На следующий день, рано утром мы улетели во Францию.
Глава 10. Торжество
Преодоление полосы предсвадебных препятствий вызвало во мне неотступное ощущение дежавю. События разворачивались точь-в-точь по тому же сценарию, как и тогда, когда мы придумывали мне биографию. Так же, как и тогда, набросанный Татьяной список дел, который нам нужно было сделать, привел меня в благодушное настроение — нечего делать. Обойти пару магазинов, сделать пару звонков, подсчитать расходы, заказать нужную сумму (благо, мне дали возможность не ограничивать себя ничем, кроме понятия здравого смысла), расплатиться — и через пару дней вернуться к обычной жизни в трепетном ожидании радостного дня.
Но так же, как и тогда, выяснилось, что под каждым пунктом списка скрывается мрачная бездна деталей и нюансов. И так же, как и тогда, я понятия не имел, с какой стороны к ним ко всем подступиться — и практически всеми делами пришлось заниматься Татьяне, в то время как моя роль свелась к тому, что я плелся за ней повсюду, изображая из себя орудие устрашения и надежный тыл в едином лице. Ах, да — и оборотный фонд предприятия, конечно.
Я уже давно задумывался над непреодолимым стремлением людей к борьбе, испытаниям и ярким победам на пределе сил и возможностей. Тихая, спокойная жизнь с ежедневным неуклонным, но не бросающимся в глаза продвижением к духовным и моральным высотам их не прельщает. Им обязательно нужно, чтобы каждый шаг вперед сопровождался преодолением и подавлением — причем всякий раз полным и безоговорочным. Природу они уже подавили, войны и болезни, в целом, преодолели, на окружающую их вселенную замахиваться пока не решаются — вот и остается им только придумывать самим себе преграды и затем героически расправляться с ними.
У них и фильмы такие: если нет в них хоть какого-то, самого мимолетного сражения — не пойдут. Обязательно должен герой либо подраться, либо хоть поругаться с кем-то, даже если просто домой с работы едет…
Честно говоря, именно эта жажда кипучей, бурлящей жизни так мне всегда у них и нравилась. Но раньше. В целом и со стороны. Пока преграды вырастали на пути к действительно важным вещам. В которых я хоть как-то разбирался.
Но им же нужно из всего проблему сделать! Даже из ничтожных, не стоящих ни малейшего внимания мелочей! Ну, вот пусть мне кто-то объяснит, откуда в них такая страсть к внешней атрибутике. Откуда это стремление загнать всех вокруг в единые рамки — и тут же начать, из себя выпрыгивая, отличаться от окружающих, в пределах рамок, конечно? Может, не нужно единую, обязательную для всех форму одежды на все случаи жизни придумывать — чтобы немедленно начать вносить в нее разнообразие бантиками, галстуками и брошками? Может, не нужно превращать машины, компьютеры и мобильные телефоны в символ достоинства и положения — чтобы все тут же ринулись добиваться их, косясь постоянно на соседей по забегу — не обскакали ли? Может, не нужно — всей толпой — гоняться за модой — только для того, чтобы расстроиться, обнаружив себя совершенно неотличимым от собратьев, и начать бороться и с этой несправедливостью?
Хотя, с другой стороны, так они постоянно себе занятие находят: одни, чтобы все это производить, другие — чтобы мучиться проблемами выбора. Но ведь жалко — столько усилий, времени, размышлений — на ерунду…
Вот взять, к примеру, эти обручальные кольца. Каким образом влияют они на взаимные чувства вступающих — и уже вступивших — в брак людей? Они в них защитный колпак, что ли, видят, под которым нежность и привязанность навсегда законсервируются? Или предупредительную табличку, что объект находится в частном владении? Так у отдельных людей при виде такого знака только браконьерская сущность взбрыкивает: о, смотри, еще один забор — как его не… преодолеть, не наскоком, так подкопом.
Ну, ладно, про кольца — это так, к слову пришлось; с ними мы быстро разделались. Меня на эти мысли ассортимент навел. Вот уж точно — на всякий вкус. А если не знаешь, чего хочешь, что тебе подойдет? Женятся-то обычно молодые — они еще не определились с пристрастиями. Тут все перемерить — дня не хватит. Вот тебе, пожалуйста — стог сена, уйма телодвижений на поиски тщательно спрятанной в нем иголки, но зато какое глубокое удовлетворение по окончании процесса — вот, нашел же, не пожалев ни времени, ни сил! Хорошо, хоть Татьяна скорее мои вкусы разделяет, чем человеческие, а особенно женские — ей внешние атрибуты не нужны, она от собратьев внутренним миром отличается.
