Постепенно, перестав с ужасом коситься на встречную полосу и прислушиваться в ожидании появления подозрительного стука и дребезжания, я оглянулась вокруг. Аккуратные квадратики полей. И ни одного стога на них. Сено, по-моему, скатывалось в рулоны, которые лежали там повсюду, словно кто-то гигантские катушки ниток рассыпал. И виноградники. Везде, куда ни кинешь взгляд. Бесконечные, ровные, словно по линейке посаженные, ряды виноградной лозы.
Леса тоже, конечно, встречались. Но… не наши; маленькие, островками, я бы их скорее одичавшими парками назвала. У нас же если дорога с утра в лес вошла, то как раз к обеду первая просека и покажется. Там же, где ехали мы, открытого пространства было намного больше.
Ах, да — еще одно яркое впечатление. Дома. Отдельно стоящие фермерские дома и небольшими селениями — но без заборов. Я даже головой замотала — как это? Вместо заборов дома были окружены невысокой живой изгородью — по колено, максимум, по пояс; чтобы домашняя птица не разбегалась, наверное. У нас (я по Светкиной даче знаю) забор строится одновременно с закладкой фундамента дома — и такой, чтобы лежащие во дворе стройматериалы никто, не дай Бог, с улицы не увидел. Европейцы соседей, судя по всему, больше любят. Ну, это-то как раз и понятно — они же всю жизнь одной большой толпой на западном окончании материка теснятся, вот и терпимость выработалась.
По дороге Франсуа с Анабель расспрашивали нас о наших планах, и когда таковых не обнаружилось, предложили нам свою программу. Они были твердо убеждены, что нельзя по-настоящему познакомиться со страной, переходя из музея в музей, фотографируясь на фоне знаменитых сооружений и слушая рассказы об истории их создания и о количестве стройматериалов, пошедших на их строительство. Все это, пренебрежительно махнула рукой Анабель, вы сможете получить в любой туристической поездке (Мне очень понравилось слово «любой» — как будто мы можем вот так — в любой момент — взять и сорваться с места, отправившись осматривать достопримечательности любой точки мира!). Франсуа, посмеиваясь, напомнил мне о той неудавшейся экскурсии, когда я попыталась приобщить его к нашей истории и культуре. Они же решили предоставить нам возможность разделить с ними несколько дней их обычной жизни — окунуться в нее, как они выразились. И, как выяснилось впоследствии, каждый из этих нескольких дней был у них уже расписан.
Итак, часа через три мы добрались, наконец, до места. Франсуа с Анабель жили в небольшом городке, да еще и ближе к окраине. Выйдя из машины, я с любопытством огляделась по сторонам. Вдоль неширокой улицы (две машины впритирку разойдутся) стояли двухэтажные дома. Нет, скорее — домики. Они разнились как цветом, так и формой, но было в них нечто общее — какая-то аккуратность и ухоженность; они казались почти игрушечными — ну, ни дать, ни взять, кукольные домики. И опять — практически никаких заборов.
Перед каждым из них располагалась небольшая лужайка — длиной как раз с машину, чтобы та, свернув к дому с улицы, носом в дверь гаража не врезалась и хвостом движению на дороге не мешала. И царили на каждой из этих лужаек цветы. Они покрывали ветви живой изгороди и собирались в затейливые клумбы на земле, обрамляли двери и свешивались с окон — с такой непринужденностью оттеняя и дополняя друг друга, что за этой с виду естественной картиной царства природы сразу чувствовался огромный труд.
Пока Франсуа ставил машину в гараж, Анабель повела нас в дом. Небольшой коридорчик, направо — кухня со столовой, налево — гостиная. В конце его — винтовая лестница на второй этаж, на которой расположились спальни. Нам отвели гостевую, окна которой выходили на улицу. Показав, где находится ванная, Анабель оставила нас, чтобы мы привели себя в порядок после дороги.
