Вечером я решительно и однозначно заявил Татьяне, что завтра мы никакими делами заниматься не будем. Мы пойдем… в спортзал — зря я, что ли, его нашел? Ее, между прочим, идею разрабатывая! И Галю с Тошей можно пригласить, чтобы Татьяне не скучно было меня в кафе дожидаться. Я бы и на него, кстати, там посмотрел — на что он еще способен, кроме как кувыркаться…
Почему это Галя не согласится? Да Татьянино дело — только предложить, а там уже Тоша на Галю повлияет — я за этим прослежу. И помогу, если придется.
Конечно, Галя согласилась. Как она могла отказаться-то, если мы с Тошей с двух сторон от нее устроились и два часа перед обедом бубнили мысленно о том, как необходимо разнообразие в жизни и как замечательно подходит вечер пятницы для внесения в нее этого самого разнообразия. В обед я еще и вслух свое веское слово добавил.
Всю вторую половину дня мы с Тошей оживленно обсуждали предстоящее событие. Я не удержался, чтобы не посетовать о его чрезмерном увлечении интеллектуальными видами деятельности и недостатком времени на поддержание физической формы. Он разозлился, напомнив мне о поездке к реке. Я небрежно заметил, что умение стоять на руках входит в программу человеческого школьного обучения, и почувствовал, что довел-таки его до нужной для здорового соревнования кондиции. Ничего-ничего, запал ему не помешает — перед лицом более опытного противника.
Когда Татьяна с Галей начали собираться, я бросил ему: — Ну что, пошли? Нам их на улице нужно будет встретить, — и направился к двери. Вслед за Олей Сердюковой — она у них всегда первой уходит.
Оказавшись на лестнице, я ринулся вниз. Ну-ну, посмотрим, кто лучше умеет между людьми лавировать… Увидев, что входная дверь как раз начинает закрываться за кем-то, я прибавил скорость, изящно выгибаясь на ходу, чтобы проскользнуть наружу, не задев ее… и тут же получил солидный тычок в спину. Пришлось выкатываться на улицу, забыв об изяществе. Ах ты, паразит! С другой стороны, раз толкается — значит, еще не обогнал. Ха! Кто бы сомневался! Я опрометью бросился налево, к знакомому до боли (за три года практики-то!) рекламному щиту и, влетев за него… со всего разгона врезался в некое препятствие. Невидимое. Нет, ну, вы видели такое? Впрочем, по прямой, на открытой местности, когда маневрировать не нужно, я бы и сам кого угодно… Так я ему и сказал. Когда мы материализовались. Одновременно. Он сочувственно улыбнулся и заметил, что возраст, конечно, свое берет… Что?! Ну, доберемся мы до зала…
По дороге туда Татьяна деловито сообщила нам с Тошей, что у нас есть час, после чего мы все встречаемся в кафе. Я окончательно развеселился. Даже если этот паршивец меня… со мной на равных окажется, Татьяна меня в обиду не даст. У меня возникла крепнущая с каждой минутой уверенность, что сегодня отказаться от чая у него не получится. У него, по-моему, тоже — судя по помрачневшему лицу. В общем, простился я с девчонками на входе в зал с двойным предвкушением.
На спортивных снарядах он оказался… неплох. На всех. Меня не превзошел, конечно, но… почти сравнялся. И на тренажерах тоже. Даже задерживаться на них смысла не было. Наконец, он усмехнулся и сказал: — Может, в соседний зал заглянем. Когда мы сюда шли, я видел — там боксеры разминаются.
Я оторопел.
— Мы, что, драться будем? — Нет, с непринятием насилия у него явно…
— Почему драться? — удивился он. — Там ведь не так ударить нужно, как не допустить, чтобы тебя ударили.
