— А что она еще говорит? — вдруг спросил он.
— Кто? — решил уточнить я.
— Татьяна, — объяснил он куда более спокойным тоном. — Мы же толком и поговорить вчера не успели — мне пришлось отключиться.
Ага, значит, это он все же разговор оборвал! Вот так Вам, Татьяна Сергеевна — даже молодые ангелы перед Вами навытяжку не стоят! И директивы Ваши выполнять не бегут со всех ног — предпочитают сначала с более опытными коллегами посоветоваться. Тем более что у тех тоже свои соображения имеются, даже если они Вас не интересуют…
Я вкратце пересказал ему Татьянину теорию о благостном влиянии терпеливого и приветливого поведения на восстановление дружеских отношений.
— … хотя мне, однако, кажется, что тебе было бы сейчас полезнее назад в невидимость перейти, — добавил я.
— Нет, — решительно возразил он, — мне Татьянина идея больше нравится.
Да ему все, что от нее исходит, больше нравится! Вот же застращала парня! Он уже не то, что вслух — он и мысленно ей воспротивиться боится! Только и может, что сбежать от нее, трубку бросив. Вот кто мне объяснит, как мы дошли до того, что для него мнение рядового человека оказалось весомее совета старшего товарища?
— Почему? — вежливо поинтересовался я.
— Понимаешь, — задумчиво произнес он, — если я в невидимость уйду, мне не останется ничего другого, как наблюдать за ней и пытаться пробиться через тот заслон, что она передо мной выставила. Что результата пока не дает. А если по Татьяниной схеме действовать, у меня два уровня воздействия будет.
— Ну, твое воздействие в видимости тоже пока ничего не дает, — возразил я, — кроме крайнего раздражения.
— Вот именно, — подхватил он, — я сейчас в видимости, как у них в рекламе говорится, два в одном.
— Чего? — не понял я.
— Помнишь, ты мне рассказывал, как Татьяну француз этот ваш раздражал, а ты пытался это негативное воздействие нейтрализовать? — спросил он меня, воодушевляясь. — Так вот — я сейчас и источник раздражения, и способ его преодолеть. Согласись, интересная задача.
— Ты скажи лучше, — не выдержал я, — что от своей компьютерной работы отказываться не хочешь!
— И это тоже, — спокойно согласился он. — Но когда я в видимости в офисе сижу, я не просто за ней наблюдаю — я за ее реакцией на меня слежу. И, ты знаешь, я заметил, что она время от времени в мою сторону поглядывает — и губы поджимает, только когда на мой взгляд натыкается. Так что начну-ка я, пожалуй, со всеми переглядываться — и говорить, и шутить — чтобы она не думала, что к ней у меня внимание особое.
На следующий день он сам вернулся к этой теме.
— Ты знаешь, — возбужденно заговорил он, как только я появился в офисе, — чем больше я думаю, тем больше мне кажется, что Татьяна все-таки права.
Ну, почему? Почему, я спрашиваю? Ведь это же противоестественно — до такой степени подпадать под влияние даже не своего человека! Слышал бы он, в каких выражениях она Галино отношение к нему описывала — я их сгладил, конечно, ему передавая. А вчера так вообще заявила, что он сам во всем виноват — надо было меньше техникой увлекаться! На это мне было нечего возразить — оттого я и вскипел. И сказал ей, что другого, не будучи на его месте, всегда легко критиковать. На что она не нашла, что ответить — и в доме у нас опять повисла гнетущая тишина. Я пару раз спрашивал ее, как она себя чувствует, в надежде начать более откровенный разговор — и получал в ответ: «Нормально». Не лезь, мол, не в свое дело.
— Я в последнее время много читать начал, — продолжал тем временем Тоша, — Алеша посоветовал знания углубить. И в книжном, кроме специальной литературы, я еще кое-что и о спорте нашел, особенно о единоборстве. И ты знаешь, я прочитал, что люди с давних времен перед схваткой всякие гадости друг другу говорили — чтобы вывести соперника из равновесия, тогда его одолеть проще.
— И поэтому ты Галю злишь? — ехидно спросил я.
— Издеваться обязательно? — спокойно спросил он. — Татьяна на меня рявкнула, а теперь и ты туда же… Она мне хоть совет дельный дала.
Ну, все! Это уже просто все! Она, значит, мудрые советы изрекает, а я у них нечто вроде диктофона. Слава Богу, завтра на работу! Вот пусть как хотят, так и общаются — без меня! Вдруг до меня дошло, что Тоша уже что-то дальше говорит.
