— Не понимаю.
— Любишь кошек? — невозмутимо спросил Ли. — Мы все любим кошек. Но ещё больше мы любим их котят. Ведь они такие милые. Мы часами можем смотреть, как они играют. Но ещё больше мы любим котят этих котят. Они ещё милее. Ну и так далее, до бесконечности. Мы запрограммированы любить следующее поколение. Запрограммированы проводить с ними время, заботиться о них. Как только у кошки появляются котята, все внимание переключается на них. Это дает нам иллюзию вечной жизни и осмысленности. Обещание смысла в будущем. Джема завтра. Не сегодня, завтра! Но в обмен на обещание завтрашнего дня у нас забирают сегодня. Все играют с котятами, а сама кошка уже никого не интересует. Мы забываем о сегодня, и ждем завтра. Но завтра никогда не наступит. Джим, завтра не будет джема. Римляне знали это — не зря они отвели под это целое отдельное время. Завтра не существует, потому что, когда оно наступит, это будет сегодня, и мы будем также безразличны к нему, с ожиданием смотря в следующее завтра. Будущее — это иллюзия, его не существует. Есть только сейчас. Вот прямо сейчас, этот конкретный час и минута.
Он отхлебнул из чашки.
— Но твои собаки, взбирающиеся по корпоративной лестнице, просто никогда об этом не задумаются.
— Они лишь смотрят в будущее… — произнес я.
— Мы так все запрограммированы, Джим. В нас заложено пренебрежение к сегодняшнему дню… Так работает эволюция.
— При чем здесь эволюция?
— Те, у кого в генах был «завтрашний джем», особенно усердно заботились о новом поколении. Ведь они все смотрят в будущее. И поэтому их потомство имело больше шансов на выживание и дальнейшее размножение. А те же, у кого джема не было, оставили меньше потомства, если вообще оставили. Так что мы, по большей части, потомки тех, кто жил завтрашним днем. И поэтому мы слепы сегодня.
— Джем завтра, но никогда сегодня.
— А поскольку завтра не существует… — начал Ли.
— То вообще нет никакого джема, — я выдохнул.
— Видишь, Джим, это эволюция. Она бросает этот мяч. Ты бежишь за ним, потому что твои гены хотят воспроизвестись. Потому что генам нужно будущее.
Сообщение! Потому что им нужно доставить сообщение! Черт побери…
— Да, завтра это мяч. Но это ты запрограммирован на то, чтобы бежать за ним. Ты, твои гены бросают тебе его. Так что это не вина групп. Ты лаешь не на то дерево, Джим. Общество тут ни при чем. Это твоя собственная природа играет с тобой. Человеческая природа.
— Но общество получает выгоду от этого!
Ли добавил в чайник воды. Он закинул ногу за ногу и обхватил рукой подбородок, на мгновение погрузившись в раздумья.
— Всё, что делает общество, это пытается оттянуть тот момент, когда ты поймешь, что имеешь дело с луковицей_.
— Луковицей? Какой ещё луковицей?! — оборвал его я.
— Потому что интуитивно, в подсознании, ты чувствуешь, что тебе досталась луковица, а не апельсин.
— Луковица, апельсин?!
— Глубоко внутри себя, ты уже знаешь ответ на вопрос.
— Какой ещё вопрос?
— Что именно общество скрывает от тебя?
— И что же оно скрывает?
— Ту самую луковицу. Тот простой факт, что несчастье лежит в основе этого мира. Так что общество скрывает от тебя вовсе не счастье, а несчастье, Джим. Глубокое, фундаментальное, безграничное несчастье. Природа это ни что иное как бесконечное несчастье.
— Несчастье — это естественное состояние человека?
— Абсолютно. Мы живем в мире, который тотально безразличен к нам. Если завтра всё человечество, включая невинных младенцев, погибнет в ужасающей агонии, природа даже не заметит. Нет ничего страшнее безразличия — оно бесконечно. Оно холодно. Пусто. Даже ненависть, она и то лучше. Поверь мне, Джим, ничего не может быть мучительнейбезразличия. И несмотря на это, природа сделана именно из него. Джим, ты когда-нибудь видел, как природа проектирует животных так, чтобы их рождалось заведомо больше, чем может выжить? Многие, если не большинство, умрут, не сделав и нескольких шагов в этом мире. И только несколько сильнейших выживут. Как жестока природа, не находишь? Все эти крошечные котята, щенки, птенцы — безразличная природа обрекает их. Человек ничем не отличается — мы окружены той же пустотой. А теперь, Джим, скажи мне. Неужели ты предлагаешь оставить людей один на один с этой пустотой? Как ты можешь быть так жесток?