Ну, это как-то лучше звучит. Вот, значит, как он практикуется… Теперь понятно, почему он коллегу ударом в челюсть встречает. На свое поле, значит, перетаскивает — где у него опыта больше… Ну что ж — от вызова я еще никогда не уклонялся…
А вот от него пришлось. Оставшиеся полчаса мы кружили на одном месте — подпрыгивая, ища слабое место в защите друг друга, делая выпады и блокируя их. Один раз он меня, паразит, достал — но в целом, мне понравилось. На руки, правда, нагрузка слабовата, но можно будет комбинировать. С атлетическим залом, например. А тренажеры — нет. Неинтересно. Нет в них духа состязания…
Когда после душа мы вошли в кафе, я сразу увидел на столике, за которым сидели Татьяна с Галей, четыре чашки чая. Ну, все — сейчас начнется. Сейчас он узнает, что такое настоящий нокаут — мне этот блеск в Татьяниных глазах хорошо знаком…
Нужно отдать ему должное, какое-то время он продержался. От соображений о здоровье отбился. Выпад в адрес интеллекта парировал. Но где же ему было устоять, когда она, связав ему руки предложением поработать с Алешей, со всего размаха, прямо между глаз: — Пей, как следует, что же мне тебе работу предлагать, если ты с минуту на минуту рухнешь без сил — вон ты уже и говоришь еле-еле. — И замолчала — слова, мол, больше не скажу, пока не сделаешь, как тебе велено.
Так ему и надо — пусть знает, что и на него обманные маневры существуют…
Ах, да, это же еще и не ее идея оказалась — на крючок намертво посадила, и удочку другому в руки: я здесь не причем!
Конечно, он выпил этот чай. Не сводя с нее глаз и всем своим видом демонстрируя невыразимый восторг. От чая.
Когда она кого-то вот так — голыми руками — в часовую пружинку скручивает — часами бы смотрел. Если этот кто-то — не я, разумеется. Нет, у нее просто талант…
У меня вдруг екнуло сердце. А что, если у нее действительно талант — молодых учить? Она вон и меня уже явно обошла в наставничестве — я даже раздражаться начал. Если ей хочется помочь не лично Тоше (меня и это-то не утраивает!), а просто юному и неопытному, тогда мне не злиться, а нервничать пора…
Я вернулся к этому разговору в маршрутке. Она подтвердила мои подозрения, заговорив о святом долге передачи приобретенных знаний и опыта следующим поколениям. Особенно таким податливым… Тоша податливый?! Да она кого угодно податливым сделает! Даже меня. Периодически. Научилась, понимаешь, пластилиновую ворону из меня лепить, которая только рот разевает, когда ей крылья с хвостом местами меняют. Ради эксперимента…
Я деланно рассмеялся.
Но тогда, попав к нам, она должна выбрать такую работу, которая позволит ей раскрыть свои способности в полной мере. Было только справедливо рассказать ей о такой возможности…
Я старался говорить в шутливом тоне, чтобы она не почувствовала отчаяния, охватившего меня. Мои личные пристрастия не должны заставить ее отказаться от своего призвания. В конце концов, я буду присматривать за теми, кого она впоследствии будет учить… И нам, естественно, нужно будет время от времени встречаться, чтобы обсудить те или иные аспекты работы… И до этого еще целая жизнь…
Она задумалась. Я совсем приуныл. Сейчас еще выяснится, что это я ее уговорил! Так и есть — уточняющие вопросы задает. И потом… Признаюсь честно — я не люблю, когда мое мнение опровергают. Особенно, когда это делают спокойно и аргументировано. Но когда Татьяна — со свойственной ей убедительностью — разбивает в пух и прах все мои соображения о том, что жизнь ее станет лучше вдали от меня… Я сам не то, что в пластилиновую — в шоколадную ворону превращаюсь. Стоящую под солнцем. В африканской пустыне.
Конечно, мне нужен партнер — когда же я спорил-то!
Это светлое, теплое чувство единства и взаимопонимания мне удалось сохранить до понедельника. Все выходные мы провели, старательно вспоминая, что значит жить обычной жизнью. Как все-таки здорово просыпаться с мыслью, что сегодня не нужно никуда бежать, ничего искать и ни с кем встречаться! Бывают, знаете, моменты, когда ежедневные, рутинные, оскомину уже набившие дела превращаются в праздник — победы здравого смысла над хаосом обычаев и предрассудков.
