Оказалось, ворота все-таки имелись, но чисто символические: дорога проходила под каменной аркой, на которой красовался герб с церопусом и мозаичная надпись «Леберик».
«Вот так та-а-ак. Ноги сами принесли. – Анаис призадумалась. – Может, все-таки не стоит заходить на земли „достопочтенных“ Лебериусов».
Предки хранили гордое молчание: дулись из-за того, что она заткнула фонтан их красноречия. Но разве можно каждый день начинать с назойливых напоминаний: «Ты должна отыскать анагерий, пока не стало слишком поздно, он принадлежит нам и никому более в этом мире, бла-бла-бла…»? Ничего удивительного, что Анаис на них разозлилась и послала подальше всех скопом и каждого в отдельности.
Навстречу из-под арки вышла группа горожан. Девушка поприветствовала их и спросила, есть ли у нее надежда заработать в Леберике пару монет.
– На мануфактурах полно работы, за обучение заплатишь и через две недели трудись на здоровье, – ухмыльнулась одна горожанка, остальные дружно захихикали, уловив намек на отрицательную платежеспособность иноземки.
– Можно подписать договор и обучаться в долг, – подсказал низкорослый мужчина, с нескрываемым интересом разглядывая девушку.
Анаис поблагодарила и сделала вид, что усердно размышляет – не посвятить ли ей жизнь производству тканей на мануфактурах господ Лебериусов. Она проводила взглядом работников славного текстильного производства и вошла в город.
Побродив по улочкам и увидев, как четко отлажен быт горожан, Анаис поняла, что в Леберике ей не на что рассчитывать и приуныла, но тут из-за угла дома показался мужчина. В одной руке у него было ведро с краской, в другой – свиток. Судя по озабоченному и слегка растерянному виду, он плохо представлял технологию покраски дома. Анаис подошла и нерешительно кашлянула.
– А? – обернулся мужчина.
– Хозяин, за пару монет я выполню работу быстро и качественно, – сказала Анаис.
– Обойдусь!
Мужчина поставил ведро с краской на землю, прочитал инструкцию, и отбросив ее в сторону, приступил к работе: вынул из кармана круглую коробочку и прикрепил к стене дома у самого фундамента. Анаис присела на газоне, решив немного передохнуть, а заодно поглазеть, как другие работают. Коробочка выпустила цепкие лапки и засеменила вверх, вычисляя площадь стены. Вот она добежала до середины основания башенки с овальной крышей, проследовала вверх, снова вернулась на исходную позицию и двинулась дальше.
– Ваша рулетка, похоже, не зачарована на интегральное вычисление, – заметила Анаис.
Хозяин дома недовольно покосился, всем видом осуждая назойливость нищебродки.
– По идее, она должна была учесть…
– Не твоего ума дело! – оборвал ее горожанин.
Анаис плюнула на благородные порывы помочь ближнему и, скрестив руки на груди, презрительно скривила губы: «Поделом!». Несколько минут спустя она вновь пришла в хорошее расположение духа, когда поняла, что рулетка помимо прочего не учитывает наличие на фасаде окон. Когда площадь, наконец, была сосчитана, мужчина выверил положение ведра с краской, присоединил к его боку рулетку и зачитал заклинание, написанное в инструкции.
Эффект оказался потрясающим: краска взмыла в воздух и, распылившись на мельчайшие капли, образовала слой в форме прямоугольника – никаких тебе башенок, выступов и оконных проемов – и ринулась на фасад. У Анаис даже сердце замерло, то ли от испуга, то ли от восторга. Башенки встретили поток словно волноломы: краска врезалась в них, мгновенно обновив поверхность архитектурных изысков, а избытком – щедро оросив черепицу. Окна стали неотличимы от свежепобеленных стен, лицо хозяина также покрылось мертвенной бледностью. Анаис еле удержалась, чтобы не расхохотаться и не встрять со своим: «Я же говорила!». Из дома выбежала супруга незадачливого маляра, всплеснула руками и заголосила:
– Ах ты, ёффов болван! Что натворил!
Мужчина попятился и наткнулся на Анаис. Он указал на девушку трясущейся рукой и пролепетал:
– Это она.
Анаис даже задохнулась от возмущения.
– Я-а-а?! – Подскочила она и уперла руки в бока.