— … это мне нужно эмоции под контролем держать, а то я здраво мыслить и адекватно реагировать перестаю, — негромко продолжал он, словно вслух размышляя.
Замечательно — и он меня уже из собеседников вычеркнул!
— Ты можешь Татьяне спасибо передать? — вдруг вспомнил он о моем существовании.
Опять меня в диктофоны?
— Ну, вот сам и передай, — небрежно и дружелюбно обронил я.
— Да мне неудобно, — отозвался он с какой-то неловкостью в голосе. — В конце концов, это — мои проблемы. А она ведь просто так — Пожалуйста! — не ответит, тут же начнет подробностями интересоваться…
Прекрасно. В разговоре со мной у него даже мысли не возникает, чьи это проблемы. Хотя, конечно, я к ним тоже отношение имею… Тем более! Мне поручено заниматься его проблемами — а ему важно, что Татьяна по любому поводу думает! Так, завтра меня в офисе не будет — отдохну от этих… понимающих друг друга с полуслова, а в пятницу звука из невидимости не подам — пусть наслаждаются обществом друг друга.
На следующий день после работы Марина сообщила мне, что их гостинично-ресторанные партнеры согласны на мои визиты раз в неделю, и среда их более чем устраивает — посередине недели люди обычно более раздражительны, чем в начале или конце ее. Удивившись, что хоть кто-то не против поговорить со мной, я задержался. Слово за слово — даже забыл, что с Мариной говорю. Да и в офис раньше возвращаться не хотелось.
По дороге я вспомнил, что так и не рассказал Татьяне о своих профессиональных успехах. А она не могла хотя бы поинтересоваться, как у меня первый рабочий день после отпуска прошел? Ей уже вообще ничего, со мной связанное, неинтересно? Не буду я хвастаться, чтобы в ответ равнодушный кивок получить!
В пятницу я устроился прямо за спиной у Татьяны, вжавшись в угол между ее столом и стенкой, чтобы не задеть ее случайным, неловким движением. И дело совсем не в том, что мне хотелось хоть в невидимости оказаться к ней поближе (дома я к ней даже подойти боялся, чтобы не глянула с холодным удивлением, а в транспорте она сразу же откидывалась на спинку сидения и глаза закрывала) — просто с этого места у меня вся троица была, как на ладони.
Спустя некоторое время у Гали что-то с компьютером случилось — Татьяна, естественно, сразу же вмешалась и позвала Тошу на помощь. Он — с милейшей улыбкой — решил проблему, проинструктировал Галю, как избегать ее в будущем и отошел… к Татьяниному столу. Где принялся благодарить ее. За что?! За то, что наорала на него? Так я тоже могу каждый день… Это каким-таким всем полезно? Нечего за других расписываться! У меня, например, мозги всегда на своем месте были. Пока я с Татьяной не встретился. Что он несет?! Когда это мы зазнавались? Она же и так в этом уверена, а теперь еще заявит, что другие ангелы — в отличие от меня — умеют свои ошибки признавать! Нет, ну, где справедливость? И Анабель с ней в один голос поет, и Тоша уже переметнулся, предатель неблагодарный… А я? Меня хоть кто-нибудь, хоть раз, хоть в чем-то поддержал?
Вдруг я услышал, как Татьяна, чуть не задыхаясь от волнения, попросила его звонить — в любом случае, даже если ему просто выговориться захочется. От обиды… сказал бы я, что замер на месте, но я так там сидел, замерев, как кролик за кустом, возле которого двое… не знаю, кого… переговариваются. Почему ему можно ей выговариваться, почему не мне? Ведь это же я — ее собственный ангел! И муж, между прочим! С какой это стати чужим… ангелам позволено с ней откровенничать, а мое дело — рядом топтаться порученцем бессловесным? И как этому балбесу бестолковому вообще удалось вдруг такого расположения добиться?