В понедельник, однако, как только я вернулся с работы, на меня налетел Тоша. Именно налетел. Как стихийное бедствие. В первые мгновенья у меня возникло ощущение, что я случайно попал в зону извержения вулкана. Причем ни разу не засыпавшего — а значит, хорошо тренированного. Сначала меня обстреливало камнями ахов и охов вперемешку с пеплом короткого повизгивания. Спустя некоторое время медленно поползла лава значимой информации. Его взяли. На стажировку. К Алеше. Который проверит его знания. И, возможно, чему-то подучит. Я похлопал его по плечу и поздравил. Сан Саныч согласился почти сразу. После того как Татьяна…
Минуточку! Если мне не изменяет память, это была Галина идея. С какой тогда стати Татьяна его трудоустройством занимается? Как мне работу искать — так самому пришлось! Ну, почти. Как мне у них в офисе поработать — так глянула на меня, как на ненормального. Психолог у них в штате, понимаешь, не предусмотрен. Да он им каждый день нужен — как профессионал заявляю! Был бы у них в коллективе психолог — в смысле, я — все недоразумения с французом решились бы, не родившись. Да и Галя бы в свое время не начала на Татьяну волком смотреть — сама ведь призналась, что ее одно мое появление от всех фобий избавило. Да я бы и Алешу этого — Молчуна — разговорил в два счета!
Вечером я вежливо спросил у Татьяны, не получится ли так, что чрезмерное Тошино внедрение в человеческое общество отвлечет его от основных обязанностей. Не моргнув глазом и даже не покраснев — хотя бы для приличия — она ответила, что старается добиться Галиного уважения к нему. Да черт побери, он сам должен этого добиваться! И, в первую очередь, как ангел, помогающий ей продвигаться по тернистому пути к совершенству, а не как… шаман двадцать первого века! Вон уже забегал по офису — бормочет что-то, пальцами везде тычет — знания свои демонстрирует! Тьфу, глаза бы мои не видели!
А вот вместо того, чтобы захлебываться от восторга, какой Гале умный ангел достался и как его все вокруг вдруг зауважали, лучше бы со мной на работу поехала да посмотрела, как меня люди слушают и как следующей встречи со мной ждут. Я ведь не то, что этот паршивец восторженный — я булькать по любому поводу не стану. Мне, в отличие от него, понятие достоинства и сдержанности известно. Вот и сижу я здесь, как последний идиот — с достоинством и в одиночестве — пока он по полдня мимо Татьяны порхает…
Так мне вдруг захотелось убраться подальше от этого опостылевшего офиса и от всех, кто там находится. Хоть бы мы уже уехали поскорее! Целая неделя полной свободы — если французов не считать, конечно, но вряд ли они все бросят и будут только нами заниматься. Лишь бы только визу дали…
Дали. Но только после целой серии вопросов. Не понимаю. Зачем требовать такую кучу документов от приглашающих и приглашенных — если все они все равно сопровождаются расспросами? С какой целью люди ездят в другие страны? Замечательно. Если бы я был преступником (против которых, как мне объяснила Татьяна, все эти меры и направлены), то неужели, подделав документы, я бы сказал, что еду туда с целью грабежа и насилия? И кому какое дело, как мы познакомились с Франсуа? Если он считает нас достаточно благонадежными, чтобы пригласить к себе домой, то, может, достаточно его письменного уверения в этом? И какой идиот, объясните мне на милость, станет заниматься бизнесом во время свадебного путешествия? Да, именно свадебного! Ну, то-то же. Можно было с этого вопроса и начать. Быстрее бы было.
