неизменное «Горько!». В этот момент я особо глубоко порадовалась столь малому количеству гостей. Тосты, после которых нам приходилось вставать и целоваться, звучали не так часто — мы хоть поесть успевали. Мой ангел, похоже, разделял мои чувства — поцелуи наши явно носили характер запятой в предложении. После речи отца я заметила краем глаза, что Тоша сгорбился над своей пустой тарелкой, бросая отчаянные взгляды на блюда и вазочки со всевозможной снедью.
— Положи себе что-нибудь на тарелку… — тихо заговорила я, не поворачиваясь к нему. — Вон там, там и там, — указала я ему краем своей вилки, — одни овощи. Если не хочешь — просто вози вилкой по тарелке.
Он положил себе на тарелку по чайной ложке всего, на что я указала.
— И наполни чем-нибудь бокалы, — продолжила я инструктировать его уголком рта. — Забаррикадируешь ими тарелку. Не хочешь шампанское — не пей, но вон в том кувшине сок. Яблочный — яблоки ты ел, я видела!
Он нервно дернулся к кувшину.
— Время от времени подноси вилку ко рту — хоть для вида… Кстати, взял бы и попробовал, раз уж так сложилось. Овощи ты можешь есть спокойно — их никто не убивал…
Слева от меня послышалось негромкое хрюканье.
— Не веришь — спроси у Анатолия, — обрадовалась я поддержке. — Согласно нашей религии, овощами и фруктами даже в раю питаются — так что прекрати фокусничать. И привлекать к себе внимание, — добавила с нажимом.
Тоша затравленно покосился на меня, подцепил вилкой маленький кусок помидора и, зажмурившись, отправил его в рот. Хрюканье слева приобрело слегка истеричный характер.
Я решила дать Тоше возможность освоиться с новыми ощущениями — тем более что ему, по-моему, уже грозило следующее испытание.
И отец, и мать, которая взяла слово после него, не забыли, конечно, упомянуть об ответственности, взаимопонимании и уважении к интересам друг друга, но в целом говорили они о любви, согласии и долгих-долгих годах счастливой жизни. За этот день я уже столько подобных слов наслушалась, что их действительно хватило бы на эти самые долгие-долгие годы. Мне захотелось слегка разнообразить речевое меню — тем более что, хоть я и не очень разбираюсь в свадебных традициях, я была почти уверена, что следующий тост должен говорить свидетель. О чем он, судя по всему, даже не догадывается.