Неизвестно, чем бы дело закончилось, не подойди сосед из дома напротив – щуплый старичок в неопрятном одеянии.
– Девушка ни при чем, – почти шепотом произнес он и принял огонь на себя:
– А тебе, сморчок, чего надо?!
– Идем, – он взял Анаис за руку, – угощу тебя ароматным настоем с пирогами.
– Вы литарий? – удивилась она.
Анаис и так не собиралась задерживаться на месте малярной трагедии, а за возможность перекусить готова была старичка даже на руках нести.
– Я слышала, в Харанде литопоклонников очень мало.
– Мы живем обособленно, – улыбнулся старичок. – В Леберике раньше было две семьи, сейчас я один остался. Чтобы посетить храм, приходится в столицу ездить.
– Мне бы не хотелось накликать на вас неприятности, – сказала Анаис, – придумайте мне какую-нибудь работу, а расплатитесь за нее настоем и пирогами. Бескорыстие в Харанде не в чести.
– Ты вышивать умеешь? – оживился литарий.
– М-м-м, – задумалась Анаис. Орудовать мечом, стрелять из арбалета, метать звезды – это пожалуйста. Но вышива-а-ать… Нет, этому Эльтар ее не учил. Рисование, пение, музицирование – то, что могло пригодиться, окажись Анаис в высшем обществе – было, а вышивать учитель и сам не умел. «Э-хе-хе», – прошелестел кто-то внутри.
– А не найдется ли другой работы? – с надеждой поинтересовалась Анаис.
Не нашлось.
Дом Рубиуса, так звали старичка, ничем не отличался от остальных, никак не выделялся. Внутри Анаис огляделась: чисто, уютно, тихо. Пожалуй, слишком тихо. Такой светлый дом должны наполнять голоса. Но скорбь по ушедшим не сплела здесь паутину.
– В этом доме нет места для унынья и тоски, – будто угадав ее мысли, сказал Рубиус, так звали неожиданного благожелателя.
Он поставил на стол чайник, принес блюдо с пирогами и продолжил вещать:
– Литарии поклоняются богу, дающему жизнь, тепло, любовь и понимание радости бытия. Отрицаем ли мы богиню богатства и процветания? Ни в коем случае! Нэре велика и значима в жизни каждого. Одним ближе веселый образ жизни, другие стремятся к покою и полумраку, упорядоченности и тишине. Их время – ночь, их божество – луна. Бог-солнце Лит велел нам любить всех, ибо греховность бытия не исключает прозрения и раскаяния. Только не подумай, что я проповедую, – на секунду встревожился Рубиус. – Нам запрещено делать это вне храма.
Анаис энергично помотала головой:
– И в мыслях такого не было.
Старичок разлил настой по пузатым чашкам, снял с пирогов салфетку и знаком Лита благословил трапезу:
– Благодарю за еду и питье, дарованные тобой, Лучезарный. Вкушай, гостья.
Еще немного и Анаис бы нарушила приличия, схватив с тарелки кусок пирога и впившись в него со звериным урчанием. Едва слюной не захлебнулась, прикидываясь не настолько оголодавшей, насколько себя ощущала.
Хозяин с удовольствием потягивал настой, не притрагиваясь к еде.
– Ни о чем не беспокойся, не торопись, – неверно истолковал он скорость убывания пирогов. – Коли соседка на тебя нажалуется, я расскажу, как дело было. Мое свидетельство всегда правдиво: Лит не приемлет лжи, равно как воровства, убийств, унижения и жестокости.
«Камешек в огород Нэре?» – подумала Анаис и внимательно посмотрела на Рубиуса.
– Замечательный Бог, – с набитым ртом пробормотала она, готовая даже демонов чествовать, лишь бы живот набить.
– В душе каждого как горит огонек Лита, так и льдинка Нэре хранится. Бог добр и легко прощает каждого, кто искренне раскается в своих прегрешениях.
– Я дитя ночи, – промямлила Анаис, отвалившись на спинку стула и выпятив округлившийся животик.
– Благодарим за насыщение, великий Лит, не забывай и дальше одаривать детей своих светом радости и любви, – тут же отреагировал старичок.
– А чем ты зарабатываешь на пропитание, Рубиус? – поинтересовалась гостья, чтобы увести хозяина с опасной тропы проповедей.
