Тонкие губы поджимаются – и на Сунила вновь обрушивается поток презрения, но невысказанного, потому что красноглазый вскакивает, спотыкается о собственный шаровары, растянувшиеся на полу, но Ману вовремя подставляет ему плечо.
– Выметайся… – уже спокойнее, но даже не повернувшись, приказывает кровопийца.
– Конечно, – соглашается Сунил, сгибая прокалываемую сотнями игл ногу в колене и обнимая его. – Только сначала заплатите. С вас две сотни ассигнаций.
– Мы всегда платим сто! – вспыхивает Ману, согнувшись пополам и придерживая штаны, пока его хозяин просовывает в них свои длинные ноги. – К тому же, судя по твоему состоянию, господин Ра… господин почти ничего и не выпил!
Сунил кивает. Вообще, наблюдать за этими двумя кажется неожиданно забавным. И в тоже время где-то под ребром колет зависть.
– Только, во-первых, если я как можно быстрее не выйду отсюда, те гости решат наведаться сами. А во-вторых, не моё дело, кто сколько выпил… и вообще, разве господин Ра недоволен? Я сделал для него всё, что только мог этой ночью.
Смуглое лицо застывает, а вот розовое острое плечико начинает стремительно пунцоветь. Даже не дождавшись, пока слуга завяжет тесёмки, хозяин отталкивает его и уже через миг исчезает за дверью – не той, что ведёт сразу на крыльцо, а в боковой. Ману некоторое время молча смотрит на дерево, расписанное грубой и схематичной резьбой, потом медленно, очень медленно выдыхает и оборачивается.
– И зачем я впустил тебя?
Сунил опять пожимает плечами. Несмотря на собственные мучения, стоит признать, что это была прекрасная ночь. Быть может, сейчас его выставят вообще без гроша, а уже через пару часов любимые пёсики Викрама будут хрустеть его косточками. Но сейчас он ещё во власти чужого тепла. В ушах ещё звучат тихие рваные стоны, а руки чувствуют судорожно сокращающиеся мышцы под тонкой кожей, мерцающей в лунном свете. Ведь всё это было на самом деле? Ведь было же…
– Сунил?..
– М-м-м?
Оказывается, он даже не заметил, как вернулся хозяин особняка. И стоит перед ним, а на пол сыплются цветные бумажки. Много бумажек. Много… но недостаточно.
– Забирай. И уходи.
Ночью он был живым огнём, сейчас – снова лёд. Хочется улыбнуться.
– Могу я воспользоваться каким-нибудь чёрным выходом?
– Нет.
Алые глаза не отражают ничего, нет больше ни смущения, ни злости. Интересно, насколько у него богатый опыт, чтобы так быстро вернуться к прежнему себе? А Ману уже открывает дверь на крыльцо, в комнату врывается прохладный ветер вместе с острым запахом полыни. Бумажки разлетаются. Зачем они теперь Сунилу?.. Но он наклоняется, сгребая несколько одной рукой, второй подхватывая с пола свою рубашку и жилет, закидывает на плечо, встаёт. Светлая макушка едва достаёт ему до подбородка. Хозяин особняка даже не собирается уступить дорогу, приходится обойти. Но когда нога уже ступает на крыльцо, Сунил вдруг слышит:
– Меня зовут не Ра.
– А как? – он не оглядывается, лишь останавливается.
– Ракеш.
«Повелитель полнолуния»? Красиво и ему подходит. Сунила вот назвали «Сунилом» за синие глаза… Ну да ладно. Но стоит сделать шаг, как снова прилетает в спину:
– Ты не взял деньги.
– Знаю, – ветер пронзает насквозь. – Но, чтобы купить жизнь, этого не хватит.
– Так тебя правда… убьют?
Сунил отвечает не сразу. С крыльца поверх забора ему видно одиноко стоящего у дороги человека. Низенького и широкого. Викрам. А ещё дальше, в тени переулка – несколько сутулых фигур. Глупо идти прямо им в руки. Обойти дом и махнуть через забор? Но где-то внутри ещё теплится надежда, что…
Движение. Он не слышал его шагов, но кровопийца… то есть, Ракеш уже стоит рядом, тоже смотрит на далёкий забор и то, что виднеется за ним. Что-то в нём изменилось, какая-то мелочь… не понять, не разглядеть.
– Это не стража, – заключает потомок демона и поднимает взгляд на Сунила. – Кто они?
– Барыги, – улыбается тот.