Раз уж сегодня — для разнообразия — нам улыбнулась удача, я, чтобы покончить, наконец, со всеми делами, настоял на том, чтобы мы сразу же поехали и за билетами на самолет. Я их вместе с визами на стол положу и буду каждый вечер на них смотреть, еще один день мысленно вычеркивая. Фу, всего семь осталось…
Во вторник, последний перед свадьбой день, я все утро отвлекал Татьяну всякими мелкими вопросами. С единственной целью. Чтобы она про мой костюм не вспомнила. Тогда у меня будет совершенно законный повод, вернувшись с работы, зайти к ней в квартиру. А там… Или я ее уговорю, или — в крайнем случае — вслед за ее матерью назад в квартиру проскочу. Другого выхода у меня уже просто не было — я и автомобилистам, и цветочникам уже позвонил. Цветочники обрадовались — доставка на полчаса позже; автомобилисты — не очень. Вспомнив о почасовой оплате, я договорился, что наш Мерседес подъедет к десяти часам, а я оплачу полчаса простоя — но при условии, что таковой будет иметь место у соседнего дома. Там — даже если Татьянин отец раньше приедет — он его не заметит. А нам с Тошей нужно будет только в соседний двор зайти, в машину сесть, и через две минуты — ну, как мы все-таки точно время рассчитали! Мне еще, кстати, переодеться где-то нужно будет… А, в подъезде и переоденусь.
Татьяна о костюме не забыла. С вечера еще сложила его, вместе с гольфом, туфлями и всем остальным, в пакет. Который я заметил только в маршрутке, когда она водрузила его себе на колени и велела мне не прикасаться к нему — чтобы ничего не помять. Я мысленно чертыхнулся и весь день после этого придумывал неопровержимые доводы в пользу моего не уезда к себе домой. Которые она успешно опровергала — один за другим.
Я сказал ей, что просто не имею права покидать ее на столь длительный срок — она ответила, что в четверг я оставил ее ровно на столько же времени, и ничего не случилось. Как будто это моя идея была! Я сказал ей, что Тоше будет спокойнее дожидаться Галю на улице, если он будет знать, что она находится под моим присмотром — она ответила, что, как старший товарищ, я должен показать ему пример доверия к своему человеку. Я даже намекнул, что в надвигающейся стрессовой ситуации ей наверняка потребуется кто-то, кто поддержал бы ее и успокоил — она уверила меня, что с этой задачей — как нельзя лучше — справится ее мать.
Наконец, уже на пороге ее дома я воззвал к ее чувству сострадания, напомнив об ужине. Она отправила меня ужинать домой, сказав, что продукты в холодильнике остались, а готовлю я ничуть не хуже, чем она. И вручила мне при этом — жестом, не терпящим возражений — пакет с моей одеждой. Ну, все. Доводы рассудка до нее не доходят — возвращаюсь к плану нелегального проникновения в квартиру. Впрочем, почему нелегального? Я возвращаюсь к плану естественного для ангела проникновения в квартиру. Сейчас в подъезд зайдет…
Опять случайно внушил! Она определенно научилась отбирать среди моих мыслей именно те, которые я бы предпочел оставить при себе. Хочется ей, понимаешь, вслед мне посмотреть! Ладно, я все равно быстрее бегаю. Я чмокнул ее в щеку (вот укусил бы!) и пошел, не спеша, к концу дома. Я шел неторопливо, с достоинством и даже не оглядывался, чтобы она что-нибудь не заподозрила. Но на углу я — совершенно естественным движением — повернул голову в ее сторону… Вот черт — все еще стоит у подъезда! Теперь вряд ли догоню — разве что ей придется лифта долго ждать. Но тогда я рискую ворваться в подъезд и прямо на нее и наткнуться. Ладно, придется мать ее дожидаться.
Я неспешно, прогулочным шагом, обошел Татьянин дом в поисках укромного уголка, где бы я мог перейти в невидимость. Кто ее знает — с нее станется выйти на улицу и проверить, не болтаюсь ли я где-нибудь поблизости. Вернувшись к ее подъезду, я устроился на краешке скамейки, стоящей напротив него, и настроился на добрых два часа ожидания. Родители у Татьяны — люди точные; сказала ее мать: «В девять» — значит, не опоздает, но и раньше не приедет.
