С адмиралом Чарлзом Роулендом, отцом моей бывшей жены, я сохранил прочную дружбу.
Чико вышел из гостиной. На лице его после некоторой борьбы с другими чувствами застыло удивление.
— Давно пора, — наконец изрек он.
— Я послал тебе телеграмму.
— Разумеется. Она здесь, на полке, на самом видном месте. «Уезжай Ньюмаркета возвращайся домой тчк буду отсутствовать несколько дней позвоню». Что это за телеграмма? Отправлена из Хитроу утром в пятницу. Ты устроил себе каникулы?
— Ага.
— Ты укатил без зарядного устройства. Ты его не оставляешь, даже когда уезжаешь на один день. Запасные батарейки все на месте. Ты не мог двигать рукой в течение шести дней. Кроме того, ты не взял ни одежды, ни бритвы.
— Я жил в гостинице. У них есть одноразовые бритвы.
— Что будем есть? Я умираю с голоду. Тосты с сыром?
— Прекрасно.
Он пошел в кухню. Я вынул севшую батарейку из протеза и вставил новую. Пальцы разжались и сжались, как в прежние времена. Мне их не хватало больше, чем я предполагал.
Чико принес тосты с сыром. Он ел свой, я же только смотрел. Лучше бы съесть, подумал я, но у меня не было сил.
Чико взглянул на часы.
— Пора идти учить маленьких разбойников перебрасывать бабушек через плечо. Да, Сид, пока я не забыл. Лукас Уэйнрайт хочет тебя видеть, он звонил четыре раза. И Розмари Каспар вопила так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. В блокноте у телефона все записано. Ну, пока. Вернусь позднее.
Когда Чико возвратился с урока дзюдо, он снова начал выпытывать где я был.
— Ладно, — сказал Чико наконец, ничего не добившись от меня, — играй в молчанку, посмотрим, чем это кончится. Где бы ты ни побывал, тебе было плохо — по тебе это заметно. И если будешь все держать в себе, легче не станет. — Помолчав, он заговорил другим тоном: — Три-Нитро все-таки испортили перед вчерашними скачками на приз «Две тысячи гиней», и теперь конюшни Джорджа Каспара выворачивают наизнанку… Выходит, Розмари оказалась не такой чокнутой, как мы думали! Как, по-твоему, нм удалось это сделать?
— Не знаю.
— Я ходил смотреть галоп в субботу утром, — сказал он. — Да, да, знаю, что ты послал телеграмму, чтобы я уехал. Но я договорился с одной болтливой куколкой и поэтому остался. Она работает у Джорджа Каспара.
Новый, запуганный Сид Холли не хотел даже слушать.
— У Каспара в среду весь день стоял гвалт, — продолжал Чико. — Он начался во время завтрака, когда Инки Пул явился и сказал, что Сид Холли задавал вопросы, которые ему, Инки Пулу, не понравились.
Он замолчал, чтобы посмотреть, какое впечатление произведут его слова. Я не ответил.
— Потом появился ветеринар Бразерсмит и, услышав, как возмущается Инки Пул, сказал, что Сид Холли приходил и к нему и тоже задавал вопросы о тех же лошадях, о которых говорил Инки Пул: о Бетезде, Глинере, Зннгалу. Еще хотел узнать, как с сердцем у Три-Нитро. По словам моей куколки, Джордж Каспар орал так, что слышно было и Кембридже. Он совсем ополоумел из-за этих лошадей.
Тревор Динсгейт, подумал я бесстрастно, завтракал у Джорджа Каспара и слышал каждое слово.
— Позже они проверили, как дела на коневодческих фермах — у Гарви и Трейса, и узнали, что ты побывал и там. Моя куколка сказала, что тебя крыли почем зря.
Я потер лицо рукой.
— А твоя куколка знает, что ты работаешь со мной?
— За кого ты нас принимаешь? Конечно, нет.
— Что еще она сказала?
— Розмари, сказала она, приставала к Джорджу Каспару, чтобы он изменил распорядок утреннего галопа в субботу, пилила его весь четверг и всю пятницу, и Джордж Каспар прямо лез на стену. На следующее утро я наблюдал галоп. Твои фотографии очень пригодились. Сотни этих чертовых лошадей… Кто-то показал мне, какие из конюшен Каспара, и тогда я узнал Инки Пула, хмурого, как на фото, так что я уже не спускал с него глаз и крутился там. Когда очередь дошла до Три-Нитро, началась суматоха. С него сняли седло и надели другое, поменьше, и Инки Пул ездил на нем.