И вроде бы не место и не время для этого. Или нервное? А человек за забором уже переходит дорогу, скоро нырнёт в переулок. А вынырнет обратно уже не один. Пора уходить.
– Берегите себя, – бросает Сунил и спрыгивает с крыльца.
Нет, бегство – не выход. Если он исчезнет, эти типы ворвутся в особняк, и вряд ли Ракеш успеет их всех перекусать, а Ману уж точно своим огоньком напугает разве что младенца. Поэтому Сунил идёт прямо к воротам, на ходу натягивая рваную рубашку вместе с жилетом. Одного рукава почти нет, в спину дует... Когда до калитки остаётся десяток шагов, Сунил вдруг замирает. Потому что ему не хочется умирать. И что это за дурость такая с красивым жестом? Резко развернувшись, он бежит обратно, влетает в ещё незакрытую дверь, падает на колени и начинает собирать деньги.
– Разум вернулся? – негромко спрашивает притихший Ману.
Сунил косится на него, потом на обернувшегося на пороге Ракеша. Красив, зараза… Нельзя просто так сдаться и отказаться от него и своей жизни. Учёба в мастерской? Да, тоже жалко. Кивает.
– Я ещё вернусь, – бросает напоследок, вновь выбегая во двор и уже несясь к калитке.
И не слышит протеста. Быть может, ему просто хочется верить и надеяться, быть может, он лишь обманывает себя – но это неважно. Впервые в его жизни появилось это странное чувство, от которого хочется прыгать и танцевать. Смеяться без причины. И он сделает всё, чтобы его сохранить.
– Викрам! Прости! Не успел! Вот, только это…
Из тёмного переулка на Сунила молча глядят десятки глаз. Крепыш оборачивается, придерживая шляпу с пером.
– Сколько? – его глаза улыбаются совсем не добро.
– Сто. Как и сказал – быстрее не успею.
– Вот как?
Викрам отворачивается обратно, что-то негромко бросает своим – и Сунила окружают.
– Пойдём-ка с нами.
Кто сказал, что твои хотелки кого-то волнуют?
***
Сунил никогда не умел драться. Хотя, конечно, ему приходилось – например, когда соседский голяк пытался отравить его собаку. Или когда задира из сельской школы прилюдно назвал его мать дворянской подстилкой.
Но от толпы он предпочитал убегать, потому что свора собак и свора людей в общем-то похожи: лают, распаляя друг друга, совершенно теряют разум и бросаются скопом. Они внушают ужас.
Всю дорогу до склада его вели, плотно обступив и чуть ли не обнимая, словно старого друга, но по блеску в глазах и быстрым ухмылкам на щетинистых лица Сунил понял – его дела плохи. Но говорить на улице никто не станет, да и бесполезно, это же шестёрки, а вот на складе его может ждать туз. И уж тот-то должен понять, что живой Сунил принесёт денег больше, чем в качестве корма для собак.
А вот уже и сарай, снаружи кажущийся обычным жилым домом в три этажа, но внутри – лишь одно огромное помещение: высокие стены, почти невидимый потолок и ряды тяжёлых ящиков с товаром, образующих закутки. И в одном из таких, расположившемся недалеко от входа и скучающей охраны, Его сейчас и толкают на пол. Викрам забирается на большой ящик как на постамент, закидывает ногу на ногу и целую минуту смотрит на Сунила сверху вниз. А тот стоит на коленях, ещё чувствуя горечь крови во рту и затухающую боль в животе – ударили его не сильно, но лишь потому, что не сопротивлялся. Иначе бы уже наваляли по полной…
– Итак, друг мой, скажи, как давно ты этим промышляешь?
– Э? Чем?
– Продаёшь своё тело. Разве не знаешь, что в нашей семье есть уютное гнёздышко для таких, как ты?
Кто-то что-то явно понял не так. Конечно, Сунил тоже сначала не в том направлении подумал, но чтобы и эти… с другой стороны, как ещё это выглядело со стороны? Пришёл вечером, ушёл утром с деньгами, да и одежда порвана чуть ли не на куски, видимо, в порыве страсти... Но ведь правду не скажешь… мол, господа, по ночам приторговываю своей кровью…
– Что молчишь?
– Викрам, не помню, чтобы мне запрещалось работать где-то ещё. Или, как и в мастерской, здесь есть свои запреты на подработку?