А с одеждой, как оказалось, мы вообще зря в магазин ходили. Нет-нет, я не жалуюсь — хотя был момент, когда меня сомнения одолели. Возле платьев. Какие-то они были воздушные — пушистые, что ли. Как холмики свежевыпавшего снега. Мне вдруг захотелось увидеть, как Татьяна глянет на меня из такого кружевного сугроба и улыбнется… Но, с другой стороны, все это примерять… А у нас времени — час обеда. Она вдруг предложила посмотреть сначала костюмы. Я согласился — там чувство надобности включу, и с размером я уже определился, никаких примерок.
До костюмов мы даже не дошли. Ну, знаете ли — если я для обычной жизни ничего подобного покупать не стал, кое-что получше нашлось… Господи, да у меня же есть костюм! И слышать ничего не хочу — мне здесь ничего не подойдет! И экономия времени не помешает. Нет, ну, до чего все-таки стереотипы даже лучшим людям в голову въедаются! Я не буду надевать рубашку! Если бы это было совершенно обязательно, нас бы в этом… ЗАГСе предупредили. Не буду! С Татьяной только слабину дай — она мне тут же и галстук на шею нацепит. Чтобы и на свадьбе меня за собой, как на поводке, таскать. А насчет жарко — так в июле-то в костюме в любом случае жарко будет, хоть на голое тело его надень. Последняя мысль как-то… заманчиво затрепетала в сознании. Нет, пожалуй, не стоит — так, если уж совсем невмоготу станет, я хоть пиджак сниму, а вот если под ним ничего не окажется… Это, наверное, будет выглядеть чересчур нетрадиционно. Ладно, потерплю один день-то.
Татьяна, естественно, тут же заявила, что и у нее платье уже есть. Я заколебался. Что-то я там ничего даже отдаленно похожего не видел. С другой стороны, мне было приятно, что она сразу вспомнила о моем подарке, да и не нужно будет сюда день за днем приходить — больше двух-трех платьев за обед-то не опробуешь… Ладно, меня еще никто не обвинял в неуважении к равноправию — будем вместе нарушать традиции.
Вот я и говорю, что у людей уже и техника из средства облегчения жизни превратилась в знак клановой принадлежности. Машина — это средство передвижения или подарочная упаковка? Я понимаю, что в день свадьбы людям не хочется в общественном транспорте толкаться, особенно если с пересадкой — но причем здесь марки? У них, что, колеса разной формы? Большие машины вообще медленнее перемещаются — как по мне, так к Кадиллаку регулировщик прилагаться должен, чтобы движение на перекрестке останавливать, пока тот поворачивает. Хотя, правда, розовый… В душе у меня всколыхнулась старая мечта об одежде более жизнерадостных тонов. Но автомобильный менеджер уже принялся сыпать названиями… А вот это — другое дело: на месте посмотреть. Почему, в самом деле, люди практически все осматривают, прежде чем купить, а вот машину извольте заказывать, как кота в мешке? Ну вот, я же говорил — мне одного взгляда достаточно, чтобы понять, какая нам подойдет. И мне плевать, как она называется!
Когда я рассказывал Тоше об этом этапе нашего предсвадебного марафона, он даже застонал: «Ох, надо было мне с вами туда подъехать!». Вот же — технически сдвинутый ангел!
Я держал его в курсе всех наших приключений. Мне просто нужно было хоть с кем-то душу облегчить. В разговорах с Татьяной у меня язык не поворачивался высказывать критические замечания в адрес человечества вообще и его свадебных предрассудков в частности — они и так практически на нее одну тяжким грузом легли. Вот я и высказывался Тоше. И, кстати, заметил в этих разговорах нечто новое в себе самом.
