— Ну что вы…
— Да ты даже от мундира увернуться не смог! — Проигнорировав руку, Иван Александрович самостоятельно поднялся с места, опираясь на трость.
— У этого мундира есть очень ценное свойство. — Не показал я расстройства и зашагал рядом со стариком, провожая к выходу.
— На нем плохо видно кровь? — Фыркнул старик. — Сможешь казаться живым подольше?
— Всего доброго, Иван Александрович, — расстался я с ним у дверей, не пожелав ответить.
А тот и не настаивал на ответе, что-то бормоча себе под нос.
— Это то, что собрали по Борецким мои личные вассалы, которых я не желаю пока проявлять, — вручил он напоследок флешку. — Я — не один, чего бы ты обо мне не думал. И знай, вздумаешь пойти на дно — я тонуть вместе с тобой не намерен. У меня достаточно желания и сил, чтобы удержаться на плаву даже без тех, кто сегодня не пришел! — Приосанился он, что при отсутствующей ноге получилось скверно.
Однако не помешало ему изобразить уверенную походку до лимузина.
Я же поправил мундир и обратил внимание на продолжающуюся суету. Ники не было — она ни о каком торжестве и не догадывалась, а шум и скрежет стройки надежно отгоняли ее любопытство от первого этажа.
Заметив мое одиночество, в мою сторону заспешил Димка — сначала поспешно, чтобы никто иной не перехватил (например, устроитель сегодняшнего праздника, который и без того уже полчаса поглядывал из дальнего угла), но уловив внимание на себе — завершил путь уже более солидным шагом.
— Магазины все-таки достроят, — задумчиво прокомментировал он, остановившись рядом. — Привезли готовые комплекты, собранные на других объектах. Так что, через пару месяцев мучения с сантехникой и проводкой, запустимся. — Слегка маятно подытожил Димка.
Вроде как, ни в малой степени этому не радуясь.
— И в чем проблема? — уловил я несовершенство его эмоций.
— Так надо будет принимать покупателей, — пожал тот плечами. — А у нас особый режим охраны. Как мы откроемся-то?
— У нас нет проверенных семей среди сотрудников? Предложи дамам бесплатный шоппинг и косметику, — повел я рукой, примерно прикидывая, где тут будет парикмахерская, а где — солярий. — Нике же надо как-то заводить подруг, узнавать новости. Пусть общаются.
— Но торговые сети могут взбунтоваться…
— Обещай им среднюю выручку для подобных площадей. Когда еще торговцы отказывались от денег?
— Понял. Есть ко мне поручения? — Деловито уточнил он.
— Да. Через шесть лет нужен будет мальчик с ветрянкой. — Коротко кивнул я, невольно взглянув на лестницу второго этажа. — Только в этом здании ничего не планируй. Нам эпидемии тут даром не нужны.
— Это-то ясно… — Задумчиво подтвердил Димка. — А мальчишка тоже должен быть пятилетний?
— Ты уж расстарайся.
Я похлопал его по плечу, благословляя на новые свершения, и отправился проведать вкушавшего яства Пашку — причем, делающего это так вдумчиво и неторопливо, что невольно проснулся аппетит.
— Вольноопределяющийся Борецкий!
Тот мигом отложил кремовое пирожное и встал по стойке смирно рядом со столом.
— Что порекомендуете старшему по званию? — Внимательно посмотрел я на оставшиеся блюда.
Хотя картина и без того понятна — чего осталось мало, то и хорошее.
— Рыба весьма неплоха. — Начал было Пашка, но с грустью пронаблюдав, как я цепляю предпоследнее пирожное добавил. — И эти заварные тоже хороши, рекомендую!
— Присаживайся, — махнул я рукой, и занял место рядом. — К смотру у светлого начальства готов?
— Мундир выглажен, — пожал княжич плечами и тут же уточнил. — Не этот, другой. Парадный, с полковым гербом. Лошадь тоже устроили… Только можно ведь на машине, — заикнулся Пашка.
— Чтобы гусар — на машине?
— Ну тогда на метро…
— В метро — на лошади? С ума сошел? Да там всего пара километров, — успокоил я друга. — Зато шефу будет приятно.
