— Татьяна, — рассмеялся вдруг он, — ты себе представить не можешь, как мне было тоскливо без этого твоего гейзера все это время…
Ему тоскливо было?! Можно подумать, что это я разговаривать отказывалась, огрызаясь на каждое слово!
Я вдруг почувствовала, что у меня ноги совсем подкашиваются.
— Слушай, у меня… голова… просто раскалывается, — произнесла я, запинаясь. — Я пойду лягу, ладно?
Почему-то он вдруг ужасно перепугался. Подхватив меня на руки, он отнес меня на кровать (понятно, полчаса в коридоре столбом стоять я могла, а три шага до спальни уже не дойду), притащил мне все лекарства из моей скудной аптечки, чуть не заставил выпить две таблетки от головной боли и уселся рядом, каждые две минуты спрашивая, как я себя чувствую.
Можно подумать, я внезапно на смертном одре оказалась.
В конце концов, мне пришлось собраться с силами и рявкнуть (хотя это скорее отчаянным писком прозвучало), что мне нужно всего лишь поспать. И завтра со мной будет все в порядке. Если он не будет мне мешать. Бессмысленными вопросами. Пусть лучше пойдет и…, не знаю, что-нибудь полезное сделает.
Перед тем как заснуть я успела отметить, что он вновь принялся бродить по коридору — от входной двери до кухни и назад. В ожидании Тошиного звонка, надо понимать.
Ничего-ничего, завтра — понедельник, он на работу поедет, а я уж как-нибудь найду возможность… с Тошей…
… а то он мне молодого ангела с пути истинного…
… и человека хорошего на произвол…
… жаль, что Марина не успела…
… перья этому Денису…
Глава 14. Противоречия
Опять я забыл о том, что прежде чем страстно пожелать чего-то, нужно четко оговорить объемы и сроки исполнения этого самого желания.
Я так мечтал в конце поездки о том, чтобы добраться, наконец, до дома, до родной кухни, вернуться в привычную жизнь, применить на практике приобретенный психологический опыт в отношении того, что люди — везде люди, выслушать Тошин отчет о проделанной работе над ошибками, объявить Татьяне о ее вступлении в должность равноправного партнера и, в ответ на ее просиявшее личико, выразить полную готовность рассматривать отныне любые ее предложения…
Нет, первый вечер отнюдь не обманул мои ожидания. Дом показался мне еще милее, кухня — еще уютнее, Татьяна — в родных стенах — еще привлекательнее и ближе. Заманивала меня судьба, завлекала, как шулер — первыми, дразнящими аппетит выигрышами…
Даже на следующий день новости окружающего мира обрушились на меня не сразу. Раздача Татьяной подарков и ее рассказ о путешествии сопровождались таким ажиотажем, что я счел за благо примоститься в уголке за ее столом и переждать там всплеск отнюдь не трудового энтузиазма. Тошу я, конечно, сразу учуял — он забился в узкий проем между окном и этажеркой возле Галиного стола — но с ангельским производственным совещанием решил пока повременить: пока люди не наахаются и не наохаются, поговорить спокойно все равно не получится.
Наблюдая за ними в ожидании спада восторгов, я вдруг заметил, что наиболее существенный вклад в эмоциональный ураган принадлежит Гале. Особых взрывов чувств за ней никогда не водилось, а уж простенькие сувениры вообще никого не могли довести до такого накала страстей. Она не просто сияла — она просто дрожала вся, словно котел, который вот-вот разнесет на части, если пар не выпустить. На меня накатила волна прямо-таки отеческой гордости: вот ведь — не подвел парень, оправдал доверие, своими собственными силами ситуацию не только исправил, но и явно вывел на качественно новый виток… Ему, небось, тоже похвастаться не терпится.
Порядок в офисе восстановился, как только Татьяна перешла к последней части своего повествования. Шеф тут же разогнал всех по рабочим местам, а Татьяну увел к себе в кабинет — для обсуждения более интересующих его вопросов, дав мне тем самым сигнал приступать к исполнению моих собственных обязанностей.
Тоша, однако, не выказывал ни малейшего намерения выбираться из своего убежища. Это что еще за самодовольство? Если он сам, кое-как, своими же руками созданный клубок проблем распутал, то ему уже и советы мои не нужны?
Но тут я вспомнил, что я-то его чувствую, а вот он меня — нет. Решив, на всякий случай, обратиться к нему издалека, я мысленно позвал его через Галин стол: — Привет. Ну, как здесь дела-то?
Он вздрогнул. Я, конечно, этого не увидел, но какая-то рябь по ощущениям пошла.
— Привет, — неуверенно отозвался он. — А я думал, что ты сегодня… на свою работу поехал.
— У меня, Тоша, — назидательно бросил я, — на первом месте — основная работа. Ну, что, пойдем — отчитаешься?
Он тяжело вздохнул, помедлил еще немного и двинулся по проходу к кухонному столику. Не спеша. Странно. Он, конечно, вообще немногословный, но кому же неприятно об успехах своих рассказывать?