Раскладывая вещи, я задумалась над тем, что наличие вот такой запасной комнаты и определяет, наверное, различия в мировоззрении. Потому и нет у них пословицы: «Незваный гость хуже татарина». И потом — в ней всегда можно укрыться, если тебе понадобилось некоторое время побыть одному, отдохнуть от чад и домочадцев. У нас же комнаты обычно делятся на большие и маленькие: большие — для родителей, маленькие — для детей, независимо от их количества, пола и возраста. А вместе все собираются на кухне. «В тесноте, да не в обиде». Странно. Какая-то география наоборот получается. Мы на своих просторах друг к дружке жмемся, они, локтями в своей Европе толкаясь, персональным пространством больше дорожат.
Зайдя в ванную, я замерла на пороге. Это что здесь окно делает? Выглянув из него, я с облегчением обнаружила, что оно выходит не прямо на стену соседнего дома, а во двор. И опять-таки — во дворик. Тоже небольшой, но все же покрупнее передней лужайки и разительно от нее отличающийся. Для начала он порос травой — просто травой, хотя и явно подстриженной. Нет, деревья там тоже были, но только по углам. Кроны их друг друга не перекрывали, и так получилось, что были в этом дворе и тенистые места — вон под деревом возле дома, справа, стол стоит и стулья; явно для обеда на свежем воздухе — в то время, как центр его был залит солнечным светом. Вот туда бы пару шезлонгов, а в дальнем углу, в тенечке — надувной бассейн поставить, тут же заработала у меня голова. Я усмехнулась. Вот еще одна наша специфика — на что бы взгляд ни упал, сразу первая мысль — как бы усовершенствовать.
Когда, освежившись и переодевшись после дороги, мы спустились на первый этаж, Франсуа с Анабель напоили нас кофе и повезли знакомиться с их городком. Он оказался, как я уже и раньше успела заметить, совсем небольшим и напомнил мне детскую пирамидку. Центральная его часть сосредоточилась вокруг главной площади, от которой во все стороны лучами расходились улицы, и была застроена четырех- и пятиэтажными домами. Дома имели старинный вид — именно старинный, а не старый; они выглядели такими же чистенькими и аккуратными, как и домики на окраинах — и стояли впритык друг к другу. Я сразу же обратила внимание на то, что и в центре дома были разноцветными, что придавало улицам празднично-жизнерадостный вид. Все их первые этажи были заняты магазинчиками, кафе, парикмахерскими и барами, но на остальных, по-моему, люди жили. По крайней мере, никаких офисов я не заметила.
Асфальтированной оказалась лишь центральная площадь и проходящая через нее автострада; остальные улицы были вымощены брусчаткой. И опять мне захотелось назвать их улочками — все в этом городке было каким-то игрушечным. Центральная его часть была застроена так плотно, что зелень встречалась лишь местами — небольшие скверики, где с фонтаном, где с памятником, и с неизменной детской площадкой. Насколько я поняла, в каждом дворе, как у нас, их не было — так же, как и всяких спортивных сооружений.
Честно говоря, я так и не поняла, зачем мы на машине поехали — весь этот городок можно было за пару часов пешком обойти.
По дороге Франсуа и Анабель показывали нам особо выдающиеся места. Вот в этой булочной продают самый вкусный хлеб. Вот в этой пиццерии можно попробовать настоящее итальянское мороженое — кроме пиццы, конечно. А чтобы познакомиться с кухней этого региона, нужно идти только вон в то кафе и обязательно попросить домашнее вино. Вон в тот магазинчик можно будет зайти за сувенирами для друзей и знакомых. А вон там, на углу, находится чайный салон — он открылся совсем недавно и сейчас очень в моде…
Ага, подумала я, судя по направленности разговора, время к обеду приближается. Или, по-нашему, к раннему ужину.