А может…? Его сегодня точно словно подменили. Улыбается, шуточками со всеми перекидывается, на стуле вон небрежно так, бочком развалился… Это что — Татьяна размякла, потому что он ее инструкции выполняет? Или потому что он их выполняет? Работает, что ли, ее теория? Вон и Галя напряглась было при его появлении, но быстро отошла — внимательно так его слушала, головой кивала, разулыбалась даже под конец… Так что — мне тоже…? Держаться ровно и приветливо, с достоинством сдерживая порывы встряхнуть ее за шиворот — так, чтобы мало не показалось? А этого подхалима малолетнего вообще — приложить пару раз физиономией к компьютеру, чтобы глаз от экрана своего любимого не отрывал, вместо того чтобы к чужим подопечным в доверие втираться. Нет, не надо, я запомнил: раздражение выводит из равновесия, что приводит к проигрышу. Еще чего! Не хватало мне еще всяким мелким недоучкам проигрывать! Посмотрим-посмотрим, у кого терпения и опыта больше…
Добрых намерений моих хватило ненадолго. Все выходные я — добродушно и доброжелательно — заговаривал с ней о том, что нам нужно убрать, постирать, погладить, в магазин сходить… О чем угодно — от чего она своим холодным «Нормально» отмахнуться не сможет. Она отвечала — равнодушно и коротко — и мы занимались хозяйством. Молча.
В понедельник же, по дороге домой она сухо сообщила мне, что вновь пыталась поговорить о Тоше с Галей. Вспомнить о спокойствии и достоинстве я не успел — меня словно под потолок подбросило. Как же близко она чужие дела к сердцу принимает! Спасибо, хоть в известность поставила. Специально моего отсутствия дожидалась? Или опять собрат мой послушный примерным поведением руку помощи заслужил? А ничего, что ему вся эта помощь — чистейшей воды медвежья услуга? А ничего, что ему она запретила Гале навязываться? А самой можно? Ей все уже можно?
Она меня, по-моему, даже не слушала — отвернулась к окну и бесстрастно пережидала… истерический выброс, так она, по-моему, выразилась? Одной этой мысли мне хватило, чтобы тут же умолкнуть. Ну, почему ей всегда удается вывести меня из равновесия — с такой легкостью? Мне, что, можно уже и не надеяться… пусть не на победу, хоть на ничью в вечных с ней столкновениях? Да не будет этого! Она хочет от меня шага в сторону? Она его получит! В конце концов, мне действительно в первую очередь нужно ангельскими делами заниматься, а человеческие фокусы — быстротечны. Она сама это сказала.
К счастью, буквально через пару дней Тоша попросил меня попытаться выудить из Дениса хоть какую-то личную информацию. Ты смотри, из диктофонов в подслушивающие устройства меня перевели — честь-то какая! Но, положа руку на сердце, меня заинтересовала возможность разговорить этого Галиного чудо-парня — прислушаться не так к словам его, как к тону, к манерам присмотреться. Ведь действительно (опять пришлось мне согласиться с Татьяной, скрипнув зубами) если появилась в нашем запутанном уравнении новая переменная, не мешало бы разобраться, что она из себя представляет.
Рассказывал о себе Денис хорошо. Просто, кратко, не рисуясь и не испытывая удовольствия от того, что оказался в центре внимания. Он даже как будто старался отвести его от своей персоны, переводя разговор на общие темы о жизни, работе, семье и вовлекая в него всех присутствующих. И умудрялся при этом ввернуть тонкие комплименты им. Но один диссонанс я все же заметил. Просто и мужественно он разговаривал со мной; когда же он обращался к Гале с Татьяной, в голосе его моментально появлялась томность, а в глазах — поволока. Так и перескакивал он из образа героя вестерна в образ героя мыльной оперы. По-моему, даже Джеймс Бонд эти две свои ипостаси как-то равномернее во времени распределяет. С другой стороны, кто его знает? С самой первой встречи я понял, что он прекрасно осознает, какое впечатление производит на женщин, и не исключено, что пользуется этим уже автоматически, на уровне подсознания.
После нескольких таких разговоров с Денисом Татьяна вдруг заинтересовалась моим мнением о нем. Ха! Шаг в сторону — и небрежная поза.
— Интересный парень, — обронил я, словно невзначай. Тем более что больше сказать мне было нечего — никак оно у меня не складывалось, это мнение.
Зато когда Тоша объяснил мне, наконец, зачем ему вся эта информация, никаких сомнений у меня не возникло. Он вознамерился проверить каждый факт, о котором рассказывал мне Денис. Место работы, занимаемую должность, адрес, семейную историю — все, что мне удалось разузнать. Большую часть слов Дениса он умудрился сверить с реальным положением дел прямо через Интернет, и, когда все они подтвердились, в один из дней даже бросил на меня Галю, чтобы съездить в адвокатскую контору Дениса и проверить, действительно ли тот там работает.
Все это как-то было… недостойно. Ангела недостойно. Я вдруг вспомнил, как Татьянины родители хотели проверить по всем статьям меня, подозревая во всех смертных грехах. Не должны мы действовать, как люди. Наше дело — в мысли и чаяния заглядывать, а не прописку в паспорте в жилищной конторе проверять.
