— Мара, стой! — Харр, конечно, заметил, что случилось с людьми, и поспешил меня догнать. Схватил за плечи, тоже развернул, но сейчас это не вызвало протеста. А когда мужчина крепко меня обнял, то и вовсе стало хорошо — близость, запах его доставляли удовольствие, успокаивали, заставляли расслабиться, и всё это вместе почему-то вызывало одобрение того, что мной сейчас управляло. Самого комплекса?.. — Зачем ты сюда пришла, маленькая беспокойная урши?! — ворчливо спросил Нидар, чуть отстранился, продолжая придерживать меня за плечи.
— Необходимо завершить процесс, — ответила невозмутимо.
— Что? — опешил харр.
— Процесс вышел в критическую фазу, необходим контроль за его завершением во избежание летального исхода. Вероятность летального исхода при неконтролируемом течении процесса равна единице.
Нир несколько мгновений пристально, хмуро разглядывал меня. Кажется, сказанного он не понял, но всё же медленно разжал руки и позволил продолжить путь. Сам двинулся следом, но — не препятствовал, и это обстоятельство вызвало у чуждого разума чувство глубокого удовлетворения.
Цель пути — небольшое почти пустое помещение. Посередине большая прямоугольная плита, в её изножье — подобие кресла. По краю сознания скользнуло чувство узнавания и панический страх, но то, что вело меня, оставалось спокойным. Оно знало, что опасности нет. Слегка досадовало на отсутствие персонала и некоторых вспомогательных средств, но было уверено в успехе. Ноль целых восемь десятых — это очень хорошая вероятность.
Обуреваемая страхами и сомнениями, но не имеющая возможности сопротивляться, я забралась на прямоугольную плиту, мельком отметив, что она тёплая и совсем не твёрдая на ощупь, напротив, приятно пружинит.
Стоило лечь, как реальность отдалилась, растворилась в новом потоке сновидений. Обрывочных, коротких, бессвязных. Бесчисленные лица, почти исключительно харрские и почти все незнакомые. Коридоры и залы научно-исследовательского центра — сейчас я точно знала, что представляют собой эти пирамиды.
А потом пришла темнота. Абсолютная, безбрежная чернота открытого космоса с крошечными пылинками далёких галактик. И я ощутила себя им, этим бескрайним древним ничто, холодным и мёртвым.
Или всё же… нечто? Не безжалостное, не равнодушное, просто невообразимо огромное и неспособное заметить даже отдельную звезду, не говоря уже о чём-то еще более крошечном, вроде человеческого существа.
Живое. Растущее.
Разумное?..
ГЛАВА 9. Новое
Проснулась я вдруг, словно от лёгкого тычка в плечо. Некоторое время рассеянно разглядывала потолок, пытаясь понять, кто я вообще такая, где нахожусь и что происходит. Почему-то никакого волнения пустота в голове не вызывала, я чувствовала себя спокойной, отдохнувшей, здоровой и полной сил, а всё остальное… Да разберусь потихоньку!
Сначала вспомнились обрывки снов, и я даже потёрла ладонями лицо, пытаясь отогнать лёгкое головокружение, которое они вызвали. Крепко зажмурилась, опять открыла глаза, разглядела над головой потолок. На ровной поверхности танцевали цветные сполохи — светящиеся линии разбегались в стороны, собирались обратно, сливались воедино и опять разделялись. Красиво и абсолютно бессмысленно, просто декоративный элемент.
В ответ на моё раздражение огоньки замерли и потухли, оставив пустую гладкую поверхность.
Так лучше.
— Мара! — окликнул приятный, низкий мужской голос, мгновенно отдавшийся где-то за грудиной теплом и волной лёгкой, сладкой дрожи. — Ты очнулась! Как… как ты себя чувствуешь?
Я повернула голову на голос как раз тогда, когда мужчина приблизился и опустился на корточки рядом с лабораторным столом, на котором я лежала. Оказавшись со мной лицом к лицу, он бережно коснулся ладонью щеки, погладил. Я на мгновение прикрыла глаза, наслаждаясь лаской и пытаясь сообразить, кто он.
Мой мужчина. Это утверждение не вызывало никаких сомнений и протеста. Красивый, сильный, только мой и ничей больше. А я… Мара — это, наверное, я? И, наверное, нужно ответить.
— Не знаю, — проговорила на пробу. Прозвучало немного сипло, да и взгляд рыжего почему-то стал ещё более озадаченным, но пока я это проигнорировала. — Чувствую хорошо, только ничего не помню. Кажется, это временно. Разово пришлось усвоить большой объём информации, мозгу нужно время, чтобы привыкнуть. Что-то не так? — спросила я, потому что лицо мужчины с каждым словом вытягивалось всё более растерянно.
— Я… не всё понимаю из того, что ты говоришь, — осторожно признал он. — Ты можешь встать?
— Да, — ответила уверенно.
Села, свесив ноги. Расстёгнутые и чуть приспущенные штаны доставляли неудобство, но его можно было потерпеть, пока возиться с ними не хотелось. Ладонь мужчины, которая мягко поддержала меня за плечо, страхуя и помогая, вызвала новую волну тепла, как его голос парой мгновений раньше. Очень хотелось, чтобы он не просто держал, но погладил, обнял…
Я с новым интересом окинула его взглядом — густую рыжую гриву, мощный торс, прикрытый странной жилеткой, мускулистые руки. Хорош, невероятно хорош!
Ладонь его скользнула по моему плечу вниз, дальше по предплечью, аккуратно взяла кисть, утонувшую в его огромной лапе. И это мне тоже понравилось; нет, не размер руки, а нежность, очень правильная осторожность. Вот он точно нормальный и знает, как правильно держаться с женщиной, в отличие от…
От кого?