Мы устроились, как обычно, возле кухонного столика — и тут-то меня и настиг первый удар. Знакомство Гали с тем типом в ресторане не обернулось случайной, мимолетной встречей. Он каким-то образом узнал ее телефон, и с тех пор они ежедневно встречаются. Тоше удалось всего однажды поговорить с ней — на работе — и она попросила его больше не провожать ее домой. Все его попытки мысленного воздействия рассеиваются, словно сигнал бедствия в пустом эфире. У Тоши вообще сложилось впечатление, что Галю как будто в слой ваты завернули, в котором вязнет все, не связанное с этим… как-как?… Денисом. И самое ужасное заключается в том, что, глядя со стороны, можно подумать, что вышеупомянутый Денис просто нюхом чует, что ей нужно: каждое слово его приходится кстати, каждое предложение она встречает с таким восторгом, словно именно об этом всю жизнь и мечтала.
М-да, положение — хуже некуда. Особенно если учесть, что Тоша никогда ни с чем подобным не сталкивался. Более того — даже я никогда с таким явлением не сталкивался. Когда мне случалось терять контакт с Татьяной… изредка… она обычно пряталась в свою раковину. В которой, кроме нее, больше никого не было. И мне приходилось всего лишь ждать — я точно знал, что она оттуда рано или поздно выберется, скучно ей станет. А тут — интересный, понимающий спутник, полный захватывающих идей… С ходу я ничего не смог Тоше подсказать. Мне нужно подумать, проанализировать положение вещей…
Когда в кармане у меня завибрировал мобильный, меня в прямом смысле слова сбросило со стола. Ничего себе — немой сигнал! Нервную систему окружающих он, может, и сберегает, но владельца до инфаркта довести — раз плюнуть! Особенно когда он никаких звонков не ожидает. С другой стороны, хорошо, что я вчера вечером звук и в своем, и в Татьянином выключил. Чтобы нам… не мешали. А если бы он сейчас затрезвонил? Во всю мощь? Меня бы тогда не то, что со стола — меня бы вообще к потолку подбросило. Впрочем, тоже неплохо — я бы за пожарную сигнализацию сошел. От жары, мол, сработала. Случайно. И отключили оперативно, и о недопустимости повторения ложной тревоги позаботились.
Кому же это я понадобился? Татьяне?!
У меня екнуло сердце. Я же еще не успел сказать ей, что готов выслушивать все ее предложения. Она же, небось, по привычке опять на свой страх и риск действовать принялась.
Сняв трубку, я узнал, что очень занят. А зачем тогда меня отвлекать? Что значит — на минуточку звонит? Чтобы поставить меня в известность о начале боевых действий? А, ну, это — другое дело! Разумеется, я приду на обед. Что значит — жалко? С чем ничего не поделаешь? Когда это нам Галя за обедом мешала? Ну, конечно, мы и ее точку зрения выслушаем. До какого… вечера? Это французы вечером обедают, а мы, вроде, домой уже вернулись! Я вечером ужинать буду!
Захлебываясь от возмущения, я только и сумел, что выдавить из себя нечто вроде: — Чтобы пошла… кофе пить… прямо сейчас… а то…
Ты смотри, а невысказанная угроза куда лучше подействовала, подумал я, когда Татьяна послушно встала и направилась в нашу сторону. Вспомнив, однако, о своем твердом решении видеть в Татьяне равноправного партнера, я попытался взять себя в руки. И когда она подошла к кофеварке, мне уже почти не пришлось прикладывать усилия, чтобы искренне заинтересованно полюбопытствовать, что опять пришло ей в голову. Ах, так она еще ничего не знает! Я решил не портить ей настроение — до обеда. Хватит того, что мы с Тошей уже голову себе сушим. Да и потом — мне бы хотелось услышать Галину трактовку событий в равных с Татьяной условиях. А то намекни я ей, что случилось — она до обеда точно не дотерпит. Вот начнут сейчас переговариваться — шепотом — а нам с Тошей бегать между ними — места мало. Только обрывки разговора и услышим. Нет уж, в кафе, в спокойной, располагающей к искренности и вниманию обстановке мы — все втроем — и узнаем, наконец, что именно заставило нашу Галю забыть обо всем окружающем мире, кроме одного его конкретного представителя.
Честно говоря, слушая ее, я даже растерялся. И это Галя, которую я уже больше трех лет представлял себе неизменным, надежным буйком — что в штиль, что в шторм любой человек возле него отдохнуть может, прежде чем в дальнейшее плавание отправляться? Раскраснелась, распрямилась, глаза горят, и голос нет-нет да зазвенит, словно слезы восторга вот-вот прорвутся. Мне вдруг стало бесконечно жаль, что так и не довелось мне послушать — вот так, в невидимости — как Татьяна с подругами разговаривала после того, как мы «познакомились».