Тоша категорически со мной не согласился, заявив, что одно другому не мешает. И что люди создают всевозможные базы данных, чтобы ими каждый мог пользоваться — для ангелов специального исключения не сделано. И что, если Денис врет, Галя скорее документально подтвержденному обвинению поверит, чем моим разговорам о диссонансе в тоне.
Но мне все равно было как-то не по себе. И тогда я решил, стиснув зубы на шее собственного самолюбия, с кем-нибудь посоветоваться. С кем-нибудь из своих, разумеется. Если Татьяна только пронюхает, чем Тоша сейчас занимается… Боюсь, тогда нам обоим понадобится далеко не один шаг в сторону. И очень быстро.
К руководству обращаться с такими техническими вопросами мне было неудобно, что не оставляло мне иного выбора, как связаться с Анабель. Вначале я хотел позвонить ей (или Франсуа — смотря, чей телефон у Татьяны окажется) как-нибудь по дороге из Марининого офиса в Татьянин, но затем вспомнил, что международные переговоры стоят существенно дороже обычных. А насколько дороже? У Татьяны спрашивать не хотелось. А вдруг у меня денег не хватит — прямо посреди самого важного вопроса связь оборвется? Я попросил Татьяну дать мне электронный почтовый адрес Франсуа. Она тут же подозрительно прищурилась — зачем? Ну, не признаваться же ей, что и мне совет коллеги понадобился! Я невразумительно пробормотал что-то о не до конца выясненных служебных вопросах и отправился к компьютеру. Ага, он, по-моему, в сети — если я правильно запомнил Татьянины объяснения. Написав французу, что мне нужно срочно поговорить с Анабель, я откинулся на спинку кресла в ожидании ответа.
Когда через несколько минут у Татьяны зазвонил телефон, я даже внимания не обратил. Да что же он так долго? Вдруг из кухни послышалось: «Это тебя», и я чуть не подпрыгнул. Меня? По Татьяниному номеру? Господи, пусть только это будет не Марина! «Анабель», добавила Татьяна, и я похолодел. Черт, да что же она делает! Я же не просил ее звонить — я просил ее написать! Я же не могу при Татьяне… об этом! Даже если я попробую прибегнуть к иносказанию, ей же ее пресловутая интуиция подскажет, о ком речь идет!
Влетев в кухню, я схватил протянутый мне Татьяной телефон и тут же выскочил в коридор. Нет, лучше в гостиную. Там я негромко объяснил Анабель, что мне нужен ее совет, вкратце обрисовал ей банальный (с одной небанальной стороной) треугольник Тоша-Галя-Денис и поинтересовался ее соображениями по поводу правомерности Тошиных действий. Она рассмеялась и сказала, что не видит в них ничего предосудительного. И все же, настаивал я, не противоречит ли нашим принципам столь откровенное признание технических приспособлений. А почему тогда я обращаюсь к ней через Интернет, насмешливо поинтересовалась она, и говорю сейчас по мобильному телефону. Да, кстати, запиши мой номер мобильного, ввернул я, чтобы выиграть время на раздумья. Затем я добавил, что мне Тошины методы скорее подход карательных органов напоминают, причем человеческих. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, ответила она. Я растерялся — откуда взялся монастырь и почему я должен туда идти? Чтобы скрыть свое недоумение, я осторожно заметил, что мне все равно трудно смириться с таким преклонением перед техническими достижениями людей. Она велела мне не валять дурака.
И эта туда же! Мной, что, скоро все командовать начнут? Я вернулся на кухню, отдал Татьяне мобильный и, понурившись, отправился выключать компьютер. Рука у меня зависла над клавиатурой. Минуточку, неужели я совсем зря его включал? Набрав в строке поиска произнесенную Анабель фразу, я выбрал, не глядя, ссылку… Ах, вот оно что! Еще и аналог имеется: с волками жить — по-волчьи выть. Вот второй вариант мне как-то ближе. Мне в этом непонятном человеческом монастыре давно уже взвыть хочется… Особенно стоя в изящно-небрежной позе. В окружении гнетущего молчания.