Как только Людмила Викторовна показалась на горизонте, я метнулся в подъезд, взлетел на седьмой этаж и затаился — в полной готовности — у заветной двери. Ну, наконец-то! Сейчас Татьяна откроет дверь и отступит в сторону, пропуская мать, вот тогда мне — только под руку ей поднырнуть, и пулей на кухню, в любимый уголок! Нет, пожалуй, на кухню — рискованно. Лучше в спальню — под кроватью пока отлежусь, там на меня точно никто не наткнется…
Людмила Викторовна вошла в квартиру по-хозяйски, как к себе домой — не оборачиваясь, захлопнула за собой дверь. Прямо у меня перед носом.
Да что же это такое?! Придется-таки к себе домой ехать…
Я вдруг ужасно разозлился. А вот не поеду! Уж больно как-то красиво — одно к одному — все складывается, словно Татьяна наколдовала, чтобы по моему не вышло. А я сказал, что выйдет! Вот так и просижу здесь всю ночь — и пусть ее потом совесть замучает! Есть только хочется… Ну и подумаешь — сейчас в магазин схожу…
Я пошел вниз по лестнице, материализовавшись на одном из пролетов. Сейчас уже Татьяна точно не станет на улицу выглядывать. О, ты смотри — опять черная футболка! Не знаю, почему — но мне казалось правильным отправляться к Марине на работу в выдаваемой мне — казенной, как ее называла Татьяна — одежде. Поэтому по понедельникам и четвергам, выходя из душа, я исчезал на мгновенье и тут же оказывался в джинсах и футболке. Вернувшись домой, мне оставалось только снять их и бросить в стирку. Так я себе уже несколько футболок наколлекционировал — ведь в тот знаменательный поход в магазин мы с Татьяной ничего из летней одежды не купили, а тратить на нее деньги сейчас (с моими-то нынешними расходами!) мне было неудобно. Вот только разнообразием меня, как всегда, не баловали…
В магазине я опять расстроился. Я пошел в самый ближайший к Татьяниному дому, чтобы не отлучаться надолго — это был совсем маленький магазинчик, в котором ничего не нарезали. И ножа у меня с собой, конечно, не было. Что же мне теперь — как первобытному человеку, зубами грызть добытую пищу? Ну и ладно — есть-то хочется! Сейчас вернусь во двор, на детской площадке устроюсь, под грибочком — стемнело уже, никого там нет. Да, вот еще сок возьму — чаю-то мне взять неоткуда…
Когда я уселся на детской площадке, разложив перед собой скудные запасы провизии, до меня вдруг дошла ирония ситуации. Надо же — когда я был невидимым ангелом, не нуждающимся ни в еде, ни в питье, ни в одежде, я каждый вечер проводил в комфорте и уюте. А вот стоило стать человеком, как оказался я, на ночь глядя, без крова и заботы — с куском сыра и батоном в руках, на жесткой деревянной скамейке, столь узкой и короткой, что и голову-то опустить некуда…
Ладно, мне не привыкать, подумал я, подкрепившись и оглядываясь по сторонам. Чем же мне заняться? Хоть бы мальчишки те полупьяные во двор выползли — я бы им о хороших манерах напомнил… Никого. Рядом с площадкой я заметил металлические брусья — невысокие, детские, жильцы дома на них обычно ковры выбивают. Разве что на них размяться…
Больше чем на час меня не хватило — скучно. Может, вокруг дома побегать? Трусцой. А что — люди говорят, что это очень полезно. Но, с другой стороны, пакет же здесь не оставишь — что, мне с ним в руках, что ли, бегать? Или еще лучше — в зубах? Нет, нужно придумать что-то такое, чем можно было бы прямо здесь заняться… Я вдруг вспомнил, как мы с Тошей кружили на одном месте в боксерском зале, нанося и парируя удары. А вот это, пожалуй, неплохая идея. Дело для меня новое, незнакомое, поупражняться не помешает…
Так я и скакал возле грибочка на детской площадке в Татьянином дворе, пока небо на горизонте не начало сереть.