Столовался и проживал князь Давыдов на Воздвиженке, в особняке Арсения Морозова, некогда выигранного в карты у предыдущего владельца. И какие бы не происходили жизненные перипетии, князь этот дом умудрился повторно не проиграть, залогом выставляя что угодно, кроме коня, крестика, сабли и жилплощади в центре Москвы. Так что обнаженный всадник при крестике и сабле, возвращающийся домой под утро — это просто к одиннадцати туз, а не новомодный перформанс.
— Ломову ты отчего-то не запретил быть на Феррари.
— Потому что он все равно верховой езде не обучен, и что-нибудь себе обязательно сломает. А в Феррари и герб тематический, и подушки безопасности. — Отметил я, подхватывая последнее оставшееся пирожное. — Артем же не придет? — Уточнил я на всякий случай.
— Дома проблемы, но с утра обещает быть. — Кивнул Пашка на свой сотовый, оставленный на краю стола.
— Вот и славно. — Все-таки отложил я лакомство в сторону, задумчиво посмотрев на потолок высотки.
Схожу потом, отнесу. Ее ведь праздник.
— И сдалось тебе это гусарство, — без пренебрежения, с легкой иронией произнес Борецкий. — Никогда от тебя про него не слышал.
— Нет, почему? Есть свои преимущества. Вот ты знаешь, что к этому мундиру прилагается величайшее позволение владеть любым оружием и где угодно? А вот каким оружием — не уточнено за давностью лет… То ли саблей, то ли пистолем… То ли боевым катером в акватории Москва-реки.
— Ты это… — заволновался Пашка. — Один раз пострелял по Кремлю, и хватит. Повторяться — дурной тон!
— Да я так, для примера. Там уже полноценная РЭБ развернута и спутник с прямой трансляцией. — Приступил я к кусочку торта. — Но согласись, если кто полезет сбоку с ножом, то куда проще закрыть люк танка и повернуть к нему орудие.
— Это ж как-то не по-гусарски.
— А мы — новые гусары. С современным высокоточным вооружением.
— Но на лошади?
— Лошадь плохого человека сразу чует! — С важным видом поднял я палец. — А полторы тысячи лошадиных сил так вообще рвут в ошметки.
— А что Иван Александрович? — Хмыкнув. между делом спросил Пашка, уцепив гроздь винограда.
— Этот… — Невольно смотрел я на выход. — Он решился.
— На что? — Деловито объедал княжич ягоды с ветки.
— Нас предать. — я самостоятельно потянулся за графином с апельсиновым соком, жестом остановив предупредительно выдвинувшегося к нам слугу.
— То есть? — Замер Пашка.
— Много говорил, как у нас ничего не получится. Объяснял себе, почему нельзя придерживаться соглашения. Прямо, естественно, ничего не сказал.
— Тебе показалось, что он предаст. Но Иван Александрович еще ничего не сделал, — уточнил Борецкий.
Кивнув, я встал, призывая друга подняться. Вручил Пашке бокал и торжественно поднял свой.
— Предлагаю тост. Чтобы мои плохие предчувствия никогда не сбывались.
— Они всегда сбываются, — эхом произнес разом погрустневший друг.
Я опрокинул стакан и резким движением разбил его об пол.
— На счастье. Убирайте тут все, — обратился я в наступившей тишине к слугам.
— Да все будет хорошо, — пожелал приободрить меня княжич.
— А вот сейчас и посмотрим, — вздохнул я мрачно.
После чего положил заготовленное для Ники пирожное на тарелочку и с решительным видом направился к лифтам.
Шепот в полумраке огромного зала сенатского дворца, под приглушенным светом плафонов, светящих едва ли сильнее, чем вечер в зазорах между портьерами на окнах.
Взволнованный голос, срывающийся на тихие проклятия самому себе, и истовые молитвы человеку напротив него.
У этой беседы не было свидетелей. Значит, нет порока в слабости. Нет урона чести в унизительной коленопреклоненной позе, когда из-за протеза ноги приходится держаться за штанину благодетеля, с ужасом понимая — оттолкнет, и ударишься лицом о паркет.
Ведь гостю клялись — никто из ныне живых не видит. Никто не слышит.
И только неживые камеры бесстрастно смотрели с десятка ракурсов, запоминая каждое слово.
— Иди ко мне, вот так. — придержав за руку и встав на колени рядом, Первый советник бережно разместил голову просителя у себя на груди и успокаивающе огладил просителя по седым волосам. — Ну почему, почему ты не пришел ко мне раньше? — Словно брата, успокаивал один престарелый мужчина второго.