— Мы просто звездная пыль… — прошептал я.
— Именно. Каждый пришел из ничего, и в ничто уйдет. И нет никого, Джим, кого бы это волновало. Так что скажи, как можно оставлять людей один на один с этим жутким фактом? — он закрыл глаза, прищурившись. — Группы, которые ты так не любишь, это общество — они делают единственно возможное. Они успокаивают людей, также, как родители успокаивают детей перед неминуемой смертью. Общество говорит тебе, что у тебя в руках апельсин — все, что нужно сделать, это снять кожуру. А дальше будет сладкая мякоть. Надо лишь пробиться через верхний слой. Общество обманывает тебя, убеждая, что тебе достался апельсин. В то время как на самом деле у тебя в руках луковица. Сколько неснимай кожуру, под ней будет тоже самое, слой за слоем. Разве можно винить общество за это? Это обман с благой целью. Общество заботится о тебе, как родитель…
— Родитель, который лжет?
— Ты ведь детдомовец, да? — неожиданно спросил Ли после паузы, уперевшись локтем в колено.
— Как? — от неожиданности у меня сперло дыхание. — Как ты узнал?
— Ну кто ещё будет задаваться вопросами об обществе? Нормальные люди даже не понимают, о чем идет речь. — сказал Ли. — Но мы замечаем. Мы другие. Сидя зажавшись в том холодном углу, мы с пеленок научились распознавать ложь. Мы чувствуем её нутром, еще даже до того, как нам соврали. Вот почему ты так близко принимаешь всё это к сердцу, Джим. Просто ты чувствуешь ложь, и поэтому не можешь спать и кусаешь ногти до крови. Но пойми, эта ложь во благо. Общество спасает тебя, заботится о тебе. Как родитель.
— Давая ложные цели? Кидая мяч в неправильном направлении?!
— Джим, — сказал он, доливая воду, — тебе не приходило в голову, что направление, куда бросили шар, абсолютно не важно?
— Даже если это неправильное направление?
— Может быть, правильного направления нет и все направления неправильны? А нам просто нужно за чем-то бежать, что-то преследовать? Мяч дает хоть какое-то направление. Представь, ты отправляешься в плавание в океан и отец дает тебе компас. И этот компас не показывает север. Но по крайней мере он показывает хотя бы что-то. Может быть, лучше иметь неправильный компас, чем не иметь компаса вовсе?
— Плацебо-цель…
Ли кивнул.
— Джим, общество не обманщик. Наоборот. Это навигатор, компас. Родитель, который даёт детям цель.
— Неправильную цель.
— Может быть. Но лучше так, чем без цели вообще.
— Может быть ты и прав, Ли. Но родители не обкрадывают детей.
— То есть?
Он увидел, что я смотрю на таймер.
— Джим, соберись. Это единственный способ спасти твою дочь. Продолжай. Расскажи мне, наконец, большую идею. Так что, общества воруют, ты говоришь?
— Ты знаком с историей фунта стерлинга?
— Может быть.
— Знаешь почему британский фунт называется фунтом стерлинга? Потому что до недавнего времени его стоимость равнялась одному фунту серебра. «Стерлинг» означает серебро. Один фунт стерлингов можно было обменять на фунт серебра. Знаешь ли ты, сколько серебра можно купить на один фунт стерлинга сейчас?
Ли приподнял бровь.
— Меньше, чем одну сотую от фунта серебра. Что случилось с остальными девяносто девятью процентами этого фунта?
— Что, Джим?
— Государство отобрало его у людей.
— Через инфляцию?
— Да. Государство, то есть группа людей, управляющая этим обществом, напечатала новые деньги, что сделало все деньги индивидуумов бессмысленными бумажками. Группа просто отобрала у людей сбережения всей их жизни, их пенсии. И никто, никто, Ли, даже не заметил это. — все это время, я не сводил с него глаз, пытаясь понять в правильном ли я иду направлении. За фальшивой дружелюбной маской его лицо было непроницаемым.
