Но ему позволяют сделать лишь несколько шагов. Потом Ракеш застывает на месте.
– Там тупик.
– Я… кх… в курсе…
Его почти не видно, несмотря на яркое солнце. Удушливый дым заставляет заливаться слезами и прижимать ко рту уже подсохшую ткань.
– Выходите! – доносится крик Викрама. – Всё равно вам не сбежать! Ни тебе, Райлаш, ни твоей девчонке!
– Эй… тебя приняли… кх… за…
– У меня есть уши, и я прекрасно слышу всё, что несёт эта тварь.
– И… что будем… кх… делать?
Хотя, наверное, глупо беспокоиться за того, кто способен одним ударом пробить каменную стену… Только вот против своры этого будет наверное мало. И даже если Ракешу удастся вырваться и проскочить переулок, то вдвоём…
Но что-то криков больше не слышно. Только чередующиеся глухие звуки, будто кто-то кидает на землю мешки.
– Господин, всё готово.
Ракеш мягко высвобождает свою руку из всё ещё сжатых пальцев Сунила и, не обернувшись, уходит вперёд. Сунил же сначала вытирает глаза тряпкой, ещё немного влажной и приятной на ощупь. И уже потом спешит следом. Кто знает, вдруг это чудо сейчас растворится и исчезнет, как утренний туман?
На земле лежат тела. Некоторые – друг на дружке. А одного, последнего, Ману держит за горло на вытянутой руке и ждёт подходящего Ракеша. Тот медленно разматывает свой тюрбан, и дым стелется за ним по пятам.
– Господин Викрам? – вдруг спрашивает красноглазый своим обычным, ничего не выражающим тоном. – Я ведь не ошибаюсь?
Щёголь, потерявший шляпу с пером, странно трясёт ногой.
– Ману, ты его так задушишь…
Наверное, слуга ослабляет хватку, потому что из горла Викрама неожиданно вырывается хриплый смех.
– Ах ты… красавица… из тебя… выйдет отличное зелье приворота…
– Вот как?
Сунил уже рядом, и он впервые видит, как улыбается это существо с вечно презрительным взглядом. Но сейчас оно смотрит на Викрама почти ласково. И обнажает клыки.
Но вдруг замирает и обращает свой взор на него, Сунила.
– Я собираюсь убить этого человека, – произносит ровно и смотрит очень внимательно, словно ждёт какой-то реакции.
Сунил пожимает плечами.
– Приятного аппетита.
***
В этот раз в большой комнате горят свечи. А стол возле кресла накрыт, не то что бы богато, но посуда из серебра, а жаренное мясо сочится соком сквозь треснувшую ароматную корку. Не пользуясь никакими приборами Ракеш отрывает небольшие кусочки пальцами и не спеша отправляет в рот. Сунил попробовал повторить этот трюк, но не смог даже как следует ухватиться. Поэтому ему приходится пользоваться ножом.
– Этого кабана кормили чем-то несвежим…
Первая фраза, произнесённая Ракешем после возвращения. Хотя Сунил и не видел их обоих с того момента, как Ману затолкал его в бочку с водой, а потом и запер в той комнате с разбитым окном и перекосившейся узкой кроватью. И вот к вечеру они наконец-то соизволили его накормить. Правда, то, что Ракеш тоже может есть нормальную пищу, слегка удивляет. Но почему-то Сунилу не хочется задавать вопросов. Ведь стоит заговорить, как все иллюзии, уже свившие себе уютное гнёздышко в голове, будут вынуждены испариться. Так почему бы и не подержать себя в приятном неведении ещё немного?
– Кабан хорош с печёными яблоками…
На его замечание Ману, стоящий сбоку от кресла хозяина, хмыкает. И становится похож на обычного человеческого юношу.
Жёсткий стул скрипт под Сунилом, когда тот откидывается назад, на изогнутую спинку. Его живот полон. Ещё никогда в жизни он не ел столько мяса за раз.
– Когда вы уезжаете? – наконец решается задать вопрос.
– Как догадался? – скатывая мясо пальцами в шарик, Ракеш приподнимает почти незаметные на его лице брови.
– Просто… понял, что этот дом практически нежилой. Да и если бы вы жили всё время на одном месте – давно огребли бы проблем.
Он улыбается! Улыбается… правда, Викраму он тоже улыбался перед тем, как выжать его досуха. А вообще удивительно, откуда после такой обильной трапезы у этого существа такой аппетит? Сунил уже давно наелся, а красноглазый всё продолжает неторопливо поглощать один оторванный кусок за другим. А ведь мельче и весит намного меньше.