Тоша полностью разделял мою точку зрения на неразумность людей, превращающих свою жизнь в непрекращающуюся партизанскую войну — против судьбы, стихий и себя самих. Он соглашался со мной во всем, кроме техники, конечно. И чем сильнее он горячился, развивая мою мысль, тем меньший отклик она находила во мне самом. Когда Тоша принимался подкреплять ее примерами из своих собственных наблюдений, я вдруг ловил себя на том, что мне хочется посоветовать ему сначала узнать людей поближе, а потом уже критиковать. Я и вслух начал об этом говорить. Собственно, это мое чувство справедливости говорило за меня. В самом деле, нельзя же сплошь и рядом один негатив видеть! Люди учатся, ищут путь к той истине, которая нам, ангелам, уже открыта; они идут к ней через тернии — но ведь идут! Не сидят на месте в ожидании, пока истина сама снизойдет на них благодатью. И пусть лезут они, как правило, напролом, даже не задумываясь о возможности существования более комфортной дороги — но ведь не боятся устать и пораниться! Я вдруг осознал, что эта бесстрашная, безрассудная, бесшабашная неуемность вызывает у меня уважение. И желание помочь — не более простой путь указать, а через густые заросли вместе продраться.
Когда я в первый раз сказал об этом Тоше, он фыркнул. Потом задумался. Затем неохотно признался, что полет человеческой мысли в области технического развития вызывает у него желание носить шляпу круглый год — чтобы постоянно снимать ее. Я опешил. Я, вроде, больше об упорстве и настойчивости говорил… Он тут же потащил меня к Алешиному столу и, стоя у него за спиной, принялся комментировать его действия, делая особый упор на то, какие безграничные возможности откроет перед человечеством создаваемый им программный продукт. Я вообще заметил, что — о чем бы мы ни говорили — Тоша умудрялся каким-то образом впихнуть предмет обсуждения в интернето-компьютерную сферу, после чего остановить его было невозможно. Я и не перебивал — в знак благодарности за то, что он выслушивал мои, возникающие с завидным постоянством, крики души.
Кстати, это он мне посоветовал поискать кафе в Интернете, а я уже потом Татьяне эту мысль подбросил — без ссылки на первоисточник.
Не выручил нас Интернет. Могли бы они там сразу и указывать, когда что занято, а когда — свободно, чтобы люди время зря на телефонные звонки не тратили. Слава Богу, хоть Татьяна настояла, чтобы мы сначала по телефону справки навели, а не ехали по адресам… Пока она раз за разом задавала один и тот же вопрос, я — чтобы не слышать отчаяние в ее голосе, которому я ничем не мог помочь — решил посмотреть спортзалы. О, прямо рядом с работой есть один! Однажды наши неприятности все равно закончатся — и тогда я ее сразу… туда, чтобы расслабилась, успокоилась, забыла обо всем. А не захочет разминаться — там и кафе есть, и массаж, и сауна. Хоть чем-то же она прельстится!
И Интернет нас не выручил, и Галя, и Света, и наши собственные поиски наугад. Опять Марина незаменимой оказалась, черт бы ее побрал! Я не мог избавиться от тяжких подозрений, что ее желание помочь нам в значительной степени определяется нездоровым интересом к многогранному мне и моим друзьям. И что обидно — не скажешь ей теперь, чтобы любопытство свое назойливое при себе держала! Ладно, дай Бог свадьбу пережить — потом у нее не будет больше поводов к Тоше в компанию напрашиваться, а я уж с ней как-нибудь справлюсь! Главное — мы все успели, пусть и в последний момент, и в субботу вечером Татьяна, наконец, успокоилась.
В воскресенье, прямо с утра, мы отправились ко мне домой — готовиться к встрече с Татьяниными родителями. Она как-то растерялась в незнакомом месте, и мне пришлось все время давать ей разные мелкие поручения, чтобы под ногами не путалась. Наконец, я буркнул: — Вон — мясом займись, — и принялся старательно перебирать в уме все блюда, которые планировалось поставить на стол. А также все ингредиенты для них. А также все способы разнообразить список этих ингредиентов. А также порядок, в котором нужно будет расставить эти блюда на столе… Лишь бы не смотреть в Татьянину сторону. Нужно отдать ей должное — она закрыла — собой — страшную картину, разворачивающуюся на плите.
Спустя какое-то время она вдруг заявила, что идет сервировать стол. Не успела она выйти, как некое извращенное любопытство притянуло мой взор к плите. Страшная картина скрывалась в недрах сковородки, плотно прикрытой крышкой. А, нет — не очень плотно; до меня вдруг донесся исходящий из-под крышки интригующий запах. Я прислушался к звяканью посуды в гостиной, подкрался на цыпочках к плите и — собравшись с силами — приоткрыл чуть-чуть крышку.