Присев в очередной раз, чтобы восстановить дыхание, я вдруг замер. От ужаса. Когда понял, что, оставшись на эту ночь без крова и нормального ужина, я одновременно лишился и душа. Да еще и додумался спортом всю ночь заниматься! Что же теперь делать? Ну, почему я домой к себе не поехал? Теперь уже могу не успеть. Метро только с шести начнет работать, пока доеду, пока приведу себя в порядок… А потом поди еще — выберись оттуда утром, когда все на работу поедут. Не хватало еще опоздать. Машину заказывать? Точно так, как предположила Татьянина мать, глядя на меня, как на полоумного? Не будет этого! И потом — мне казалось, что, отправься я сейчас все-таки домой, это будет полным и безоговорочным признанием — с моей стороны — того факта, что Татьяна оказалась права, даже если она об этом никогда не узнает.
Можно попробовать исчезнуть на мгновенье — материализуюсь я обычно чистым. Я перешел в невидимость. На минуту, не больше. Прислушался к своим ощущениям. Чувства дискомфорта, вроде, нет, и запахов никаких — тоже, но… Не то. Вот не то ощущение, как после душа. Свежести не хватает.
Нет уж. Раз я решил здесь остаться — значит, здесь и справлюсь со всеми проблемами; и не из таких ситуаций выкручивался. Так. Что мне нужно? Вода. Какой-нибудь источник воды. Вот почему, спрашивается, не построить в каждом дворе, рядом с детской площадкой, небольшой фонтан? Для детей, в первую очередь. Они в песочнице по уши закапываются, так почему же не дать им возможность ополоснуться потом? Элементарная, знаете ли, гигиена… Или почему не оставить на ночь шланг на улице? Дворникам же все равно нужно по утрам клумбы поливать — так зачем же этот шланг каждый день на кран навинчивать…?
Мысль мелькнула. Слишком быстро. Что-то, связанное с клумбами. Что-то, что я совсем недавно видел. А — вот оно! На выходные мы с Татьяной прогулялись в наш парк, и там, на длинном центральном газоне я заметил — в трех местах, по-моему — некие сооружения, веером разбрызгивающие во все стороны воду. Ну, правильно — лето, жара, траву тоже поливать нужно. А если на этой траве человек случайно окажется, это, знаете ли — его проблемы.
Схватив пакет, я помчался в парк.
Народа на улице еще не было. Совсем. Даже дворников. Даже влюбленных парочек. Ну, понятно — перед рабочим днем нужно отдохнуть, как следует. Они в пятницу бродить до утра будут. Я еще раз поздравил себя с гениальностью идеи не следовать общепринятым человеческим традициям. Теперь — лишь бы парк был открыт. И лишь бы там других бескровных страдальцев не оказалось. И лишь бы поливку на ночь не отключили…
Парк оказался открыт. И с первого взгляда в нем не было ни души. И прямо от ворот на меня повеяло водяной свежестью.
Я пробежал — трусцой — вдоль всего центрального газона. Точно — три фонтанчика воду разбрызгивают с мягким шуршанием; последний — почти в самом конце газона. Я оглянулся по сторонам. Никого, абсолютно никого, но… места какое-то открытое. И уже почти совсем рассвело. До забора, правда, далеко — его деревья стеной закрыли. А вон там, слева — дорожка, она прямо к нашему дубу ведет. А возле нее — скамейка. Под раскидистым деревом с густой листвой.
Отлично. Под это дерево рассвет еще не забрался — там меня вряд ли видно будет. Там и разденусь, и вещи оставлю. С купанием же придется рискнуть. И чем быстрее, тем лучше.
Я положил пакет на скамейку, мгновенно сбросил одежду, оставил ее рядом с пакетом и, еще раз нервно оглянувшись по сторонам, ринулся на газон.