— Что мы будем делать? — наконец спросил Чико.
— Ничего… Мы вернем Розмари ее деньги и подведем черту.
— Постой-постой, — воскликнул Чико. — Но ведь лошадь испортили! Ты знаешь, что это так.
— Меня это больше не касается.
Мне хотелось, чтобы он перестал смотреть на меня. У меня было одно желание — спрятаться.
Раздался громкий и продолжительный звонок в дверь.
— Нас нет, — сказал я, но Чико пошел открывать.
Розмари Каспар промчалась мимо него через прихожую в гостиную. Она была в дикой ярости. Ни шарфика, ни парика, ни изысканной вежливости.
— Ага, вы здесь, — прорычала она грозно, — я знала, что вы отсиживаетесь дома. Когда я звонила, ваш друг все время твердил, что вас нет, но я была уверена, что он врет.
— Меня здесь не было.
— Вас не было там, где вы должны были быть, то есть в Ньюмаркете. За это я вам заплатила. И я предупредила, что Джордж не должен знать, что вы расспрашиваете людей, но ему стало известно об этом, и с тех пор у нас сплошные скандалы. К тому же Три-Нитро опозорил нас на скачках. И во всем виноваты вы, черт бы вас побрал! Верните мои деньги.
— Вас устроит чек? — спросил я.
— Значит, вы признаете, что ничего не смогли сделать?
После маленькой паузы я сказал «да». Потом выписал чек,
— Почему вы все время были уверены, что на Три-Нитро идет охота? — спросил я.
— Не знаю. Просто чувствовала, что так случится. Я боялась этого много недель… Иначе я не была бы в таком состоянии и не решилась бы обратиться к вам. Могла не трудиться…
— Розмари… — пробормотал я с бесполезным сочувствием.
— Бразерсмит утверждает, что он схватил инфекцию. Чушь! Три-Нитро вышел на старт — просто красавчик, и когда до этого проходил парадный круг — тоже все было в порядке. А во время скачки он вдруг повернул назад, а когда закончил… он вернулся… в полном изнеможении.
Я оторвал чек и дал ей, Розмари резко повернулась и ушла.
— Сид? — окликнул меня Чико.
— Я думаю, пора завязывать с такой работой, — сказал я.
— Охота тебе обращать внимание на то, что она сказала, — возразил он. — Ты не можешь бросить эту работу. У тебя слишком хорошо получается. Вспомни, какие сложные дела ты распутал. Только потому, что один раз не получилось…
Я тупо смотрел на него.
— Ладно, Сид, если на сегодня все, я ухожу… И… Э-э,. будь здесь завтра, хорошо?
— Да.
Я стоял в гостиной, ухватив свою слабую руку выше локтя целой, подвижной правой рукой, как я часто делал, чтобы поддержать ее, думал с отчаянием, что не должен допустить чтобы страх победил меня.
Лукас Уэйнрайт позвонил на следующее утро.
— Есть какие-нибудь сдвиги? — спросил он тоном, каким, наверное, говорил с подчиненными, когда был морским офицером.
— Боюсь, — сказал я с сожалением, — что потерял те выписки, которые делал. Мне придется снова заняться этим.
— О, господи! — Он был недоволен. Я не сказал ему, что выписки пропали потому, что меня ударили по голове и я уронил конверт, в котором они находились, в сточную канаву. — Ну, тогда приезжайте немедленно, Эдди придет только после обеда.
Папки были уже приготовлены у него в кабинете, и я уселся за тот же стол, что и в первый раз, и снова выписал все, что мне было нужно.
— Сид, вы не будете слишком тянуть?
— Все внимание этому вопросу, — пообещал я, — начиная с завтрашнего дня. Завтра после обеда выеду в Кент.
— Хорошо. — Он встал, как только я вложил выписки в новый конверт, и ждал, пока пойду к выходу.
Я трусливо помедлил и заговорил прежде, чем осознал, следует говорить об этом или нет.
— Капитан, помните, вы сказали, что, может быть, заплатите мне за эту работу не деньгами, а тем, что окажете помощь, если она мне понадобится?
— Конечно, помню. Но вы еще не выполнили работу. Как-то помощь?