Вместо страшной картины кровавого месива взгляду моему открылось нечто золотисто-коричневое, с виду густое, как хорошо взбитый крем, и издающее уже несомненно заманчивый запах. В аппетитно булькающей массе лишь кое-где угадывались куски… исходного продукта. Который, однако, уже полностью потерял свою отвратительную сущность. Если все это еще и благородной зеленью присыпать… Пожалуй, нужно будет мне попробовать, насколько облагораживающим окажется добавление этого ингредиента…
Однако сесть за стол нам сразу не удалось. Татьянины родители прежде всего осмотрели мою квартиру, уравновешивая каждое одобрительное замечание указанием на недостатки и способы их устранения. Меня кольнуло раздражение — это, между прочим, моя квартира, которая меня вполне устраивает, особенно в свете того, что каждая фраза Сергея Ивановича подразумевала, что любому усовершенствованию должно предшествовать некое разрушение. Не надо мне двери переносить! И стенка здесь как раз на месте! И светло-бежевые тона мне весьма по вкусу — они у меня уже с этим местом ассоциируются, а не с тем, где меня почти под стражей держали. И свет никуда не нужно переносить; пусть остается там, где ему и положено быть — сверху! И окна мне на балконе незачем — они мне только вид на реку испортят! И мебель… Мебель? В смысле, диванчик поставить на балконе, и столик — чтобы ужинать на свежем воздухе и почти на лоне природы? Хм. А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста…
В конечном итоге, за стол нас позвала Татьяна. Я слегка увлекся. Уж больно заманчивая картина начала моему взору представляться.
За обедом Сергей Иванович заговорил о поездке. Татьяна сказала, что на прием в посольство мы уже записались и билеты на самолет заказали. В ответ на вопрос о гостинице я позволил себе настоять на том, что мы остановимся у французов. Не могу сказать, что этот факт меня очень радовал, но, с другой стороны, не хотелось мне Татьяниных родителей в ненужные расходы вводить — это у меня ведь финансирование неограниченное. Временно.
К концу застолья, однако, Сергей Иванович отошел на задний план, уступив сцену жене. Вначале я добродушно посмеивался. Татьяна четко и немногословно — в тон матери — доложила о проделанной работе. Затем, однако, выяснилось, что доклад наш должен был сопровождаться наглядными пособиями. Я растерялся. Татьяна, по-моему, тоже. Не дав нам времени опомниться, Людмила Викторовна продолжила расспросы. Вот не случайно Татьянин список столь подозрительно коротким мне показался! Она в нем добрую половину пунктов упустила. Да я же не против — мне бы только намекнуть, сколько все это будет стоить, чтобы я приготовиться успел! О, молодец — букет нам на самостоятельную проработку отвоевала…
Какие две машины? Зачем мне отдельная машина? Мне придется приезжать за Татьяной? Это, что, еще одна традиция — проверить, не забудут ли жених с невестой друг друга за несколько часов разлуки? Ах, еще и со свидетелем?! А свидетельнице зачем боевая раскраска? Тоже в качестве тренировки перед собственной свадьбой? Ну и как мне Тоше объяснять, что ему придется Галю на час из-под присмотра выпустить? Мне — старшему коллеге, которому поручили пройти с парнем курс повышения квалификации? Нет уж, ни в какое изгнание они нас не отправят — пока они будут красоту наводить, мы… вон хоть на балконе посидим. Тихонько, ни у кого под ногами не путаясь…
Людмила Викторовна… с вечера приедет? Мне, что, на всю ночь в невидимость переходить? А я так надеялся, что мы с Татьяной поговорим перед сном — как тогда, в самом начале — искренне, откровенно… А вот о чем мать хочет с ней поговорить, я бы послушал… Где-то на самом краю сознания у меня вдруг замаячило крайне настораживающее открытие. Я всегда знал, что внешностью родители с Татьяной поровну поделились, а вот характером, как я обнаружил в последнее время, она пошла в отца. Сегодня же я увидел, что и в этом родители ее соблюли паритет. Когда Людмила Викторовна мгновенно выстроила план действий на обсуждаемый день, четко и безапелляционно обрисовав каждому отведенную ему роль… Да ведь Татьяна точно так же в отношении наших дел себя ведет! А если ей мать еще что-нибудь в этом же направлении посоветует? Нет уж, я шагу из квартиры не ступлю — если понадобится, тайком за ней туда проберусь! Опыт, слава Богу, имеется.