— Но государства на этом не останавливаются.
— Нет?
— Предположим, у тебя есть дом. Что произойдет, когда государство напечатает деньги и цены на все поползут вверх? В особенности цены на жильё.
— Я получу прибыль. Мой дом подорожает, — ответил Ли.
— Да, внезапно твой дом станет стоить намного дороже. Ты получишь прибыль. Но Ли, это будет ненастоящая прибыль. Потому что ты по-прежнему будешь владеть лишь этимдомом. Единственное, что изменится, это ценник.
— Согласен. Ничего не изменится, кроме цены.
— Если бы! — воскликнул я. — Изменится ещё одна вещь.
— И какая же?
— Государство будет считать изменение цены как прибыль и обложит её налогом. В некоторых странах государство забирает до половины прибыли. И тебе придется платить этот налог, если тебе, например, придется продать дом.
— Но я все равно останусь в выигрыше, не так ли?
— В этом и дело. Твое состояние, выраженное в долларах, увеличится. Но на самом деле, оно уменьшится. Смотри. Допустим, изначально твой дом стоил сто тысяч долларов. Потом цена выросла в четыре раза и дом стал стоить четыреста тысяч долларов. Твоя прибыль триста тысяч. Допустим, что налог составляет пятьдесят процентов и государство забирает себе половину прибыли.
— Половина от трехсот тысяч это сто пятьдесят тысяч, — сказал Ли, нетерпеливо постукивая кончиками пальцев рук друг о друга. — Итого мое состояние составит двести пятьдесят тысяч. Что в два с половиной раза больше, чем оно было. Я должен быть рад.
— Если ты измеряешь в деньгах. Но если ты измеряешь в домах, то ты потерял почти половину своего дома. Какую часть дома ты смог бы купить за двести пятьдесят тысяч? Двести пятьдесят делим на четыреста. Или около шестидесяти двух процентов. Теперь тебе принадлежит лишь шестьдесят два процента дома. Остальные тридцать восемь государство отобрало. Просто напечатав деньги.
— Государство взяло их себе. — он зевнул. — Так же, как родители заставляют детей мыть посуду. Ну и что? Что в этом нового?
Я обрывисто дышал.
Что же, что же тебе будет интересно!? А что, если…?
— Деньги Павлова! — выпалил я. — Самая большая махинация в мире.
— Деньги Павлова?
— Павлов был биологом. Он сделал одно из главных открытий человечества — условные рефлексы. Он обнаружил, что можно научить собаку выделять слюну в ответ на звук звонка. Да и вообще на любой внешний сигнал.
— Я знаю, кто такой Павлов. Но какое отношение слюноотделение собак имеет к деньгам и обществу, обкрадывающему индивидуумов?
Впервые в его глазах промелькнула тень заинтересованности.
— Речь даже не о собаках. Вопрос на самом деле фундаментальный — как работает мозг. Как устроена нервная система любого органического существа, включая человека, и как общество научилось манипулировать этим.
— И как же?
— Я начну с простых, казалось бы, очевидных вещей. Но скоро ты увидишь, как они все складываются в картинку.
— Ну давай попробуем, — сказал Ли, ёрзая на стуле.
— Когда ты кормишь собаку, она выделяет слюну. У собак есть цепочка нейронов в мозгу, связывающая еду и слюноотделение. Эта цепочка вырабатывается у щенка в самом начале жизни и активизируется каждый раз, когда собака собирается есть. Если мозг получает сигнал о том, что скоро будет еда, то сразу же начинается слюноотделение. Этоцепочка «еда-слюна». Затем Павлов обнаружил, что если некоторое время перед кормлением звонить, в мозгу собаки выработается параллельная цепочка нейронов «звонок-слюна». И скоро собака начнет выделять слюну лишь от одного звонка. Еда для этого более не нужна. Так устроена нейронная сеть любого органического существа.
— И что? — спросил Ли нетерпеливо.
— А теперь представь, что ты государство. Где-нибудь в далеком прошлом, скажем тысячу лет назад, строишь дорогу и тебе нужно платить рабочим, которые её строят. Ты платишь им едой.
— И?
— У строителей в голове вырабатывается сильная нейронная цепочка между едой и работой. «Еда-труд». Ты даешь им еду, взамен получаешь работу.