— Меня обманули… — дрожал голос просителя от гнева, алкоголя и отчаяния. — Он..
— Тш-ш… — Не дали ему ответить, прижав к себе чуть сильнее. — Плачь, мой друг. Никто не видит.
Бесстрастные устройства зафиксировали, как в мундир первого советника что-то горестно промычали.
— Ну а на кого ты понадеялся? На мальчишку? — Журили просителя.
…
— Ты думал, он действует сам?
…
— Ну конечно, Юсуповы! И кто он без них сейчас?
…
— У него остался родовой перстень? — Мелькнула толика заинтересованности, зафиксированная видеообъективами. — Значит, его простят, но что будет с тобой?
…
— Они хотят твоей смерти. Они хотят твое княжество. — Мягко соглашались с обиженным сопением.
…
— Страну надо отвлечь. — Мудро произнесли в ответ на стоны и жалобы.
…
— Конечно, я скажу, что надо сделать. И всем станет не до тебя. — Подарили шанс в ответ на робкую надежду. — Ты же не потерял дар ходить по теням?
…
— Ослаблен, но не исчез. Это очень хорошо, — покивали, задумчиво продолжая гладить гостя по волосам. — Значит, вот что ты сделаешь.
Первый советник наклонился близко-близко к уху гостя, шепча тайком и украдкой даже от собственных камер.
И тут же задавил разгневанный возглас, с силой прижав гостя к груди.
— Разве император пожелал бы этого? — Строго спросил он старика, не ослабляя давление. — Честью клянусь, он этого никогда бы не позволил.
…
— Я дам ключи к защите.
…
— Стране нужен враг. — Надавил Первый советник в ответ на тихие сомнения. — Настоящий, богатый враг внутри себя, которого можно разорвать и есть пару лет.
…
— Ты сделаешь это. — Приказным тоном сказал вельможа. — Иначе разорвут тебя.
— Сделаю. — Поднял пьяное и мокрое от слез лицо Иван Александрович, бывший князь Черниговский.
И подобострастно поцеловал перстень на протянутой к нему руке.
Глава 7
Наш строй был короток, неровен, но весьма представителен.
Крупный и угрюмый вольноопределяющийся княжич Шуйский Артем на левом фланге, отдельной боевой единицей, по которому сразу и не скажешь, что он с нами.
Далее вольноопределяющийся княжич Борецкий Павел, бодрый и веселый, насколько это может быть человек, не пропускавший три приема пищи последнюю неделю.
И замыкая строй, корнет лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Самойлов Максим, без титулов, но с усами.
Ну а между нами с Пашкой таращил шокированные глаза куда-то в сторону и глубоко вздыхал грудью слегка неадекватный рядовой Ломов.
Мы честно пытались его прикрыть и поддерживали своими плечами, но он все норовил вывалиться из строя. И это мы еще ему руки к поясу привязали — иначе продолжал бы изображать гигантского кальмара, пытаясь ухватиться за кого-нибудь.
— А это кто? — Задержался князь Давыдов около не вполне осознающего где он, и что с ним, рядового.
— Господин Полковник, разрешите доложить, — Браво выступил я на полшага вперед. — Рядовой Ломов, господин полковник! — Рекомендовал я подчиненного.
Почуяв пустоту рядом, рекомый принялся заваливаться влево, но был вовремя удержан Пашкой за ремень и установлен в вертикаль обратно.
— Что с ним? — Принюхался к нему Давыдов, алкогольного запаха не распознал и недоуменно воззрился на меня.
— Он Феррари в дерево припарковал. — Отрапортовал я. — Дважды на одном Феррари не ездит, господин полковник!
— Гусар! — Признал в нем Давыдов своего. — А чего руки привязаны?
— Зело гневен, господин полковник! Ему показалось, что то деревце изволило ему дерзить, господин полковник! Он бы порубал его в клочья, но растение сие не из благородных! Ольха, ваше сиятельство!
— Так пусть даст в морду!
— Он и хочет! Еле удерживаю, господин полковник. — Поддакнул Пашка, вновь оттягивая Ломова за ремень.
— Они сказали, что выпьют мою душу, — прошептал рядовой Ломов.
Это он до абонентов начал дозваниваться, которые «виртуозы» с турнира Долгоруких.