– О, вовсе нет! – крепыш довольно прикусывает губу, словно пряча ухмылку. – Просто твой долг… ну ты помнишь… Видишь ли, я взял на себя смелость объяснить папе, что Райлаш не крал деньги, а взял на время. И теперь, раз ты настолько умелый, что способен заработать за ночь сотню ассигнаций, думаю, пора тебе переехать в одно замечательное место, где от клиентов не будет отбоя.
– А если я… не хочу? Мне ещё надо в мастерскую вернуться… и…
– А кто сказал, что твои хотелки кого-то волнуют?
Сейчас Викрам похож на муху, радостно потирающую мерзкие лапки. Прямо лучится самодовольством. А его прихвостни довольно похмыкивают. И всё какие-то незнакомые рожи… Хотя, он уже давно не появлялся на складе, может, новых людей набрали? И именно из-за них для Сунила не осталось работы – и пришлось отправиться в тот особняк? Ладно, но чего они лыбятся-то так нездорово?!
– Викрам… видишь ли, – Сунил тоже прикусывает губу. – Вряд ли где-то ещё мне столько заплатят. Можно сказать, это особенный клиент… понимаешь?
– Ну это решать не тебе. Я тут подсуетился, позвал ребят, которые не откажутся снять с тебя пробу. Заодно и проверим, годишься ли ты на постоянную работу.
Плохо. Очень плохо. Так плохо, что он уже готов вскочить и бежать. Быть может, неожиданность даст ему шанс? Но сзади уже кто-то наваливается на плечи… а кто-то обходит и приспускает с себя расстёгнутые штаны, теребя грязный член с прилипшими волосами и какой-то ещё дрянью. От одного его вида у Сунила к горлу подкатывает кислый комок.
– Давай, Райлаш, покажи, что умеешь… или сходим в вольер? – доносится с деревянного пьедестала. – Фисильда с щенками уже, наверное, проголодалась.
А член этого заросшего щетиной и воняющего перегаром мужика становится всё огромней. Особенно головка. Словно надувается изнутри. И уже почти тычется в щёку. Сунил отворачивается, но его голову сжимают, поворачивают и влажное липкое касается губ. Такая гадость!
– Ну же, открой ротик, малыш, – шепчет мужик. – У тебя такие мягкие губки… только зубки свои убери, а то ведь выбьем.
Смешки. Шарканье ног. Пыль в воздухе, и тошнота. Интересно, если он выдержит это… сможет ли снова смотреть на Ракеша? Нет, это быдло не сравнится с его чистой и красотой, но ведь Сунил, наверное, тоже кажется ему лишь грязной тварью. И всё же, вчера он…
Нос зажимают чёрные от въевшейся смазки пальцы, больше смысла упрямиться нет – Сунил открывает рот. Язык пытается остановить бревно, тут же сунувшееся внутрь… и дышать вновь становится нечем. Хотя нос и отпускают. Его продолжают держать за руки, заставляя наклониться, прогнуться... член входит всё глубже, толкается в горло. От омерзения и удушья кружится голова, он задевает этот твёрдый кусок плоти зубами – и его тут же хватают за волосы и отдирают. Удаётся вздохнуть, как раз перед ударом, от которого перед глазами вспыхивает россыпь блестящих осколков. Руки отпускают, позволяя завалиться на бок. А мерзкий вонючий козёл встаёт рядом на колени и снова тычет ему в рот своим хуем, а кто-то уже нащупывает застёжку на брюках Сунила.
И Сунил не выдерживает. Лягается. Почти вскакивает – но подсечка отправляет его снова на пол, на затылок опускается что-то тяжёлое…
А когда он выныривает из темноты, то уже чувствует голым бедром холодную землю. И перед самым носом видит колено в шёлковой штанине. Чуть выше – обеспокоенное лицо Викрама. Он держит его за волосы, всматривается и вдруг улыбается:
– Очнулся? Ну наконец-то! Мне бы хотелось, что бы ты был в сознании. Ребята тут обнаружили, что сзади ты ещё девственник – и мы решили подождать, чтобы насладиться.
Интересно, как они это сделали?.. Хотя, раз этот ублюдок собрал профи подобного дела, им виднее… Но, демоны ночи! Неужели его и правда сейчас отымеют?!
За щиколотки хватают и дёргают, затылок ударяется об утоптанный пол, суставы и связки визжат, когда его ноги пытаются развести шире. И противный палец лезет туда, куда ему совсем не положено! Глаза щиплет.
Горла касается холодное острое лезвие, оставляет надрез.
