— Кофе еще хочешь?
— Слушай, если нужно о чем-то говорить, — решительно приступил к делу я, — так давай говорить.
— Ну, давай, — легко согласилась она, направляясь мимо меня в гостиную.
Мы сели в кресла около журнального столика, на который она поставила поднос с кофейником и чашками. И молча уставилась на меня.
— Ну? — не выдержал через некоторое время я.
— Так о чем ты хотел поговорить? — непринужденно ответила она вопросом на вопрос.
Замечательно — значит, это мне нужно о чем-то говорить!
— Если речь идет об обмене опытом, то я так понимаю, что Татьяна уже поведала тебе о некоторых… осложнениях с То…, с ангелом, за которым мне поручили присмотреть. — Хватит уже вокруг да около ходить, решил я.
— Вовсе нет, — спокойно возразила она.
— Что нет? — не понял я.
— Об осложнениях она мне ничего не говорила, — пояснила Анабель, — она лишь… поведала, как ты выразился, что тебе попался технически увлеченный ангел. Поговорим об этом?
Нет уж, в отношениях с Тошей мне Татьяны с ее фонтаном идей хватает, не хватало еще, чтобы Анабель просвещать меня, глупого, взялась.
— Я сам со своими делами разберусь, — буркнул я.
— А также я поняла, — продолжила она, словно не расслышав мое замечание, — что ее одолевают сомнения в отношении того будущего, которое ждет ее после смерти. Интересно, откуда они взялись, эти сомнения?
— Да был у нас как-то разговор, — неохотно признался я, — и я сказал, что ей, пожалуй, стоит подумать о карьере ангела-наставника. Уж слишком легко она с Тошей… ну, с этим молодым… управляется.
— А тебе, надо понимать, это не нравится? — спросила она, прищурившись.
— Не то, чтобы не нравится, — поморщился я, — но я бы предпочел, чтобы со мной советовались, прежде чем вмешиваться в мои дела.
В глазах Анабель появился очень неприятный, острый какой-то огонек.
— Скажи, пожалуйста, ты все еще намерен не расставаться с Таньей и после этой жизни?
Меня просто взбесил плохо скрытый намек в ее словах.
— Естественно, — процедил я сквозь зубы.
— И ты все еще хочешь, чтобы она стала твоей коллегой, чтобы и работать вместе с ней? — продолжала она тем же тоном.
— Конечно, я этого хочу, — взорвался я, — но если ей будет лучше…
— Так по какому праву, — перебила она меня, сверкнув глазами, — ты лишаешь ее права начать учиться нашему делу прямо сейчас?
Я онемел — мне и в голову не приходило посмотреть на ситуацию с Тошей с этой стороны.
— По какому праву ты решил, что переход в видимость должен только тебе пользу принести? — не унималась она. — По какому праву ты приучаешь ее к мысли, что и в будущем будешь общаться с ней — со своей коллегой! — по принципу: мы посоветовались, и я решил?
Честно говоря, от такого напора я даже растерялся.
— Да подожди ты! — воскликнул я. — Ни к чему я ее не приучаю! Но ведь нужно же постепенно, этап за этапом…
— А ты в видимость тоже постепенно переходил? — спросила она ядовито. — Или инициативность только тебе позволена?
— Не спорю, я показался ей спонтанно, — ответил я со всем достоинством, которое смог наскрести в путанице мыслей и ощущений. — Но ведь я перед этим прошел весьма серьезную подготовку! Что могут знать люди о выходах из критических ситуаций?
— Люди, мой дорогой Анатолий, — ответила Анабель уже более спокойно, — со своим чутьем и интуицией, к которым мы так пренебрежительно относимся, зачастую оказываются дальновиднее нас. Когда Франсуа сказал мне, что к Танье вот-вот направят ангела-хранителя — о тебе мы тогда еще даже не подозревали — я долго сомневалась, а стоит ли вмешиваться. Он сделал первую попытку сблизиться с ней до того, как я приняла решение. В самом деле, можно же подружиться с человеком не только для того, чтобы об ангелах-хранителях беседовать. Он и с тобой, как ты помнишь, начал общаться раньше меня — и, насколько мне известно, ничего плохого из этого не вышло.
Я молчал — на это мне просто нечего было возразить. Убийственный аргумент — настойчивость Франсуа действительно мне новую жизнь открыла. Нам новую жизнь открыла. И насчет сообразительности человечества я полностью согласен — сам Тоше не раз об этом говорил… Черт, ну, почему все эти стройные, логичные доводы разлетаются в моей голове вдребезги, когда речь заходит об одном-единственном, конкретном представителе этого человечества?
— Анабель, я с тобой полностью согласен, — произнес, наконец, я, — но… когда дело касается Татьяны… Может, я боюсь за нее. Может, я за себя боюсь — вот сотворит она что-нибудь неприемлемое, и отзовут меня, оторвут от нее и поминай, как звали…
— А может, дело в доверии? — спросила она, прищурившись, но только теперь в ее прищуре был настоящий интерес, не тот… брезгливый, что ли, которым меня просто обожгло в начале разговора. — Может, ты и ей не доверяешь, и отцам-архангелам — в том, что они считают ее вполне способной тебе помочь, и этому коллеге своему молодому — в том, что он не хуже тебя понимает смысл нашей работы. А ты сам-то, кстати, уверен, что все о ней знаешь?
