— Не проще ли сразу организовать засаду в урочище, чем гоняться по камням за этим субъектом? Можно на вертолете за пару часов перелететь до места, грамотно расставить людей и закончить дело….
— У него заложник, товарищ подполковник. Заложник! И где-то еще один прячется, сумел убежать. Надо найти его. Возле реки ищите, — Алекс заторопился. — Все, мы побежали!
— Удачи, капитан, — Сорокин еще долго смотрел в спину спецов, удаляющихся от догорающего прииска.
Бежать, несмотря на хорошие физические данные, было сложновато. Раны в ноге беспокоили, но я мог перетерпеть какое-то время. А вот грузное тело Шамана, свешивающееся через левое плечо, серьезно тормозило передвижение. Дорога, которую я выбрал, проходила по берегу реки, заваленному различным мусором. Под ногами то и дело попадались рассохшиеся бревна, коряги, облепленные речной тиной и валуны — куда же без них! Мокрая речная галька тоже существенно снижала движение. Подошвы сапог скользили, ноги разъезжались в разные стороны.
Подкинув Шамана, я заметил пологий откос, ведущий наверх, в самую гущу леса. Рванул туда, решив пробираться к точке назначения вдоль реки но под прикрытием раскидистых крон. Решение было продиктовано далеким стрекотом винтокрылых машин, которые уже спешили на разгромленный прииск. Хрутты опаздывали на несколько шагов, но я не обольщался и не надеялся, что в плохую погоду кроме искусственных птиц никто не будет летать. А сейчас как раз была такая погода, но машины подняли в воздух. Значит, за мной вполне могли послать погоню. Люди разозлены неудачами, потерями и теперь возьмутся за меня всерьез.
Шаман очнулся. Он замычал, начал дергаться, и я сбросил его на землю. Привалившись к дереву, хрутт очумело посмотрел на меня, сглотнул слюну и попросил воды. Я сделал пару больших глотков и только потом бросил фляжку Шаману.
— Один остался? — хрутт был доволен, но периодически морщился, потирая затылок. Крепко я его приложил, видимо. А иначе я бы не смог уйти от вооруженных людей; только стукнув зазевавшегося Шамана по голове, мне удалось выскользнуть за пределы облавного кольца.
— Можешь не переживать. Я в одиночку сделаю больше, чем со всей свитой, — сказал я, сбрасывая с себя мешок, комбинезон и все оружие. Хотелось подогнать всю амуницию, которая за время боя разболталась и мешала передвижению.
— А зачем же ты тащил с собой целую кучу ассистентов? — удивился Шаман. — На дурака ты не похож, должен знать, что чем меньше группа — выше мобильность.
— Не учи меня, щенок, как проводить глубинные рейды, — я подставил обнаженное тело холодному речному ветру, приятно обдувающему волосяной покров. — Я десять полных солнечных циклов провел в таких местах, по сравнению с которыми этот лес — детская площадка.
— И все же? — полюбопытствовал хрутт. — Ты потерял четырех помощников, два заложника свалили из-под вашего носа, правда, за Лысого тебе ответку придется держать. Провал, да, Высший?
— Нет, — отрезал я, — все было заранее спланировано мной: и потеря Учеников, и возможный побег заложников. Все это время я нагнетал обстановку, чтобы за мной устремились лучшие силы хруттов. Конечно, где-то я и ошибался, но эти ошибки не были критическими. Осталось совсем немного, и я закончу миссию.
— Нафига тебе череп столетней давности? — Шаман, наконец, встал на ноги, покрутил головой, прислушиваясь к хрусту шейных позвонков. — Ты поднял на ноги свору волкодавов, которые тебя рано или поздно загрызут. И ради чего?
— Разве ты никогда не хотел славы? — я накинул комбинезон, перетянулся ремнями, ножны с мечом переместил за спину, пошевелил плечами. Вроде ничего не ерзает, не съезжает. — Слава — это наркотик, который может и убить, и поднять до необыкновенных высот. Какую дозу примешь, конечно….
— Смотри-ка, как заговорил! — Шаман искренне удивился, не ожидая от меня такой сентенции. — Я думал, что романтики давно передохли, а они живут и здравствуют, только на другой планете!
Хрутт хохотнул и шагнул вперед. Я пошел следом, особо не приглядывая за пленником. Куда ему бежать? Плотная стена дремучего леса подступала к постепенно повышающемуся берегу реки, и мне постоянно приходилось под ноги, чтобы не ступить на осыпь. Улететь вниз и свернуть себе шею — хуже смерти не придумаешь для своего статуса. А землянин уже приспособился к ритму движения. Он легко нырял под накренившиеся стволы деревьев, обходил густые кустарники, уже осыпавшие свои листья, и периодически тер лицо. Невидимая глазу паутина постоянно норовила облепить и меня, застревая в пряжках ремней, на комбинезоне и в волосах.