Кто ж знал, что в таком состоянии ему за руль нельзя — рядовой стоически умалчивал о ночных кошмарах, не дающих ему спать вторую ночь… И о том, что некоторые абоненты перезванивали ему в эти самые сны — без сотового и международного тарифа.
Это уже сегодня ему нацепили всяких-разных артефактов, блокирующих нежелательных абонентов и прочих коллекторов душ. Но тяжелую правую ногу он все равно напоследок проявил — когда кто-то принялся названивать ему среди белого дня, прямо в мозг.
— Это кто такой мерзавец?! — Возмутился князь Давыдов, гневно уцепившись за флягу.
Там, обычно, сабля у него висит — судя по ростовым портретам на стенах огромного зала. Но ныне время мирное.
— Страховщики, ваша светлость! — ответил я за рядового. — Редкостной породы шельмецы! Даже к ольхе пристали, на предмет нетрезвого состояния!
— Но мы их уже спровадили, господин полковник, — заметив двинувшегося было к окнам князя, Пашка решил спасти и без того грустного страховщика.
У его конторы, наверное, можно смело вычеркивать нолик из квартальной прибыли. Впрочем, когда брали страховую премию — то радовались без меры. А вселенная, поговаривают, стремится к равновесию.
— КАСКО, господин полковник, — поддержал я. — Никаких проблем!
— Каска — это хорошо! — Покивал Давыдов одобрительно, прикладываясь к фляге. — Мне как то в голову выстрелили, так если бы не каска, государь бы заметил дыру и не пустил бы в атаку!
— А велика ли была та дыра, ваше сиятельство? — Осторожно уточнил Пашка.
— Каска прикрыла, — отмахнулся тот, как от мелочи. — Вольноопределяющийся Борецкий! Знавал вашего прадеда, — огладил князь свои усы. — Сколько раз мы с ним тонули! Десяток кораблей потопили — и это только своих! А чужих вообще без счета!
— Он тоже вспоминал о вас, господин полковник. — Дипломатично ответили ему, не уточняя, впрочем, в каком ключе.
— Рад, что вы с нами! — Подойдя, сжал князь Пашкино плечо и шагнул налево. — Вольноопределяющийся Шуйский!
— Осмелюсь доложить, господин полковник, но батюшка может написать мое отречение вот прямо в этот момент. — Меланхолично заметил Артем.
Хоть среди Шуйских он и считался первым по силе — а значит и самым главным, это не лишало старшую родню рычага для влияния через титул. Потому что если наследник не желает слушать и считает себя самым главным — то пожалуйста, изволь занять престол и править княжеством! Дед с отцом с радостью свалят на него всю рутину. Ну а уж если хочется пожить с молодой, заграничной супругой, а не впрягаться с молодых лет в ярмо княжеских дел с рассвета до заката — то изволь прислушаться и делать, как советуют.
Но князь Давыдов на такие вести отреагировал с неожиданным энтузиазмом.
— Ха! Пять!
— Что «пять»? — осторожно уточнил княжич.
— Пять! Пять раз меня лишали наследства и герба! А один раз вообще отлучили от церкви!
— Это как, господин полковник? — Полюбопытствовал я.
— Да затопили конвой кораблей на Дунае, оказалось — папская казна с охраной. — Прищурился князь. — Так кто знал? Вымпелы то ганзейские, а те паразиты и ростовщики известные. Но мы, когда с твоим дедом в Риме были, — кивнул он Артему. — Все папе объяснили, честь по чести. Мол, недоразумение, да и только. Меня даже прелатом сделали, а деду твоему обещали епископство, если вспомнит, где тот конвой был…
— А что, до сих пор не нашли? — оживился Артем.
— Нет. — Пожал Давыдов плечами. — Сам же знаешь, дед что учудить может. Он все гвозди и железные скобы Силой в пыль сорвал, так доски с мачтами по течению пошли, а главный клад там и остался. Свидетелей, понятно, никаких. — Сощурил Давыдов глаза. — Но это уже ДеЛара. Не любит он ганзейских.
Шуйский живо переглянулся с Пашкой, встретившись с ним азартными взглядами.
— Господин полковник, а где, говорите, караван утонул?
— Где-то под Марксхаймом, если память не изменяет, — пожал Давыдов плечами.
— А в полку бывают отпуска?