– И всё-таки, – снова раздаётся рядом немного скучающий голос Викрама. – Как же так вышло? Или твой клиент – дама?
– Да что ты телишься? – это уже другой голос, низкий и густой.
– Верно, засади давай, не тяни, – третий, сиплый и еле слышный. – Не один тут!
– А знаешь, – снова Викрам. Уже почти шёпотом. – Ты ведь мог и сбежать… да, я думал, что ты сбежишь… Или начнёшь вопить, что ничего не брал. Ты странный. И хоть мне велели тебя не убивать… Пожалуй, я скажу папе, что ребята просто перестарались…
Внутрь пихают уже не палец. Викрам встаёт, нож исчезает, но только Сунил пытается дёрнуться, как на плечо наваливается тяжесть – кто-то просто уселся сверху. Видно лишь залысину на затылке. Да и то – не очень чётко. Словно туман перед глазами… или это слёзы? Ещё не хватало разреветься, как девчонке. А ведь получается, его не просто поимеет по очереди вся эта толпа, но потом и пришьёт? А всё потому, что деньги присвоил именно Викрам? Надо было сразу догадаться… то-то все, кого он приводил, то исчезали, то оказывались предателями или ворами.
– Эй, что это за...– доносится сквозь шум в ушах.
Но боль внизу утихает, насильник замирает.
– Дым! Что-то горит…
– Пожар!
Несколько мгновений не происходит ничего, и в тишине отчётливо становится слышно треск. И вдруг прямо за ближайшей стеной из ящиков, озарив потолок, вспыхивает огонь.
– Тушите! Да бросьте вы этого… товар горит! Какая скотина курила внутри?! Убью! Эй, куда?!! А товар?
– Сам вытаскивай, коли жизнь не дорога!
Шарканье, топот. С новым вздохом дым забивается в горло и заставляет закашляться. Сунил садится и пытается нащупать свои штаны… их с него сняли, но не унесли же… вокруг почти ничего не видно. Белесый дым словно туман переливается через ряды ящиков, проникает сквозь щели, и только сильнее рассеивает свет зачарованных светильников. Кружится голова. Нащупав что-то тряпичное на полу, Сунил бросается туда, где кажется был проход – но налетает на стену из ящиков. Закрывает рот подобранной тряпкой – так дышать становится чуточку легче, но звон в голове не стихает, а сердце прыгает в груди, грозя выломать рёбра.
Нет, только этого и не хватало… Задохнуться с голым задом или сгореть заживо…
А за спиной уже что-то падает. Трещит дерево. Бьётся и звенит стекло. И вдруг на голову падает кусок мокрой тряпки, а кто-то хватает его за руку и тянет назад.
– А ну стоять! Держите их!
– Ману.
– Слушаюсь, господин…
Сунил стаскивает тряпку с головы и прямо перед собой видит каменную стену. Здесь пока не так уж много дыма, но вот дальше… тёмная фигура как раз исчезает в белом тумане. А рядом обнаруживается ещё одна, с каким-то тюрбаном на голове и одетая в лохмотья. И она… зачем-то приседает перед самой стеной, отводит назад сжатый кулак… приступ кашля не даёт Сунилу увидеть удар – но вокруг вдруг начинает рушиться камень. Его вновь хватают за запястье и тащат в небольшую дыру. Но надо быть слепым, чтобы не увидеть расползающиеся трещины! Сейчас вся кладка просто обвалится им на головы! Но Ракеш – а это именно он, хоть и в кои-то веки полностью одетый в отличие от Сунила – упрямо тянет его за собой. С кажущейся неожиданной для его легкого тела силой.
Солнце бьёт по глазам. Ветер – по голой коже. И Сунил наконец-то вспоминает про свои штаны, которые нашёл на полу.
– Погоди, я хоть…
– Некогда, – нетерпеливо бросает Ракеш.
Мусор и мелкие камни колют босые подошвы, ноют распухшие от ударов губы, а вон уже и кончается переулок. Совсем немного – и они выбегут на оживлённую улицу возле рынка. Но просвет между домами вдруг загораживает толпа. В их руках длинные палки. А один, низенький и в шляпе с пером, держится сбоку, не спеша, как обычно, лезть вперёд. Викрам даже не говорит ничего – его свора просто бросается вглубь переулка. А за спиной сквозь пролом в стене уже вытекает дым, заполняя узкое пространство между домами. И теперь черёд Сунила перехватывать руку Ракеша и тащить его обратно, туда, где нечем дышать, но где их не видно.