К концу месяца я был уже готов взвыть отчаянно и вслух. Не знаю, как людям это удается, но я эту дурацкую позу уже из последних сил выдерживал. Которые как раз исчерпались во время посещения Татьяниных родителей по поводу годовщины их свадьбы. Дата была почему-то очень важная — тридцать лет; ни о каком отказе и речи быть не могло. Вспомнив, от кого Татьяна унаследовала свою интуицию и другое качество, которое в одних случаях называется настойчивостью, а в других — упрямством, я собрал все резервы, которые откликнулись на призыв силы воли, и бросил их на создание впечатления полной гармонии в недавно созданной ячейке человеческого общества. Мне это удалось — но даже неприкосновенного запаса сил больше не осталось, и несколько дней между этим визитом и следующим событием я продержался на остатках…, нет, не самоуважения, скорее осознания того, что хуже уже быть не может.
Дело в том, что я стал замечать, что в последнее время Татьянино молчание из гнетущего превратилось в угнетенное. А вот с этим смириться я уже просто не мог — ни права не имел, ни желания. Созрел нарыв — вскрывать его нужно. Хирургическим способом, с привлечением специалистов. И когда Татьяна сообщила мне о приглашении Светы съездить еще раз на реку, я почувствовал, что это и есть наш шанс выйти из замкнутого круга. Уж подружки-то вырвут ее из этого мрачного пузыря! Хоть бы Марина приехала — она его, в крайнем случае, какой-нибудь едкой фразой проткнет.
Я сдержал вспыхнувшую надежду. После операции радоваться будем — и ее выхаживать. Беззаботно пожав плечами, я сказал, что если ей хочется поехать, то я — с дорогой душой. Тут же выяснилось, что и Тоша должен поехать. По ее приглашению. Из-под надзора, что ли, выпускать его не хочет? А как он Галю без присмотра оставит? Ах, она тоже поедет? Да еще и с Денисом! У меня возникло смутное подозрение, что Татьяна, из своего волдыря выглядывая, решила, что это не она, а все вокруг нее мутной пленкой покрылись. И — с присущим ей человеколюбием — вознамерилась сорвать ее со всех них — одним ударом, так сказать. Сопровождающимся всевозможными пиротехническими эффектами.
Ну, так и есть! Общаться людям нужно, понимаешь ли. Кто бы говорил! Вместо того чтобы в угол забиваться. Это точно — из угла их (в смысле, ее) хоть как-то выковырять можно. Волком оттуда смотреть? Она, что, в зеркало в последнее время чаще поглядывать начала? Ну, чего на меня уста… Минуточку, это я, что ли, волком смотрю?! Я все — ангельские, между прочим — силы приложил, чтобы ее пожеланиям следовать! Даже самым дурацким — о лицемерной приветливости издалека вместо открытости и искренности! Или у меня мысли о волчьем вое на лице уже отражаются? А из-за кого мне выть-то хочется?
Я вдруг почувствовал, что сейчас смогу, пожалуй, успешно заменить целую хирургическую бригаду.
— Татьяна! — рявкнул я ей в спину.
Она повернулась ко мне с такой яростью, что я вновь тихонько опустился на табуретку. А когда я встать-то успел? Нет-нет, не будем подменять многолетний опыт вспышкой энтузиазма. Оставим оперативное вмешательство тем, кто лучше знаком с ее индивидуальной реакцией на благотворное, но болезненное очищение. Вот, кстати, и со мной пусть у нее лучше мысли о заботе и внимании в послеоперационный период ассоциируются…
Самым удобным для всех местом встречи оказался, как и в прошлый раз, наш дом. Как только подъехали Галя с Денисом, я опять имел «удовольствие» наблюдать эффект его воздействия. На этот раз на Свету. У нее округлились как глаза, так и рот, и во всем облике появилась некая завороженность. Я чуть приободрился — значит, не одна Татьяна с Галей подвержена этой болезни. Марина, правда, как будто даже не заметила его. Ну, это-то как раз и не удивительно — она и сама привыкла к тому, что на нее все в первый раз с отвисшей челюстью смотрят. А вот Сергей прищурился и остро глянул… почему-то на меня. Я чуть поморщился, едва заметно качнув головой — не переживай, мол, это скоро проходит — и предложил отправляться в путь.
Олежка потащил Тошу за руку к их машине; он вообще не отходил от него — с первой минуты, как только увидел. Тоша бросил на меня отчаянный взгляд, и мне опять пришлось церемониймейстером сделаться — пусть, мол, Галя с Денисом в середине колонны едут, чтобы не заблудились (читай — чтобы из-под Тошиного наблюдения не выходили). Слава Богу, отчалили! Марина всю дорогу болтала о том, какое впечатление произвели мои беседы на ее партнеров — мне даже неловко стало. Татьяна молчала — поджимая губы и бросая на меня короткие взгляды. Почему людям, чтобы признать достоинства близких людей, обязательно нужна высокая их оценка посторонними?