– Силой веры тот, кто служит Литу, получает дар исцелять.
– Понятно, – Анаис пожевала губу, прикидывая, возможно ли говорить со старичком, не касаясь религии. – Я знакома с литарийскими принципами и постулатами, – попыталась она прервать поток красноречия Рубиуса, дескать имею представление, в ликбезе не нуждаюсь.
– Как приятно встретить образованного человека! – восхитился он. – Сейчас покажу тебе кое-что.
Рубиус принес полотно, украшенное вышивкой, и расстелил на столе.
– Над этим трудилась моя жена, но не успела закончить. Не могла бы ты доделать работу?
Анаис пробежала взглядом по строчкам, увитым диковинными цветами:
«Бог есть Свет, дарующий жизнь. Бог есть Любовь, дарующая жизнь. Любовь и Свет – основа бытия. Человек есть отражение образа Творца в мире, наделенный бессмертной душой. Человек, живущий во грехе и не понимающий Бога в сердце своем, после смерти возрождается в новом теле до тех пор, пока бытием и верой не очистится в прозрении от греха – и лишь тогда сможет достигнуть Бога, слиться с ним в Сущности Его Духа и Разума. Сотворение новой жизни – величайший дар Лита, распространение Слова Бога Лита – святая обязанность каждого».
– Это Откровения – постулаты веры и заповеди Лита, что пришли в видении клирику Люминору. Позднее они были собраны в свод догматов под общим названием «Прозрение», – как по писанному отчеканила Анаис, продемонстрировав свои познания.
Рубиус прослезился:
– Сильна в тебе искра божья!
Анаис лишь отмахнулась, отчаявшись увести хозяина с опасного в Харанде пути проповедования литарийской религии.
– Сумеешь закончить вышивку? – спросил Рубиус.
– Э-э-э… трудно сказать, – честно призналась Анаис.
– Пойду составлю договор, – проигнорировал ее слова Рубиус, – а ты приступай. Вот нитки, иголки, в верхнем ящике комода найдешь пяльцы. Как твое полное имя?
– Анаис Кхакай.
По крайней мере, так было написано в документах. «Ну, влипла! – подумала девушка. – И оплату вперед взяла». Анаис прикрыла глаза и бросила мысленный клич о помощи. Оказалось, вышивать умела только бабушка Вергейра.
Когда вернулся Рубиус, гостья уже укрепила незаконченную вышивку в пяльцах и подобрала нитки нужных цветов.
– Вот, написал, – он положил перед ней договор о найме Анаис Кхакай для выполнения художественной вышивки с предоставлением в качестве оплаты крова, пищи и небольших карманных расходов. – Завтра сходим к нотариусу, он заверит подписи и рассчитает сумму налога.
Анаис расписалась и, тяжело вздохнув, принялась за работу. Она сосредоточилась на внутренних ощущениях, собирая по крупицам бабушкины знания. Легкое оцепенение, состояние полудремы, так легко возникающее после сытной еды, и покалывание в кончиках пальцев возвестили о появлении Вергейры. Анаис привычным жестом взяла иголку, вдела нить и сделала первый стежок. Работа спорилась: выплетались диковинные узоры, буйство красок заполняло канву, когда в дверь грубо постучали:
– Открывай, умалишенный болван!
Рубиус пожал плечами, как бы говоря: «Вот так всегда», – и отпер дверь.
***
Осматривать замок, в особенности его темницы, Анаис не планировала. Но по намекам охранников поняла, что ей на пару с Рубиусом предоставят оные помещения в пользование. На вопрос, чем она заслужила подобную милость, служители правопорядка огласили перечень, куда вошла порча городского имущества, торговля недоброкачественными малярными устройствами и участие в запрещенном вне стен храма литопоклонническом обряде.
– Однако… – только и смогла произнести она, сраженная числом и тяжестью свершенных преступлений. «Провела в городе каких-то полтора часа, а послужной список потянет на судебный многотомник», – с досадой подумала Анаис и недобро покосилась на Рубиуса. Он, конечно, никогда не лжет, да только окружающим нет дела до того, что говорит безумец.
То, что Рубиуса давно занесли в анналы истории как городского сумасшедшего, стало очевидно, когда дети принялись корчить рожи и дергать старичка за одежду. Взрослые не обращали на это безобразие никакого внимания, дескать, поделом. Рубиус мягко улыбался наглым сорванцам, и даже метко брошенный в голову камень не изменил его отношения к ним.