– Сегодня.
Звучит как приговор.
– Почему вы… пришли за мной туда?
При этом вопросе Ману, до сих пор стоявший расслабленно, вдруг вытягивается по струнке.
– Господин… с вашего позволения, я, пожалуй, начну собирать вещи…
Ракеш рассеянно кивает. А когда за слугой закрывается дверь, бросает новый скатанный из мяса шарик обратно на блюдо и аккуратно вытирает пальцы о синюю с золотым узором салфетку. На миг между его потемневших губ становится видно кончик языка, но вот он облизывает их и сжимает плотнее.
– Во-первых… Сунил, тебя ведь так зовут?.. Так вот, Сунил, во-первых, я терпеть не могу мразей вроде Викрама. До меня доходили слухи о его торговле… и об используемых ингредиентах… Но мне хотелось задержаться в столице. В больших городах можно дольше оставаться незаметным…
Он смотрит куда угодно, только не на Сунила. То на свои руки, то на полу-обглоданного кабана, то вообще косится на дверь, за которой скрылся слуга.
– А во-вторых?
– Во-вторых… я… я благодарен тебе.
– За что?
Свет свечей недостаточно ярок, но кажется, что мягкие скулы Ракеша наливаются румянцем. Он снова сжимает губы, будто пытаясь раздавить ими что-то. Вновь облизывает. Словно специально дразнит!
– Прошлой ночью… ты мог бы… но ты не сделал…
Ах, вот он о чём.
– Я просто не смог, – признаётся Сунил.
И берётся за бокал на длинной ножке. В нём красное вино, густое и сладкое. И всё же по цвету оно ни за что не сравнится с глазами Ракеша, чарующими и сейчас глядящими в самую душу. Наконец он взглянул на него!
– Просто я понял, что на тебя так подействовала моя кровь… Как алкоголь?.. Или наркотик?.. В общем, я не из тех, кто может воспользоваться подобным, а потом считать себя порядочным человеком.
– А ты себя таким считаешь?
Хотя вопрос кажется насмешкой, Сунил отвечает серьёзно:
– Конечно.
– И свои сны тоже?
– Ты…
Не может быть, он способен читать мысли? Или это что-то другое? Но Сунилу не стыдно. Да, даже за свои сны. И за свои чувства. Потому что в них нет ничего плохого. По крайней мере, если не судить о них по общепринятым меркам…
– Боишься?
Ракеш упирается локтями в стол, сплетает пальцы и укладывает на них немного заострённый подбородок. В его глазах настороженность и отражение огоньков от свечей.
– До ужаса…
Глаза мигают, начиная превращаться в тёмные и узкие провалы, но Сунил, сделав ещё один глоток, продолжает:
– … что больше не увижу тебя никогда.
От приторной сладости тошнит. Хочется запить водой или даже сунуть в рот лист полыни. Быть может, её горечь приведёт его в чувство и заставит очнуться. Но эта грусть в алых глазах напротив просто невыносима.
– Я не впервые встречаю человека, влюбившегося в ганду.
«Ганда» – нечистый. Так зовут отродье демонов в империи и других странах. Но разве можно назвать нечистым вот это вот существо, видящее его насквозь? И сочувствующее ему?
– Не все кинутся спасать малознакомого человека, даже если благодарны ему…
– Верно. Таковы люди.
Кажется, что много боли скрывается за этими простыми словами. Сунилу никогда не понять. В отличии от Ману. И именно поэтому он уже видит в прекрасных глазах ответ на так и не заданный до сих пор вопрос. Вопрос, который он уже не посмеет задать. Остаётся лишь опрокинуть в себя остатки противной сладости и улыбнуться. И вдруг увидеть, как Ракеш встаёт из кресла. Неужели уже всё? Сейчас он уйдёт… и… но юноша только обходит стол и останавливается, встав так близко, что Сунил снова чувствует странный запах раскалённого металла. Он не верит. Но он это видит – опущенные плечи, мягкий взгляд и расслаблено приоткрытые губы, до которых почти даже не надо тянуться.
И он касается широкой ленты на поясе, развязывает – и похожий на платье кафтан распрямляется. Ракеш поднимает руки и позволяет снять его через голову. Его острые плечи больше не кажутся хрупкими. Сунил касается ключиц кончиками пальцев, ведёт вниз, прижимая ладони, и вновь вверх – на спину, к лопаткам. Тянет к себе. Чувствует дыхание на щеке. Касание к шее. В третий раз Ракешу даже не требуется глубокий укус, он лишь сдавливает кожу губами – и струйки крови щекочут спину и грудь. Глубокие раны от его клыков ещё не поджили.