Ужинать мы пошли в кафе. Не в то, с настоящей местной кухней, а в то, где атмосфера была наиболее оживленной — чтобы мы смогли почувствовать пульс вечерней жизни, как выразилась Анабель. Честно говоря, я там даже слегка растерялась. Ведь вот же, только вчера, мы ужинали в нашем ресторане, и там тоже, на первом этаже, люди собрались просто, чтобы покушать. Здесь же еда казалась лишь частью действа, которое сводилось, в основном, к общению. Сначала — с официантами, которые не просто записывали выбранные клиентами блюда, а тут же включались в обсуждение заказа, прозрачно намекая, чему следует отдать предпочтение именно сегодня и чем его запивать. Затем посетители общались между собой, абсолютно не обращая внимания на окружающих — зал просто жужжал от голосов. Компания молодежи, сидевшая в углу у окна, вообще, по-моему, задалась целью проверить, кто кого перекричит в обмене шутками с официантом. И никто их не одернул, никто даже взгляда косого в их сторону не бросил. М-да, подумала я через полчаса, когда у меня голова уже просто звенела от всего этого шума и гама, терпимость — это, конечно, хорошо, но неплохо было бы и ее в какие-то рамки…
После ужина мы посетили знаменитый чайный салон, и я сразу почувствовала себя лучше. И кофе был вкусным, и вино замечательным, но без чая, знаете, на сон грядущий как-то… И нужно отметить, что в сон тем вечером я провалилась мгновенно.
На следующий день Франсуа с Анабель повезли нас в расположенный неподалеку замок. Услышав о замке, я покосилась подозрительно на Франсуа. Это что — мне в отместку за ту зимнюю прогулку по историческим местам нашего города? Он, видимо, понял, о чем я подумала, поскольку тут же сказал, подрагивая подбородком: — Нет-нет, никаких экскурсий не будет. Это просто место, в которое мы с Анабель часто выезжаем, чтобы отдохнуть на лоне природы.
Ну, в то, что во Франции можно в ближайший замок на денек съездить, я, пожалуй, поверю. Там, по-моему, в любом месте — в какую сторону ни глянь, обязательно замок на горизонте замаячит. Или дворец. Или крепость. Да уж, вот она, теснота географическая — сколько столетий пришлось им толерантность свою культивировать в битвах и сражениях.
Решив, видимо, окончательно развеять мои сомнения, Франсуа — уже по дороге — добавил, что это, собственно, даже и не замок, а так — охотничий домик. Ну, ладно, если охотничий — значит, в лесу; а я после вчерашнего ужина была совсем не прочь где-нибудь в глуши побродить.
И это действительно был охотничий домик — но в королевском понятии. Возможно, его построили в расчете на то, что во время охоты дичь может с перепуга воззвать к соплеменникам и напасть на царя природы объединенной толпой разъяренных бунтовщиков. Или благородные господа из этого замка охотились на спорной территории, где каждый добытый трофей мог быть расценен жертвой браконьерства, каковое следовало преследовать по закону… вплоть до этих стен. А в наше время в таком охотничьем домике знаменитостям хорошо отсиживаться, отдыхая от бренной славы — его стены не то, что репортеры, их и тяжелый танк не возьмет. И из бойниц удобно по камерам стрелять — из рогатки.
Осматривать внутренности замка мы не пошли — и слава Богу! У меня при одном взгляде на него приступ клаустрофобии начался. Франсуа предложил прогуляться в саду. А затем — в парке, добавила Анабель, загадочно улыбаясь. Я насторожилась — эти хитрые ангельские усмешки уже давно и прочно ассоциировались у меня с сигналом тревоги.
Как только мы вошли в сад, расположенный перед замком, состояние настороженности оставило меня. Вместе со всеми словами. Которые увели с собой и мысли. Поверьте мне, ни одно описание, ни одна фотография, ни один фильм не смогут подготовить вас к тому впечатлению, которое производят французские сады.
От идеально круглого фонтана в центре сада во все стороны расходились газоны совершенной геометрической формы. Каждый из них был окаймлен полосой низко подстриженного кустарника — но не просто тонкой линией, лишь подчеркивающей идеальность его формы. Эта кайма словно выплескивалась внутрь затейливыми завитками, каждая пара из которых смотрела друг на друга. Между ними уютно умостились красочные цветочные клумбы — и каждая из них была уравновешена точно такой же, но на противоположном конце газона и в зеркальном — по цветовой гамме — отражении.