«Этот блаженный легко увильнет от суда, – подумала Анаис. – А вот мне это вряд ли удастся. Знала же, что в Харанде нужно держаться подальше от литариев!»
Чем ближе они подходили к замку, тем больше разрасталась толпа любопытствующих, и когда арестованных ввели во двор, он тут же заполнился горожанами. У распахнутых настежь ворот стражи не оказалось, и людской поток беспрепятственно затек внутрь. Анаис огляделась. Память кого-то из предков услужливо развернула перед ней картину: квадрат ночного неба в обрамлении серых каменных стен, а в северном крыле вход в подземелье и решетка над жаровней для пыток огнем. Девушке стало нехорошо, колени подогнулись, но в плотной толпе оказалось некуда падать.
Из кухни выскочили ошалевшие стражи.
– Господин Лебериус уехал, а госпожа приболела, – сообщил начальник караула, стараясь перекричать гул толпы. Потому стражники и расслабились: покинули пост. – Сегодня разбирательства не будет, – разочаровал он пришедших и елейным голосом обратился к старику:
– Добро пожаловать, Рубиус, давненько ты к нам не заглядывал, темница по тебе скучала.
Люди начали расходиться, но так неохотно, с таким разочарованием на лицах, что Анаис поняла – для них суд над сумасшедшим литарием излюбленное развлечение. Когда двор почти опустел, на втором этаже южного крыла с шумом распахнулось окно. Взоры не успевших разойтись с жадностью обратились туда.
– Хозяйка.
Анаис почудились нотки ужаса в голосе пожилой горожанки, что спешно осенила себя знаком Нэре и попятилась.
Женщина в густой вуали поманила начальника караула пальцем. Тот ушел в дом, а когда вернулся, велел вытолкать всех зевак и запереть ворота.
– Госпожа рассмотрит ваше дело, – сообщил он. – Обвинителей она просит прийти через час, а обвиняемые пока посидят в темнице.
Узкий каменный мешок, похожий на колодец, у стены одинокое бревно – вот и вся обстановка. Ни тебе цепей с оковами, ни… Что там еще бывает? Мало познавательно, в общем, не стоит потраченного времени. Анаис уселась на трухлявый ствол и тяжело вздохнула. Рядом пристроился Рубиус.
– Часто здесь бываешь? – спросила она.
– Приходится. Хочешь, скоротаем время за притчей?
– Благодарю покорно, не стоит.
– Очень поучительная история. Вот послушай, как мудрец литарий наставлял сына: будь безгрешным, чтобы не испытывать страха, будь благодарным, чтобы быть достойным, будь благоразумным, чтобы быть богатым…
Анаис прикрыла глаза в попытке отрешиться от происходящего. Под монотонный голос литария заснуть оказалось минутным делом. Но, войдя в экстаз, тот поднялся и громко, нараспев принялся читать Символ веры. Анаис вздрогнула и моментально проснулась.
– Клятвой обязуюсь вершить добрую мысль, клятвой обязуюсь вершить доброе слово, клятвой обязуюсь вершить доброе деяние, – закончил Рубиус.
«Сижу я сейчас твоими деяниями в каменном мешке, – с раздражением подумала Анаис. – Верно говорят: бесплатный сыр, тьфу ты, пирожки…» Додумать она не успела: распахнулась дверь и вошел стражник, чтобы проводить заключенных на суд. Кое-что делалось в Харанде очень быстро.
В покоях госпожи Лебериус оказалось на удивление прохладно, несмотря на то, что на улице жара достигла апогея. Сам воздух тут казался древним, как и камни, из которых много веков назад сложили замковые стены.
В массивном кресле восседала хозяйка. Ее лицо по-прежнему скрывала густая вуаль. По бокам стояли стражи. Анаис и Рубиуса вывели на середину зала. Только теперь она заметила, что у стены между окон сидят на низких стульчиках «маляр» с супругой. За столом, на котором лежала выпотрошенная сумка Анаис и ее документы, расположился писарь – щуплый человечек с колючим взглядом. Он обмакнул перо и приготовился вести протокол допроса. С первого же взгляда он вызвал у девушки неприязнь: «Мелкая сошка, мнящая себя чем-то большим».