— М-м… ничего особенного. Совсем пустяк. — Я достал бумажку и протянул ему. Подождал, пока он прочтет то немногое, что на ней было написано. Я испытывал такое ощущение, будто подложил мину и сейчас сам наступлю на нее.
— Почему бы и нет, — сказал он, — если вы этого хотите. Но скажите, вы обнаружили что-то, о чем нам следует знать?
— Вам будет известно об этом, как только я сам выясню, если сделаете то, что здесь написано, — ответил я, кивнув головой на бумажку. — Единственное, о чем я прошу, не называйте моего имени. Не говорите, что это была моя идея, никому. Я… м-м… Ваше поручение может привести к тому, что меня убьют.
Мы пожали руки, и я покинул его кабинет, унося конверт.
Через некоторое время у меня появился Чико с пакетом рыбы и жареного картофеля. Он положил все это на тарелки, и мы принялись за еду.
— Я вижу, ты снова вернулся к жизни.
— Временно.
— Тогда стоит поработать, пока ты с нами.
— Синдикаты, — сообщил я и рассказал ему о злополучном Мейсоне, которого послали с тем же поручением и которому повредили черепушку. — Начнем сегодня?
— Конечно — Он задумчиво молчал, облизывая пальцы. — Ты говорил, что нам за это не будут платить?
— Не деньгами.
— Почему бы нам не заняться лучше расследованиями для страховых компаний? Прекрасная спокойная работа с гарантированной оплатой.
— Я обещал Лукасу Уэйнрайту, что займусь синдикатами.
Он пожал плечами.
— Ты босс.
— Мы потом компенсируем.
— Значит, ты решил продолжать?
Я ответил не сразу.
— Да-да. Сперва займемся синдикатами. А там видно будет. «Потом я буду знать. — подумал я. — Почувствую нутром, что делать. Если больше не смогу входить в клетки к тиграм, то мы конченые люди. Не только один из нас — мы оба».
Первый синдикат в списке Лукаса состоял из восьми человек, трое из которых во главе с Филипом Фрайерли зарегистрированы как владельцы.
— Нам надо расследовать не зарегистрированных владельцев, — сказал я, — а всех остальных.
Мы ехали на моей машине через Кент в Танбридж-Уэллс, родной город некоего Питера Реммилиза, который являлся, как сказал Лукасу Уэйнрайту его осведомитель, фактически инициатором всех четырех сомнительных синдикатов, хотя его имя нигде не фигурировало.
— Мейсон, — сказал я как бы между прочим, — подвергся нападению и был брошен на улице в Танбридж-Уэллсе, потому что его сочли мертвым. Чико, ты не хочешь вернуться обратно?
— У тебя дурные предчувствия?
Помолчав, я ответил «Нет» и быстрее, чем нужно, сделал крутой поворот.
— А этот Рэммилиз, — сказал Чико. — Что это за человек?
— Я его не знаю, но много слышал о нем. Он фермер, но нажил кучу денег на махинациях с лошадьми. Жокейский клуб не желает, чтобы он стал зарегистрированным владельцем, и на многие ипподромы его вообще не пускают.
Найти ферму Питера Рэммилиза не составляло труда. Мы увидели большой жилой дом, современный деревянный блок конюшен и огромный амбар.
Ни души. Мы вышли из машины. Не успели сделать несколько шагов в сторону дома, как из дверей амбара во двор выбежал мальчуган лет семи и остановился перед нами, запыхавшись.
— «Скорая» приехала?
Он посмотрел мимо меня, на мой автомобиль, и его Мордашка скривилась от разочарования. Слезы текли по его лицу.
— Что случилось? — спросил я.
— Я вызвал «Скорую»… уже давно.
— Мы можем помочь, — сказал я.
— Там мама, — произнес он. — Она лежит и не просыпается.
— Идем, покажи нам.
Это был крепыш с каштановыми волосами и карими глазами, Он побежал к амбару, и мы, не теряя времени, пошли за ним. Войдя внутрь, мы сразу поняли, что это не обыкновенный амбар, а закрытый манеж для верховой езды размером примерно двадцать метров в ширину и тридцать пять в длину. Свет проникал через крышу. Пол от стены до стены был покрыт толстым слоем коричневых стружек, которые пружинили и поглощали звуки, — здесь удобно было объезжать лошадей.
По манежу вкруговую скакали лошадь и пони. На стружках, скрючившись, лежала женщина.