Через некоторое время мы вышли на какую-то тропу, едва заметную и петлявшую среди кустов и деревьев. Возможно, что эта проторенная дорожка принадлежала зверью, но и этого было достаточно, чтобы взять направление. Все равно она тянулась вдоль берега, и выбирать было не из чего. Общее направление мне было известно: часть оставшегося пути строго на север против течения реки, а потом резко повернуть на запад. Выйду к урочищу со стороны перевала, где меня могут не ждать.
Внезапно Шаман остановился, и я, задумавшись, врезался в его спину, просто снеся с тропы. Хрутт улетел вперед, запнулся, но с помощью рук предотвратил свое падение. Ладони, правда, ободрал о сучки, коротко выругался.
— Ослеп, что ли? — огрызнулся он, посмотрев на меня.
— Почему встал?
— Смотри!
Его палец показал направление, и я с любопытством пригляделся к открывшейся передо мной картине. Мы вышли на какую-то поляну правильной круглой формы, заросшую пожелтевшей травой и ягодными кустарниками. Окружавшие нас сосны и кедры в три человеческих обхвата были настолько величественны, что подавляли своими размерами. Но этот лес был каким-то угрюмым, мрачным и насупленным. С мохнатых веток свисали какие-то сизые клочья, сверху беспрерывно срывались холодные капли, норовя попасть за шиворот. Главное же было не в этом сером величии, а в торчащих посреди поляны каких-то странных палках, покосившихся от старости и сырости. На каждой палке висели лоскуты выцветших тряпок. Время, дожди и солнце вымыли краски с этих тряпиц, и угадать их цвет было невозможно. А по периметру поляны на высохших стволах переломленных бурями деревьев торчали черепа с рогами. То ли диких козлов, то ли еще кого — Шаман вообще не разбирался в строении скелетов животных. Ему было пофиг, чьи черепушки воткнули на сучья. Главное — жуткий элемент окружающей действительности, который играл роль некоего пугала для особо любопытных и впечатлительных.
— И что это? — поинтересовался я. Никакого пиетета к священному — определенно! — месту я не испытывал.
— Похоже на шаманское святилище или кладбище, — высказал свое мнение хрутт, — это же территория эвенков, они здесь рулят.
— А твое имя не от этих жрецов происходит? — я осторожно ступил на поляну, держа в руках плазмоган, готовый в любой момент испепелить врага, который мог сидеть в засаде.
— Это не имя, а погоняло, — хмыкнул Шаман, — и к тунгусам отношения не имею!
— Шаман, Тунгус — вы специально такие клички берете? — я окинул взглядом периметр и успокоился. Тихо. Даже птички не подают голос.
— А где мы живем? — усмехнулся Шаман. — Надо соответствовать. Все веруют в своих богов, и никто никому не мешает. Ты только не вздумай тут ничего трогать. Каждая вещь имеет заклятие.
— Мне это не повредит, потому что я не живу в мифологическом поле вашей планеты, — ответил я, внимательно отыскивая тропу, которая может вывести нас отсюда. Мне надоела мрачность этого кладбища. Уже, кажется, бесплотные тени умерших начинают витать над головой. Может, виной накатившей депрессии является погода? Тяжелые снеговые тучи собираются над рекой, готовясь обрушить белую крупу на замершую тайгу. Холодно и стрёмно, как говорят хрутты.
— Ну-ну, — только и сказал Шаман, — когда встретишься с Синильгой — погляжу на тебя.
Я пихнул разговорившегося хрутта в спину, чтобы тот перестал болтать языком. Нырнув под разлапистые ветви древней сосны, мы встали на тропу и молча продолжили движение. Тропа словно норовила запутать нас, то исчезая, то вновь появляясь под ногами. Но я заметил, что она постепенно уводила нас от берега реки, все дальше и дальше в лес. И вдруг звуки шумящей на перекатах воды исчезли. Совсем. Наступила такая тишина, что начала давить на уши. Спасало только частое дыхание хрутта. Шаман словно стремился прокачать несколько кубометров воздуха через свои легкие. Устал, наверное. А на меня начала давить энергетика этих мест. Пытаясь стряхнуть наваждение, я ускорил движение.