Газоны были разделены дорожками, словно нитями паутинки — абсолютно прямыми и симметричными, как будто их под линейку прочертили. Вдоль дорожек стояли деревья в кадках (подойдя поближе, я разглядела на них апельсины и лимоны и даже головой потрясла, не веря своим глазам) — подстриженные в форме шаров и на равном расстоянии друг от друга, словно почетный караул по обе стороны выстроился. Мне казалось, что даже листья на них расположены, как лучики солнца на детских рисунках. Трава на газонах выглядела тщательно причесанной, а песок на дорожке — насыпанным так, что песчинки лежали под ногами расходящимся во все стороны веером. Это был не сад, это было произведение искусства.
Ко мне вернулась мысль, которая вчера весь день порхала у меня в голове, не давая ухватить себя за хвост. Симметрия. Симметрия и равновесие — вот это, наверное, два самых французских слова. Симметрия и равновесие, возведенные в ранг идеала. Я заметила их на виноградниках и полях, на крохотных лужайках перед домами Франсуа и его соседей, на улицах их городка… Там они, правда, не так бросались в глаза, как здесь — в этом небольшом, как мне объяснил Франсуа, саду одного из многих охотничьих замков, принадлежавших кому-то из многочисленной знати.
Интересно, это они внутренние чаяния нации довели до совершенства или у нации их причуды со временем в кровь вошли?
Мы прошлись по исчертившим сад дорожкам, не издавая ни звука, кроме похрустывания песка под ногами. Мой ангел шел, заложив руки за спину и поглядывая по сторонам с задумчивым видом. По-моему, он тоже проникся утонченностью этого места. Франсуа и Анабель переглядывались, улыбаясь.
Затем мы обошли замок, и за ним нашим глазам открылся парк. А, теперь я понимаю, почему они с таким нажимом произнесли — каждый — свое слово. За замком словно другое царство находилось. И в то же самое время — нет, не другое. Разумеется, там была центральная аллея — длинная, упирающаяся в некий водоем (я уже ни секунды не сомневалась, что он окажется круглым), но по обе стороны от нее расположился… почти наш лес. Ни одно дерево там подстрижено не было, и кусты росли то там, то здесь, не вытягиваясь в ниточку, и цветы нахально выглядывали из травы, где хотели…
Я перевела дух. Ну, наконец-то — нечто более привычное, на чем и глаз отдохнуть сможет, и сердце замирать перестанет, и челюсть вернется в назначенное ей положение. Пройдя несколько шагов по аллее, однако, я вздрогнула. Деревья были посажены… рядами. Ну, что же — ничего необычного; лес везде так сажают, чтобы деревья друг другу жить не мешали. Но эти ряды деревьев расходились от центральной аллеи под одним и тем углом. Когда же нам попалась на глаза едва заметная тропинка, уходящая направо, и, резко повернув голову налево, я увидела ее отражение… Я вдруг также заметила, что и скамейки стоят вдоль аллеи в шахматном порядке. Очень строгом шахматном порядке.
М-да. Пожалуй, к словам «равновесие» и «симметрия» нужно добавить еще и слово «контраст», которое и порождает стремление к балансу, и подпитывает его. В саду совершенство форм било по сознанию наотмашь; здесь оно подкрадывалось незаметно…
— Что скажете, Танья? — вдруг послышалось справа от меня.
Вздрогнув, я повернула голову к Анабель.
— Ничего, — честно призналась я. — Сказать ничего не могу. Переварить нужно.
Она рассмеялась.
— Мы с Франсуа поспорили, что произведет на вас большее впечатление. Он от сада без ума, а мне больше парк по душе.
— А Вы знаете, — задумчиво произнесла я, — хоть они с виду очень разные, но чувствуется, что и в тот, и в другой очень много души и труда вложено. Только в саду это скорее видишь, а здесь — догадываешься.
— Танья, я похищаю Вас у Анатолия, — решительно заявила она. — По крайней мере, на ближайшее время. И мы будем говорить с Вами о душе и романтике — Вы не представляете себе, до какой степени я временами устаю от нашего рационализма. Пойдемте вглубь?
Обернувшись, она махнула рукой направо — в сторону нетронутой с виду чащи. Я тоже глянула назад и увидела, что мой ангел с Франсуа идут шагах в десяти позади нас.