— И?
— И тут тебя осеняет идея. А что, если одновременно вместе с едой начать давать им деньги и тогда…
— Стой, подожди… — Ли резко выпрямился.
— Видишь, да? Параллельно цепочке «еда-труд» ты начинаешь создавать цепочку «деньги-труд». Эти две цепочки параллельны, они сосуществуют. И вот тут-то происходит чудо.
Ли встряхнул головой и откинулся на спинку стула, не произнеся ни слова. Он смотрел в упор на меня, собранный. Его нижняя губа сжалась в струну.
— Через какое-то время рабочие начинают привыкать к деньгам, — продолжил я. — Цепочка «деньги-труд» становится все более сильной и теперь ты постепенно можешь давать им меньше еды. Люди будут работать на тебя просто за деньги. Они переключатся на деньги, также, как собака переключилась с еды на звонок.
— Деньги — это звонок!! — он вскрикнул и вскочил на ноги. — Как же просто!!
— Деньги — это звонок, а труд — слюна. Деньги-труд. Деньги-труд. Больше нет нужды давать собаке еду, чтобы получить слюну. Больше нет нужды давать людям еду, чтобы получить их труд.
— И люди готовы работать просто за деньги! Павловские деньги. Условный рефлекс! Ну конечно!! — он ударял ладонью по лбу, ритмично отмеривая сад широкими шагами, от стенки к стенке, как заключенный в камере.
— Разумеется, — продолжил я, — им по-прежнему нужно давать немного еды, чтобы они выжили. Но в принципе они готовы работать лишь за кусочки бумаги. Тебе лишь нужно их печатать. И можешь быть спокоен, люди ничего не заподозрят.
— Общества играют с людьми также, как Павлов с собаками! — он начал выплясывать какой-то замысловатый танец. — Неплохо, молодой человек. Неплохо.
— И получают бесплатный труд. И очень замотивированный труд. В бесплатном труде нет ничего сложного — это обычное рабство. Но рабы ленивы — от них больше вреда, чем пользы. А вот движимые деньгами люди готовы работать на износ, день и ночь. Посмотри на Японию.
— Великолепно! — сдавленно воскликнул он. — Японцы работают и сберегают, но не тратят. А Японское правительство же просто печатает деньги.
— И люди этого не понимают… Как бы ты не старался им объяснить.
— Деньги — это звонок! Деньги — это звонок!! — он безостановочно повторял как мантру. Вдруг, остановившись на полушаге, он обернулся. — Джим… Знаешь, почему люди не понимают этого? Почему тебя никто не слушает, считают выскочкой и эгоистом? Отщепенцем?
Я уставился на него.
— Охотники и собиратели, доисторические люди не могли выжить в одиночку. Тех, кто осмеливался пойти против коллектива, из племени выгоняли. И они исчезали без следа. Кто же не ставил под сомнение действия племени, тех группа принимала. И они выжили. Мы все — потомки выживших приспособленцев и конформистов, предпочитавших слепо следовать группе и не задавать лишних вопросов. И поэтому сегодня мы считаем, что группа всегда права. Что бы она ни делала, она всегда права. И ты… Ты надеялся, что людипоймут деньги Павлова? Правда думал, что они будут слушать твои истории о том, как их обманывают группы? Неужели ты всерьез переживал, что непринят другими?… И из-за этой мелочи ты несчастлив? Потерял веру в людей, говоришь? Повзрослей, Джим.
Тут он затряс головой и выпалил: «Сколько у нас времени?»
Я машинально вытянул руку с таймером.
— Тогда не будем его терять. Итак, Джим, японцы похитили твою дочь, чтобы узнать, собираемся ли мы продавать Американские казначейские облигации, так?
Я кивнул, не зная чего ожидать.
— Это большой вопрос. Вопрос на триллион долларов. Но чтобы него ответить, сначала нужно понять, зачем Китай приобрел долг американцев. Почему Китай дал в долг Америке целый триллион долларов? Что тебе сказали японцы?
— Что в 2008 году вы, китайцы, каким-то образом узнали, что Америка попытается выйти из кризиса за счет роста долга.
— Что-то вроде семьи, которая закладывает свой дом и проживает полученные деньги? — спросил Ли.