– Больно? – спрашивает вдруг, отстранившись.
А Сунил смотрит и не может оторваться от окрашенных в красный губ. Тянется к ним. И они раскрываются навстречу. Неловкий язычок пытается увернуться от его языка, но быстро сдаётся. Солоно от крови. И одновременно сладко – от вина.
Развернувшись, Сунил усаживает его себе на колени. Торопясь и путаясь ищет тесёмки, но ему помогают ловкие тонкие пальцы. И вот уже ладонь скользит по горячему бедру, сжимает худосочную мякоть. Ракеш разрывает поцелуй, он учащённо дышит и вновь тянется к шее… Ладно, пусть пьёт и пьянеет сколько хочет… Если это то, что ему надо.
Ракеш замирает. Застывает, словно статуя, даже его дыхания не слышно... и вдруг шепчет в самое ухо:
– Я хочу этого. Не как в прошлый раз. Не из-за твоей крови. Поэтому, пожалуйста…
Мурашки пробегают по позвоночнику, собираются на пятках, выстреливают к низу живота – и вот он уже вскакивает, прижимая к себе податливое тело, делает несколько быстрых шагов до огромной кровати. Ракеш падает на спину и обвивает его ногами. Словно не желая отпускать. И Сунил трётся об его возбуждённый член своим сквозь скользкую и уже давно нагревшуюся ткань. Прижимается, вдавливает себя до боли, заставляя Ракеша выгибаться, хрипло стонать и хвататься за покрывало руками, сминая его и подминая под себя. Но вот тот замирает, колени сдавливают бёдра Сунила, больше не давая ему шевельнуться. Потом чуть расслабляются. Выбравшись из них, Сунил стаскивает с длинных ног шаровары и опускается на пол. Перед ним измазанный спермой живот и подрагивающий аккуратный член, белый пушок вокруг и ниже. Сунил прижимается к упругим шарикам губами, сжимает, лижет языком, а когда бёдра подаются навстречу, обхватывает вновь затвердевший член рукой, а губами спускается ещё. Раскалённое и тесное отверстие не спешит уступить его напору. Но он терпелив. Это последняя ночь, подаренная судьбой, а перед ним – безумно желанное существо, которое просто не могло родиться на этом свете… Но желает Сунил не только тело, но и заключённую в нём душу. Ещё пока неизведанную, лишь обнажившую самый краешек – но уже пленившую его до конца жизни. Как же жаль, что её тоже нельзя покрыть поцелуями и заставить дрожать от удовольствия. Да, очень жаль…
– Да войди же!
Это приказ. Ему невозможно сопротивляться. И как бы Сунил не пытался – тело уже подчиняется. Штаны падают на пол, головка прижимается к увлажнённому отверстию – и он входит. Проникает. Его сжимает и плотно обхватывает. Ему не протиснуться дальше, но и не выйти.
– Подо… подожди… не спеши…
А это уже только просьба. Сунил кусает губы. Под поясницей Ракеша смятое покрывало, на впалом животе блестят бусины пота, смешавшегося со спермой. И всё равно он невыносимо красив. Словно божество.
– Боги не пьют кровь, чтобы выжить…
Ракеш вновь облизывает губы и ногами чуть отталкивает Сунила, но тут же снова прижимает к себе, заставляя войти до конца. Несмотря на тесноту и даже боль. Он сам начинает приподнимать и опускать бёдра – и не остаётся ничего, кроме как подчиниться этому плавному ритму. Погружаясь всё глубже. И словно бы чувствуя то, что чувствовать не должен. Словно это в него сейчас входят. Словно это он сейчас лежит на спине и еле сдерживается, чтобы не застонать во весь голос. И словно это у него настолько пересохло горло, что кажется сейчас треснет и расколется на осколки.
Что это? Мысли Ракеша? Его чувства?
Они уносят Сунила. Не подменяя собственные, но дополняя, словно оставляя цветные послевкусия.
А потом Ракеш опять притягивает его себе и толкает в сторону, заставляя поменяться местами. И снова. И снова. Покрывало остаётся где-то на краю постели, старые и затхлые простыни пропитываются потом, и даже уже неизвестно чьим больше. Сунил тонет в бесконечном упоении от обладания столь желанным и прекрасным существом, и он же позволяет раствориться в себе. Ракеш больше не притрагивается к его шее, но делит с ним свою жажду, как делит и искреннее наслаждение. Но иногда… почти незаметно, но Сунил замечает размытые тени, словно отголоски неприятных воспоминаний. И отгоняет их. Будто наглых птиц, слетевшихся на сочные созревшие зёрна.