Хотя… Было в Галином голосе какое-то исступление, которого я от Татьяны никогда не слышал — даже до нашего «знакомства», когда она, понятия обо мне не имея, считала, что дома в одиночестве находится. Неужели шанс получить невозможное до такого неистовства людей доводит? Неужели спокойствие их и умеренность доживают только до того момента, когда мечта несбыточная вдруг рядом оказывается — только руку протяни?
Да, похоже, не там мы с Тошей искали, что ей нужно. А я-то хорошо, советчик! Ведь, если разобраться, все эти ее «Если бы» с меня начинать нужно. Если бы не показался я Татьяне, мы бы сбегать на обед не начали. И не увидела бы нас Галя и не впала бы в черную меланхолию. И не поручили бы мне вывести ее из нее, и не заварилась бы вся эта история со свидетелями. Из которой встреча на свадьбе и выплыла. Ничего себе — помог коллеге! Хотя Татьяна все равно бы Галю на свадьбу пригласила — хоть с Тошей, хоть без…
А может, все дело во влюбленности? Это я как раз могу понять. Это — сила непреодолимая и неуправляемая, вроде землетрясения или цунами. Вот я, например, никогда не смогу описать Татьяну такой, какой я ее вижу. А что она во мне нашла — это вообще в голове не укладывается. Уй… Нет, вроде все внимание на Галином рассказе сосредоточила — не заметила мысль шальную. Черт, я таки однажды доболтаюсь!
Нет, все равно что-то здесь не так. Влюбленный человек лучше становится, открытее, отзывчивее… На такого ангелу-хранителю влиять — это не работа, а сплошное удовольствие. Хм… Если, конечно, влияние это не против человеческого избранника направлено…
Я прислушался. Сосредоточившись на Галином рассказе, я чуть было не забыл о Тошином присутствии. Да и он сидел так тихо, что можно было подумать, что он вообще в сторону отошел, чтобы ничего этого не слышать. Но нет — пару раз он все же издал некие звуки. Фыркнул. И довольно раздраженно, презрительно даже. Так, похоже, пора мне уточнить характер его воздействия в последнее время…
Когда мы вернулись в офис, я некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
Он не выдержал первым.
— Ну, и как тебе это нравится?
— Никак не нравится, — честно признался я.
— Теперь ты понимаешь, что ей нужно? — Слова его прямо сочились ядом. — Я тебе давно говорил…
— И что же ей нужно? — осторожно спросил я.
— Ну, ты же сам слышал: «Красивый, образованный, воспитанный, обеспеченный» — и все. Вот в этом — все! — Он презрительно фыркнул. — Особое ударение на первом и последнем слове.
— Ну, я пока ничего страшного не вижу, — еще осторожнее заметил я.
— Это потому что ты ее всю эту неделю не видел! — отрезал он. — Она оживает, только когда этот урод на горизонте появляется. А все остальное время — полная прострация. На работе — сомнамбула вяленая: только самую механическую работу выполнять может, а спроси ее о чем-нибудь — смотрит, словно к ней по-китайски обратились.
— Тоша… — начал было я, но он не дал мне договорить.
— И дома не лучше. Он ее вечно после работы куда-нибудь тащит — она не раньше полуночи возвращается, мать уже волноваться начала. На вопросы не отвечает, на лице блаженство идиотское, в дом зашла — и спать. А утром мечется, как угорелая — марафет наводит, с десяток одежек перемеряет, и каждые десять минут — к окну: не приехал ли? Он ее и на работу, и с работы отвозит — Мазда у него, понимаешь ли!
Я еле сдержался, чтобы не хмыкнуть. Вот меня точно так же Франсуа бесил, когда к Татьяне в задушевные собеседники набивался. А ведь на поверку все вышло совсем не так, как мне тогда казалось. И со стороны я, наверно, тоже таким психом неуравновешенным выглядел… Только не было у меня тогда никого, кто бы на меня со стороны посмотрел…
— Тоша, послушай меня, — повторил я настойчивее, — во-первых, я тебя понимаю — со мной тоже нечто подобное случалось…
— Да? — Впервые за весь день в голосе его прозвучало столь типичное для него сдержанное любопытство.
— Потом… — отмахнулся я, — а во-вторых, ты сейчас — в самом центре ситуации и не можешь видеть ее целиком, а значит, и адекватно реагировать. Давай сделаем так: я сегодня на этого Дениса посмотрю… Он же будет Галю с работы забирать? Вот и хорошо. А вечером я поговорю с Татьяной…
— Зачем? — тут же набычился он.
— Чтобы ее мнение послушать, — объяснил я. — Она — человек, да при этом еще и женщина…
— Я заметил, — вернулся он к едкому сарказму, — как она сегодня в кафе причмокивала и глаза закатывала… Уже, небось, солидарность заработала…
— А вот на Татьяне зло срывать нечего, — рассвирепел я. — Я, по-моему, тебе сказал, что она — в первую очередь, человек. И скорее поймет, что здесь творится. И, кроме того, ты уже и сам, по-моему, заметил, что она из любой ситуации выход найти может.
— Ладно… — неохотно согласился он. — А что, ты говорил, у тебя похожего было?