Мы с Чико подбежали к ней. Женщина была довольно молода. Она лежала на боку, лицом вниз, без сознания. Дыхание едва угадывалось, но пульс бился сильно и ритмично.
— Сходи позвони еще раз, — сказал я Чико.
— А не перенести ли ее?
— Нет… вдруг у нее перелом.
Он повернулся и побежал к дому.
— Она жива? — с тревогой спросил малыш. — Бинго встал на дыбы, она упала, и, по-моему, он ударил ее по голове.
— Тебя как зовут?
— Марк.
— Так вот, Марк, насколько я могу судить, у твоей мамы все будет в порядке. А ты молодец, смелый мальчик.
Я опустился на колени возле его матери и убрал ее волосы со лба. Женщина слегка застонала, и веки ее дрогнули. Она начинала приходить в себя. Мальчик, видимо, успокоился и с готовностью рассказал мне, что его папа уехал до завтрашнего утра, и на ферме остались только они с мамой.
Чико вернулся и сообщил, что «скорая» выехала. В то время как он с Марком оберегали пострадавшую, я одну за другой поймал лошадей и привязал их вожжами к кольцам, вделанным в стену.
«Скорая» приехала, но Марк снова разволновался, когда санитары погрузили его мать в машину и собрались уезжать. Он хотел ехать с ней, но санитары не соглашались взять его одного. Я сказал Чико:
— Отвези его в вольницу… Езжай следом за «скорой». А я осмотрю дом. Его отец не вернется до завтрашнего дня.
— Весьма удобно, — иронически заметил он, посадил ребенка в мою машину и выехал на дорогу.
Я вошел в дом через отпертую дверь так уверенно, как будто был приглашен. Ничего не стоит войти в клетку тигра, когда тигр отсутствует.
Это был старый дом, полный всевозможных дорогих украшений, которые меня просто угнетали. Яркие ковры, огромная стереосистема, настольная лампа в виде золотой нимфы и глубокие кресла, обитые материей в черных, и блекло-зеленых зигзагах.
Нарочитый порядок в кабинете заставил меня остановиться и задуматься. Ни один из торговцев лошадьми, с которыми я когда-либо сталкивался, не складывал свои гроссбухи и бумаги такими аккуратными прямоугольными стопками. А сами гроссбухи, когда я их раскрыл, содержали записи буквально до сегодняшнего дня. Я осмотрел ящики столов и картотечные шкафчики, стараясь оставить все в первоначальном виде, но не обнаружил ничего, кроме демонстрации честности. Ни один ящик или шкаф не был заперт. Похоже, подумал я цинично, что все это декорация, сооружения, чтобы сбить с толку налоговых инспекторов. Подлинные записи, если он вообще их вел, возможно, спрятаны где-то вне дома.
Я поднялся наверх. Та же немыслимая аккуратность в каждом ящике и шкафу, даже в корзине с грязным бельем, где лежала аккуратно сложенная пижама. Ни сувениров, ни старых книг, ни даже фотографий, за исключением фото Марка верхом на пони.
Я осматривал дворовые строения, когда вернулся Чико. Никаких домашних животных, кроме семи лошадей на конюшне и двух в манеже. Никаких признаков занятий сельским хозяйством. Я пошел навстречу Чико и спросил его, куда он дел Марка.
— Медсестры пичкают его булочками с вареньем и пытаются дозвониться до его папаши. Мать пришла в себя и разговаривает. Как твои успехи? Ты поведешь машину?
— Нет, веди ты. — Я сел рядом с ним. — Этот дом — самый подозрительный образчик полного отсутствия каких-либо данных о прошлом.
— Даже так?
— Угу, И ни малейшего намека на связь его хозяина с Эдди Китом.
— Значит, зря съездили.
— Марку повезло.
Имение Хайалейн-парк имело величественный вид. Двери дома открывались для публики всего несколько раз в году, но территория парка постоянно сдавалась в аренду для проведения ярмарок, гастролей цирка и празднеств. Я заплатил за вход у ворот и припарковал машину на оцепленной веревкой стоянке. За мной въезжали другие машины к становились впритирку с моей.
Позади меня послышался голос:
— Это он?
Я обернулся и увидел в узком пространстве, между моим автомобилем и соседним, мужчину, которого я не знал, и знакомого мне мальчика.
— Да, — ответил мальчик очень довольный. — Привет!
— Привет, Марк, — сказал я. — Как поживает твоя мама?