– Никому не отдам, – шепчет. – Никогда…
И открывает глаза. За окнами тёмная серость. По стеклу барабанит дождь. Мокрые простыни остыли… и он остался один.
Я тебе совсем не нравлюсь?
***
Голоса. Сначала кажется, что это просто дождь. Но нет. Стоит взяться за бронзовую ручку двери, как с той стороны кто-то отчетливо произносит: «Обойдите там» – и уже наступает на скрипучую ступеньку крыльца. Медлить больше нельзя, да и искать, как запереться – тоже. Скорее к другой двери с грубой резьбой по старому дереву, дёрнуть, оказаться в тёмном коридоре, пробежать до уныло светящегося серым окна, выглянуть… никого не увидеть и осторожно поднять раму. И уже спрыгивая с подоконника под дождь услышать за спиной:
– Держи его!
Броситься бежать. Через репьи и мокрые кусты, хлещущие по лицу и цепляющиеся за одежду, поскальзываясь и по щиколотку увязая в размокшей жирной земле. Совершенно неожиданно выскочить на открытое место – впереди забор, а за ним каменная стена. Обдирая локти, взлететь на него, приземлиться на пятки и насладиться вспыхнувшими перед глазами жёлтыми искрами. Поскользнуться и проехаться задом по грязи, подняв тучу брызг. Выглянуть из узкого переулка, не забывая покоситься на редкий забор, на двор за ним, на дрожащие ветки кустов, каждое мгновение ожидая, что кто-то выскочит и увидит его… Но заставить себя сосредоточиться на улице. Вон идёт дама со слугой, слуга несёт над ней зонт. Вон стоит карета с поднятым верхом, из неё поднимается редкий дымок, тут же приглушаемый дождём… И сколько же здесь переулков! Дома стоят неплотно, так что спрятаться даже сотне человек проще простого. Но как они вычислили это место? Хорошо, что Ракеш успел уйти. Там, у рынка, им удалось скрыться благодаря панике и пожару, здесь же, в это раннее дождливое утро, банда Викрама может успеть сотворить всё, что угодно, пока кто-то сообразит сбегать за стражей. Но Викрам должен быть мёртв… Впрочем, в семье и без него много народа, а потеря огромного склада со всей продукцией – да, такого они не простят.
Вопрос лишь в том, знают они о Суниле или нет?
Хотя, раз сунулись сюда – значит, выжил кто-то, кто вчера следил за ним и видел, как он выходил из этого дома. А может и Ракеша тогда заметил в дверях…
Плохо. Как же вернуться в мастерскую?
Или не возвращаться…
Нет, он должен. Столько времени и сил было вложено в это проклятое обучение! Отказаться от него значит поставить крест не только на прошлом, но и на будущем… Сначала нужно убедиться, что его ищут и что в столице оставаться больше нельзя, но если есть хоть шанс вернуться к учебным будням – воспользоваться им он просто обязан. Чтобы доучиться, чтобы стать приличным и уважаемым человеком, и чтобы наконец выплатить весь залог и вернуть материнский медальон, заложенный антиквару.
Стянув с плеч оставленный Ракешем новый жилет и набросив его на голову, Сунил выскальзывает из переулка и бросается бежать словно простой прохожий, спасающийся от дождя, но не сломя голову, будто улепётывает от кого-то, а просто торопливо, ёжась и выбирая, куда ставить ноги.
И у него получается. Вон уже и широкая дорога, а за ней кончается и этот спальный район. Дальше идут пекарни, несколько технических складов, потом другие мастерские. Только вдруг позади раздаётся нарастающий цокот копыт. Сунил бросается к обочине, но его обдает волной из лужи, выбитой огромным колесом. И снова всё становится спокойно. Оглянуться бы, да проверить, не бегут ли следом подозрительные типы, скрывая топот за шелестом дождя… Но если кто-то всё-таки наблюдает за Сунилом – такое поведение может ему показаться подозрительным.
А вот и знакомый забор, за ним здание из красного кирпича, и где-то там окно с решёткой, ведущее в комнату Лалы…
У ворот стоит карета с поднятым верхом. Из неё выходит человек в приплюснутой шляпе и длинном плаще, бросает что-то дымящее на мостовую, и дымить оно перестаёт.