И пошел снег. Он падал крупными хлопьями, сразу покрывая верхушки деревьев и тая. К земле долетали редкие снежинки — весь удар стихии приняла на себя тайга. Шаман плотно закутался в ободранную и сожженную местами телогрейку, достал из ее кармана шапочку и натянул на голову.
— Короче, — сказал он, — надо место для ночлега искать. Куда еще топать при такой видимости? Завалит еще.
— Можно найти корневище дерева и под ним развести огонь, — предложил я.
— Не-ее! — протянул насмешливо Шаман. — Не согласен ночевать под открытым небом!
— И где ты найдешь жилище в такой глуши? — стал раздражаться я неуемным весельем заложника. Слишком вольно себя ведет.
— Да перед тобой!
Приглядевшись, я увидел-таки в сереющих сумерках дня покосившуюся от старости избушку, или заимку, как здесь называют подобные строения местные хрутты. Она почти вросла в землю, поэтому я сразу и не разглядел ее, скрытую в зарослях рябинника и черемухи, неведомым образом выросшей в хвойном лесу. Потянув носом влажный воздух, я не учуял посторонних запахов. Осторожно ступив вперед, я тихим голосом приказал:
— Иди и осмотри заимку!
— Боишься засады? — понятливо кивнул Шаман, и как беспечное животное, проломился через кусты, оставляя на влажном снежном покрове следы. — Правильно, я тоже боюсь, только другого.
Подойдя к заимке, он обошел ее кругом, осторожно потянул на себя дверь, сколоченную из грубых толстых плах, и громко гаркнул что-то. Потом осторожно исчез внутри, и долго не появлялся, испытывая мое терпение. Я понимал мысли Шамана. Хрутт понемногу смелел, делая попытки надавить на мое психоэмоциональное состояние после потери группы. Таким образом, он вынуждал меня совершить какую-нибудь ошибку, которая позволит ему убежать и скрыться в лесу. Решение правильное, но направлено не в ту сторону. Фомальпасцы редко подвержены эмоциональным срывам, я уже говорил, что в нашем обществе есть четкие критерии в иерархической градации. Потеря Учеников никоим образом не может повлиять на мои решения и действия. По-человечьи говоря, мне плевать на их смерть. Не смогли одолеть землян — значит, были недостаточно готовы к Охоте. Зря старается парень.
Ага! Замахал руками! Не расслабляясь, я вышел к заимке. Вблизи она выглядела совсем уж плохо. Бревна источены мелкими жуками, крыша еще держится, и то благодаря кругляку, а не тонким жердям, которые скороспелые строители современности накидывают сверху, лишь бы от дождя скрывала. А здесь добротные плахи, заваленные плотным слоем лежалой хвои. Я тоже обошел строение кругом. Есть печь, и это уже хорошо. Жестяная труба проржавела, но еще держится. Одно маленькое оконце, в которое вставлена металлическая решетка. Даже голова не пролезет. Зачем такие сложности? Я поймал себя на мысли, что стал мыслить подобно хруттам. Для меня теперь важно было найти хороший ночлег, правильно развести костер, сварить похлебку. Свой рацион я уже практически уничтожил. Вот теперь и мистикой место заразился. Что вообще со мной происходит?
Мы вошли вовнутрь, и при скудном освещении Шаман зажег огарок свечи, который стоял в ржавой маленькой плошке.
— Закрывай дверь плотнее. Видишь скобы по бокам? Толкай в них брус, заклинивай дверь.
— Я не вижу здесь никакого бруса, — пробормотал я, напряженно всматриваясь в темные углы избушки. — Все давно истлело, превратилось в прах.
— Сходи на улицу, сруби подходящую жердь, — Шаман метнулся к маленькой чугунной печи и деловито зашуршал берестой. — Шевелись, Высший, скоро будет совсем темно, а нам надо еще похавать приготовить. Здесь дикие места, медведи шастают иногда. Забредут на огонек, сожрут….
Разговорился! Как же он быстро осмелел!
Я вышел наружу, внимательно огляделся и нашел подходящее молодое деревце, срубил его своим мечом, тщательно ошкурил, марая руки липкой смолой, но результатом остался доволен. Теперь осталось только примерить по длине, и дело сделано. Довершать пришлось также с помощью клинка. Топор был утерян вместе со Стохсом, бесславно погибшим в бараке хруттов. До сих пор понять не могу, что его толкнуло влезть в ловушку. Заманили и уничтожили как щенка.
Закончив с запором, я уселся на опасно затрещавший под моим весом лежак. Надо было нарубить свежего лапника, но шевелиться не хотелось. Странное место, давит на нервы.