По дороге домой я попытался уговорить ее по-хорошему. Но она то ли побоялась против матери идти, то ли действительно какой-то намек от нее уловила — с вечера уедешь, и все! Ну, ладно, посмотрим, кто кого переупрямит! Она уже перевела разговор на букет (Черт, опять по магазинам!)… и тут я вспомнил, что мне завтра на работу.
Я пожертвовал своим обедом, чтобы проводить Татьяну на работу. И постараться по дороге туда предотвратить любые проявления самовольства с ее стороны. И заметьте — я не стал указывать ей, что делать, как в последнее время поступала она. И всего лишь мягко и ненавязчиво расспрашивал ее, что она намерена делать в тот или иной момент. Но почему-то после нескольких моих деликатных вопросов она вдруг рявкнула: — Хорошо, я от Гали ни на шаг не отойду. Доволен?
Я рассудительно заметил, что трудно быть недовольным, когда видишь, что человек настроен вести себя разумно. Сделав вид, что я остался на улице, я незаметно пробрался за ней в офис, нашел Тошу и строго настрого приказал ему не отвлекаться сегодня ни на что — глаз с обеих не спускать.
— А если Татьяна опять…? — начал он.
— Я уже поговорил с ней, — оборвал я его и отправился в Маринино турагенство.
Увидев среди ожидающих меня тех же людей, с которыми я беседовал две недели назад, я понял, что сегодня нам предстоит разбор полетов. И действительно — сегодня вопросов «А если…?» не было; сегодня они описывали конкретные ситуации, с которыми столкнулись, и свои действия — с тем, наверное, чтобы услышать от меня слова одобрения. Они их услышали, конечно (были моменты, когда мне становилось бесконечно жаль этих симпатичных ребят, которых многие туристы воспринимают, как резиновые манекены для спуска эмоций), но по каждому случаю мне нашлось, что добавить — для пользы дела. Где слова другие подобрать можно было, а где и вовсе промолчать — взгляда хватило бы… Вдруг я поймал себя на мысли, что говорю с ними практически так же, как вчера Сергей Иванович давал мне рекомендации по благоустройству моей квартиры. Черт его знает — может, он тоже не критиковал, а… для пользы дела?
К концу беседы я заметил интересную закономерность. Их отношение к кризисным ситуациям существенно разнилось. Если одни наиболее болезненно переносили унижение собственного достоинства, то другие стремились любой ценой сохранить дружелюбную атмосферу в группе, тогда как третьи были готовы на что угодно, лишь бы не уронить престиж фирмы. Они сегодня даже расселись вот так — по интересам. Я предложил им в следующий раз встретиться отдельно в группах, чтобы уделить больше внимания конкретно интересующим их вопросам.
После встречи ко мне подошла Марина.
— Если следующую встречу мы назначим на четверг — подходит? — спросила она, постукивая карандашом по блокноту.
— Вполне, — ответил я, думая, что за два дня с букетом мы уж как-нибудь справимся.
— В то же время? — продолжила она все тем же деловым тоном.
— Отлично, — отозвался я.
— Ты не будешь возражать, если встреча немного задержится? — вновь спросила она. — Ведь, насколько я поняла, это будет собственно почти три встречи.
Я рассеянно кивнул, размышляя о том, что разделение ее сотрудников на группы было неслучайным. Если у них возникают похожие конфликты, значит в каждой группе — интуитивно — объединились люди одного психологического типа. Я уже обдумывал, как бы заставить их разговориться о себе — если у них подобные проблемы не только на работе возникают, то, возможно, нам нужно глубже смотреть…
— И, кстати, я в ресторане договорилась, — обронила вдруг небрежно Марина. — В четверг после встречи мы могли бы с тобой туда подъехать — посмотришь, меню обсудишь…
Я вздрогнул.
— А в субботу нельзя? — осторожно спросил я. Вот черт, до чего же неудобно дареному коню в зубы заглядывать! — Мне хотелось бы, чтобы Татьяна меню посмотрела.
— Татьяна? Меню? — Она откровенно расхохоталась, и мне тут же захотелось сказать ей, что ресторан нам не подходит — слишком далеко. А потом что?
— Я в субботу занята, — продолжила Марина, все еще посмеиваясь. — Вы, конечно, можете и сами подъехать — от моего имени — но, поверь мне, надежнее будет, если я кого-то из вас там представлю.