— А вот с этого момента поподробнее, — напрягся я, вспомнив вопросы Венсана. Он, между прочим, так прямо мне и сказал: «Спроси Анабель».
— Хорошо, — кивнула она, — начнем с самых простых, риторических вопросов. Не сталкивался ли ты с людьми, работая в невидимости? Не считал ли ты себя вполне знакомым с их образом жизни? Не заметил ли ты перемен, перейдя в постоянную видимость? Не открылись ли тебе новые, прежде тебе неведомые — за ненадобностью — пласты в человеческих взаимоотношениях?
— Какое это имеет отношение…? — начал было я, но она опять меня перебила.
— Ты сам просил поподробнее, — сказала она, вскинув вверх указательный палец. Это она у Татьяны научилась, или женщины этому жесту в колыбели учатся? — Так не разумно ли предположить, что новые условия работы принесут тебе открытия и в области нашей жизни?
Я сделал очень глубокий вдох. Один. Но очень глубокий.
— Анабель, вы все меня уже убедили, что я очень мало знаю. — Она вопросительно вскинула бровь. — Но нельзя ли… прямо сейчас… сделать так, чтобы я узнал… на чуть-чуть… на самую малость… немного больше?
Она вдруг расхохоталась.
— Кто такие браконьеры? — быстро спросил я, чтобы не дать ей шанса вновь отделаться от меня общими фразами.
— О-о, — протянула она, откидываясь на спинку кресла. — Если Венсан сказал тебе — пусть даже вскользь — об этом, тогда тебе действительно удалось задеть его за живое. Обычно он любой ценой обходит эту тему — слишком дорогой ценой ему опыт достался… Не может быть, чтобы он что-то похожее заметил… Я бы такое не пропустила… — пробормотала она, хмурясь.
— Анабель, пожалуйста, кто… такие… браконьеры? — повторил я — в четвертый раз — свой вопрос, едва сдерживаясь, чтобы не заорать.
Она вновь внимательно глянула на меня и ответила, наконец: — Браконьерами ангелы-хранители называют своих прямых и единственных конкурентов — ангелов-искусителей. Вернее тех из них, которые превышают свои полномочия и вторгаются в нашу сферу деятельности.
— Кого? — ошарашено спросил я, внезапно охрипнув.
— Ангелов-искусителей, — повторила она. — Темных ангелов. Падших ангелов.
Так же, как и во время нашей первой встречи с Анабель, когда она не менее небрежно сообщила мне об особых условиях работы — в постоянной видимости — меня вновь охватило чувство, хорошо знакомое каждому молодому специалисту. Все глубокие знания, добытые тяжким трудом и подкрепленные дипломом с отличием, в начале трудовой деятельности вдруг оказываются лишь подножием скрытого в густом тумане горного кряжа. Мало того, что не видно, как далеко еще карабкаться до вершины, так и дорогу к ней разве что на ощупь найдешь.
Анабель, похоже, сделала правильный вывод из моего молчания.
— Слушай, ты чем вообще дома между заданиями занимаешься? — спросила она. — Ты хоть изредка с коллегами общаешься?
— А я между заданиями дома не засиживаюсь, — огрызнулся я. — К следующему готовлюсь — и назад на землю.
— А готовишься ты к нему, надо понимать, исключительно документы изучая? — насмешливо поинтересовалась она.
— Естественно, — ответил я сквозь зубы. — Меня в первую очередь мой следующий человек интересует, а не то, с чем кто-то другой сталкивался — из чего он мало что помнит, если я не ошибаюсь.
— Понятно, — отозвалась она. — Вижу цель — иду к ней напрямик, не задумываясь, зачем кто-то другой обходные тропинки протоптал, так?
Я не счел нужным отвечать на столь примитивную формулировку добросовестного исполнения своих обязанностей.
— А по поводу воспоминаний я тебе так скажу, — продолжила она, — если задание прошло без особых осложнений, в рамках нормы, так сказать, мы действительно не помним его детали. Но экстренные ситуации удалить из нашей памяти невозможно.
— А почему нас о них не предупреждают? — спросил я, плюнув на то, что в голосе моем опять прозвучала детская обида хорошего студента.
— Да потому что они — экстренные, — пожала она плечами. — Потому что предугадать их невозможно. В большинстве случаев мы с конкурентами работаем на разных стадиях человеческой жизни и никак не пересекаемся. Но встречаются среди них такие, для которых перейти нам дорогу — это нечто вроде экстремального вида спорта.
— И как они ее нам переходят? — Я весь подобрался, настраиваясь на деловой лад. Никогда в жизни я не отказывался поучиться чему-то новому. После того как приходил в себя от самого факта его существования.
— Хорошо. — Она устроилась в своем кресле поудобнее. — Но только мне придется начать с самого начала. Если что-то окажется тебе знакомо, останавливай меня — чтобы время зря не терять.