— Слышишь, Высший! — окликнул меня хрутт, сидя на корточках возле печки. Он уже разжег огонь, и пламя с гудением набирало силу. — Жрать уже нечего! Последнюю банку тушенки вскрыл. Да и твой биопаек закончился. Мясо кушаешь?
— Даже сырое, — оскалился я в темноту.
— Зашибись, тогда надо олешка завалить какого-нибудь или козла. Иначе не дойду с тобой до урочища, помру в пути. А вообще, зачем я тебе там нужен? Для ритуала?
Шаман шутил, но я чувствовал в его голосе напряжение. Хрутт боялся до смерти неизвестности, а я сознательно ничего не говорил. Кстати, он был недалеко от истины. Вскрытие могилы требует крови. Так что при самом худшем варианте, если я не найду ритуальную жертву, то ею будет заложник.
— А кто такая Синильга? — заинтересовался я.
— Легенда у эвенков ходит, — охотно откликнулся Шаман, желая заглушить давящую энергетику места громким голосом, — что у одного охотника родилась дочь, красивая — умереть не встать! Назвал ее Синильга, что на эвенкийском звучало как «снег», потому что в этот день снег шел, чистый, крупный. Ну, красивая девка была и умная. Стала шаманкой. А умерла молодой по неизвестной причине. Тунгусы выдолбили в дереве колоду и похоронили ее там по своим обычаям, да еще подвесили кверху. И похоронили на одной из эвенкийских рек. Где — никто не знает, но версий много. Не важно…. Так вот, эта шаманка взяла моду ходить по ночам, пугать людей, особенно мужиков, да еще одиноких. Приходит ночью, начинает бродить вокруг дома или чума, скрестись, стучаться. Говорят, что ничего плохого она не делала, ну, так, мелкие пакости, вроде мебель передвинуть или вещи переложить с места на место….
Шаман постучал себя ладонями по груди, пошарил в карманах и огорченно вздохнул:
— Эх, курева нет! Уши пухнут.
— Давай дальше, — нетерпеливо сказал я, удивляясь, почему меня так заинтересовали мифы аборигенов.
— Ладно. Входила она в дом, и звала с собой мужика. Уговаривала до тех пор, пока он не срывался с места и не исчезал в тайге. Или просто умирал после встреч с нею. Появления Синильги эвенки боятся до смерти. Проводят специальные обряды, чтобы она оставалась в своем мире, где ее стерегут черти. Очень хорошо просят. Но если надо — шаманы могут ее вызвать для помощи роду, когда приходят тяжелые времена.
Хрутт замолчал, подкидывая в печку дрова, которые нашлись здесь же под топчаном, уже высохшие до звонкости. Треснул сучок от жара, и я от неожиданности вздрогнул.
— А ты откуда знаешь эту легенду?
— Да ее здесь многие знают. Галсан знает, у него бабка из эвенков. Так что я в теме, понял?
— Все, ложимся спать. Завтра с утра пойдем без больших перерывов. Надоело плестись, — как-то разом очарование старинным мифом исчезло, и во мне снова заговорил Охотник.
Ночью внезапно похолодало. Я спал без термонакидки, не видя в ней нужды. Шаман так растопил печь, что полночи тяжело дышалось от жаркого воздуха, скопившегося в избушке. Маленькое оконце было заткнуто какой-то тряпкой, найденной на полу, такой же истлевшей, как и само строение. Кто здесь жил, когда последний раз человек приходил сюда? Мысли хаотично крутились в голове, и старался отогнать их, чтобы нормально выспаться, не будоража мозг лишней нагрузкой. Заснул, казалось, крепко, но пронзительный холод вынудил меня накинуть спасительное покрывало. Я взглянул на печь. Алые уголья еще не подернулись сизоватой пленкой, и от чугуна шел нестерпимый жар. В чем дело? Не могло же за ночь так резко похолодать?
Стояла мертвая тишина, и где-то за бревенчатой стеной мой чуткий слух уловил едва слышимее дыхание, словно крупный зверь стоял рядом с зимовьем и раздумывал, стоит ли попытаться проникнуть вовнутрь или уйти восвояси? Я осторожно встал с топчана, подошел к окошку, аккуратно вынул тряпку и прислушался. Да, возле нашего места ночлега явно кто-то ходил. Но ходил очень умело, словно плыл над землей, не касаясь ни травы, ни сухих веток. Холодом, конечно, тянуло, но обычным, приятным, когда разгоряченное тело требует свежести. А внутри температура упала до минусовой, я это кожей чувствовал.