Я с ужасом представил себе, как буду рассказывать об этом Татьяне. А потом — как мне придется оставить ее на целый день. И после этого она хочет меня еще и на всю ночь перед свадьбой выгнать? Не выйдет!
Когда мы заказывали букет, у меня возник шанс усыпить ее бдительность в отношении моей запланированной ссылки. Кстати, как выяснилось в цветочном магазине, все наши предыдущие мытарства даром не прошли — Татьянино воображение прочно сжилось с идеей не традиционности. Она, не задумываясь, отвергла все равнодушно-глянцевые, лакированные какие-то цветы, и букет, который она придумала (именно она, продавщица в магазине его просто складывала), оказался удивительно похожим на нее. Вот точно такой же ежик взъерошенный — иголки во все стороны торчат, а пушистый, не колючий, без улыбки на него и не взглянешь.
Я быстро сообщил продавщице, что букет нам нужно доставить, и назвал свой адрес и то время, на которое мы переоформили подачу машины. Пусть думает, что я смирился. А я тем временем… Вот с работы буду ехать, перезвоню и автомобилистам, и цветочникам (автомобильный телефон я себе записал, а в цветочном магазине визитку стащил) и все поменяю. А потом — утречком в день свадьбы выскочу на улицу, заберу букет прямо у подъезда, встречу машину… и вот он, я — только что приехал!
И потом… До меня вдруг дошло, что я еще ни разу не додумался подарить Татьяне цветы. Ни единого раза! Даже мысль такая в голову не приходила. Внезапно мне очень захотелось, чтобы она взяла этот букет из моих рук, а не из рук какого-то посыльного, расписываясь одновременно в получении. Вот тогда-то я и скажу ей, чем он на нее похож…
Твердое намерение исключить расставание с Татьяной (хотя бы с моей стороны) чуть не заставило меня позвонить в четверг утром Марине и сказать, что я заболел. Но… Мне уже действительно стало невероятно интересно попробовать заглянуть в человеческие души. Собственно, моя задача свелась лишь к тому, чтобы свести воедино все конфликтные ситуации, с которыми они неизменно сталкивались, в их сознании и показать им их сходство. Они недоуменно пожимали плечами и приводили мне примеры из других сфер своей жизни, не связанных с работой. И постепенно перед нами стала прорисовываться именно та картина, которую я и ожидал увидеть.
Причина большинства неприятностей у людей кроется в них самих. Они просто не умеют это видеть. Или не хотят. Или даже не задумываются о такой возможности.
Те, кто наиболее трепетно относятся к своему достоинству, оказываются просто наиболее недоверчивыми. Они настолько уверены, что окружающие используют любую открывшуюся возможность, чтобы обидеть их, унизить или просто оттолкнуть, что начинают отбиваться заранее. Им и в голову не приходит, что другим людям и дела-то никакого до них нет. Именно потому они чувствуют себя комфортно лишь в очень узком кругу поистине близких людей. А им нужно всего лишь поверить, что ни в одном их столкновении с собратьями нет ничего личного, направленного именно против них.
Те, кто стремятся любой ценой сохранить вокруг себя атмосферу дружелюбия и раскованности, элементарно боятся одиночества. Они относятся к той категории людей — наиболее далекой от последней жизни, как я однажды рассказывал Татьяне — которые слабеют и чахнут без человеческого общения, как растение без солнечного света. Им нужно знать, что их постоянно, в любой момент окружает множество им подобных, к которым всегда можно обратиться за помощью и поддержкой. Оставшись наедине с собой, они теряются — от тишины, в которой их начинают одолевать мысли. К ним я и посоветовал им прислушаться — к мыслям о том, что их потребность в дружеском общении не должна превращаться в камень на шее других людей.
В третьей же группе Марининых сотрудников — тех, которые были готовы на что угодно, лишь бы каждый клиент остался доволен поездкой — собрались самые неуверенные в себе. Им казалось, что они всего лишь стараются хорошо выполнять свою работу, поддерживать доброе имя своей фирмы и получить возможности карьерного роста. На самом деле, им просто нужно постоянное, ежедневное подтверждение того, что они что-то знают, умеют, могут… Сами они не то, что высоко — хоть как-то — оценить свои труды и способности не решаются. А почему бы не перевести количество слов благодарности от клиентов в качество самооценки?