— А что это они отстали? — удивленно спросила я.
— Они деликатно дают нам возможность обменяться секретами, — коротко рассмеялась она, — чем мы и воспользуемся.
Как только мы углубились в гущу парка, нас обступила тишина. У меня вдруг возникло ощущение, что вчерашнего сумасшедшего, полного разнообразными впечатлениями дня вовсе и не было. Словно мы перенеслись в этот парк прямиком из нашего свадебного леса. Говорить мне не хотелось. Да что он плетется сзади? Взяться бы за руки и просто идти, куда глаза глядят, не разбирая дороги…
— Вы счастливы? — вновь послышался голос Анабель.
Я с трудом заставила себя вернуться в реальность.
— Анабель, поверьте мне, я до сих пор не могу найти достаточно слов, чтобы выразить Вам мою благодарность…
— А, — махнула она рукой. — Я прекрасно знаю, что Вы сейчас ощущаете, и даже немного завидую Вам. Я ведь помню себя: все сложности, неприятности, препятствия — позади, и перед Вами — прямая и светлая дорога…
Да уж, точнее не скажешь… Внезапно мне показалось, что в конце ее фразы стояла не точка.
— Подождите, — медленно проговорила я, поворачиваясь к ней, — Вы хотите сказать, что наши испытания еще не закончились?
— Конечно, нет, — ободряюще улыбнулась она. — Это ведь только в театре звучит торжественный завершающий аккорд и падает занавес, за которым героям положено жить долго и счастливо. Как считают зрители. Которые, между прочим, сами возвращаются после спектакля к своей обычной жизни со всеми ее проблемами.
— Господи, да откуда же им взяться, проблемам-то? — воскликнула я. — Мы же, как будто, и с моим окружением, и с вашим… руководством общий язык нашли, все спорные моменты разрешили. Почему же не быть нашей дороге прямой и светлой?
— Танья, любая дорога кажется и прямой, и светлой, и гладкой, когда Вы стоите в начале ее, — небрежно обронила она.
— Да что нам еще грозить может? — Как мне эти прописные истины надоели! Может она хоть раз в жизни без загадок обойтись и высказаться прямо и откровенно?
— Танья, когда перед Вами на дороге вырастает стена, Вы видите ее издалека и знаете, что через нее нужно перебраться, — медленно проговорила она. — То же самое с колючим кустарником — Вы успеваете подготовиться к тому, что Вам придется пробиться через него. А вот если Вам попалась яма, которую сразу не заметишь… В таком случае от Вас требуется повышенная внимательность и умение… обходить ее.
— Ну, насчет стен и кустарника, — прищурилась я, — я, кажется, понимаю, о чем Вы говорите. А вот что это за ямы такие?
— Ямы, Танья, это то, чего вы не ожидаете. — У нее дрогнули уголки губ. — И, в первую очередь, и от себя самих.
— В каком смысле? — Я даже остановилась. — Вы хотите сказать, что мы сами себе начнем неприятности устраивать? Зачем?
— Я не говорю, что вы начнете искать неприятности. — Она подняла руку в успокаивающем жесте. — Но… Я знаю, что вокруг Вас есть много близких людей, которые могли бы дать Вам хороший совет, но есть моменты, о которых могу сказать Вам только я. Как ангел. Говорящий о другом ангеле.
— Я слушаю Вас. — Я нахмурилась. Вот, похоже, и дождалась я возможности услышать ангельскую точку зрения из менее… эмоционального источника.
— Я всего лишь хочу сказать Вам, что Анатолию будет очень непросто приспосабливаться к его новой жизни. — Она явно подбирала слова. — К той самой жизни, которую Вы воспринимаете как данность и в которой намного лучше его разбираетесь. Вам нужно будет помочь ему в этом.
— Да он же уже, вроде, приспособился, — растерянно заметила я. — Он уже со многими людьми проще общий язык находит, чем я.
— Нет, — покачала она головой. — Раньше он вступал в контакт с другими людьми эпизодически и исключительно по своему желанию — в любой момент он мог отказаться от него. Теперь же он будет обязан уживаться с ними — что для ангела-хранителя очень непросто.