— Мара? — вновь окликнул меня рыжий. В тревоге подался ближе, длинный хвост его тесно переплёлся с моим.
Стоп. Моим?..
Я медленно, словно преодолевая внешнее сопротивление, опустила взгляд вниз — и в глазах опять потемнело.
Повторно я очнулась почти сразу, точно зная, что прошло всего несколько секунд. Но в этот раз шевелиться и даже открывать глаза не спешила, более того, старательно гнала прочь вообще все мысли, повторяя в голове дурацкую песенку.
— Нир! — позвала шёпотом. Мужчину я чувствовала: он сидел, держал меня на коленях, крепко обнимая обеими руками. — Нир, мне сейчас… Мне такое приснилось! — призналась сипло.
— Всё хорошо, — с явным облегчением ответил он. — Зато ты меня вспомнила. А себя помнишь?
— Помню. Тамара Иванова, двадцать шесть лет, младший научный сотрудник, археолог. Я прилетела на Индру, мучимая снами, чтобы посетить местный храм, — протараторила спешно. — Нир, мне… Мне приснилось, что у меня вырос хвост. Представляешь? Ужас какой…
— Почему ужас? — задумчиво хмыкнул он. — Очень удобно. Не представляю, как урши без них живут.
Я наконец открыла глаза. Встретилась взглядом с харром, покрепче вцепилась в его жилетку и медленно-медленно опустила взгляд вниз и влево, где ощущалось что-то… что-то…
— М-мамочки, — прошептала дрогнувшим голосом. Потому что хвостов на самом деле было два, тесно переплетённых. Один со знакомой рыжей кисточкой, большой и пушистой, второй — заметно тоньше, и кисточка на нём была меньше, другой формы, светло-золотистая, совсем как мои волосы.
Не знаю, кто дёрнулся первым, хвост или я, но я совершенно несолидно взвизгнула и опять зажмурилась.
— Тихо, моя арриши, не бойся, — мягким, мурлычущим тоном проговорил Нидар, одной рукой продолжил крепко прижимать к себе, явно опасаясь, что сбегу, а второй начал ласково гладить по голове, аккуратно массируя затылок кончиками пальцев.
Прикосновение оказало буквально магнетическое воздействие. Это было не просто приятно, но на самом деле успокаивало, заставляло сердце стучать ровнее, а мысли — двигаться более плавно, без лихорадки и паники.
— Легко сказать — не бойся, — пробормотала я, но всё-таки опять открыла глаза и, решившись, вытянула ногу. Увиденному уже не удивилась. — Вин! А еще у меня лапы. И… уши, да? И усы? Плюк сожри! Да, я же их чувствую… Вин! Пусть оно мутирует меня обратно!
На этом цензурные слова закончились, и я принялась просто ругаться от бессилия, вспоминая создателей этого храма, всех харров в целом, их древних предков и проклятую планету. Под горячую руку досталось и Нидару, который был виноват в случившемся не больше моего, но мужчина, кажется, не обращал внимания на слова. Продолжал крепко, но осторожно удерживать, не позволяя вырываться и сильно дёргаться, гладил по голове, порой шептал что-то утешительное и медленно покачивался, баюкая меня. Пока я ругалась, пока пыталась унять нервные слёзы, пока боролась с ощущением, что схожу с ума.
Но реакция даже на такое потрясение не может быть одинаково острой постоянно. Через некоторое время я умолкла, потом перестала трястись и плакать, а потом вообще все эмоции как-то поблекли, потускнели. Напряжение ушло, осталось чувство опустошённости. Несмотря на отличное физическое состояние, я чувствовала себя настолько вымотанной, словно несколько суток шла по болоту.
— И как я теперь родителям покажусь?! — пробормотала со вздохом. — Слетала в отпуск. Плюк! Вернусь хвостатым чудовищем…
— Ты очень красивая, — возразил Нидар и выразительно потёрся носом о мой висок. Я нервно дёрнула щекой, расправляя замявшиеся вибриссы.
Вин!
— Ага, особенно хвост! — хохотнула нервно.
— Прекрасный хвост, — убеждённо заявил харр. — Мне очень не хватало его всё это время.
— Тебе? — озадачилась я. — Какое тебе дело до моего хвоста?
— А как еще было тебя понять?
— Чего? — растерялась я и запрокинула голову, чтобы заглянуть в лицо мужчине. Моя собственная странная память никаких пояснений по этому вопросу не содержала.
Нир улыбался — тепло, ласково, и выглядел при этом страшно довольным. Кажется, лично его всё устраивало, причём настолько, что изобразить сочувствие не получалось даже из вежливости.
Впрочем, о чём я! Он же харр, ему наша вежливость…
— По хвосту легко определить отношение, — охотно пояснил рыжий. — Когда от него отвлекаешься и не думаешь о нём, он выдаёт подлинные чувства. Когда рядом кто-то, к кому хочется быть ближе, он это показывает. Норовит обвить чужую руку, ногу, а лучше всего хвост. И если интерес взаимный, это сразу видно, — он выразительно шевельнул хвостом, наверное, имея в виду тесное переплетение наших конечностей. — Как урши без хвоста определяют, нравятся они друг другу или нет?
— Методом проб и ошибок, — проворчала я, вновь зажмурилась и уткнулась лбом в шею мужчине. — Я схожу с ума. Или уже сошла?
— Всё будет хорошо, — уже привычно мурлыкнул этот хронический оптимист и опять принялся гладить меня по голове.
— Теперь понимаю, почему ты постоянно это делаешь. Для вашего вида это действительно очень приятно. Наверное, есть какие-то особенно чувствительные нервные окончания, — заметила я негромко.
— Делаю что? — озадачился Нир.
— Гладишь меня по голове. Вин! Что мне теперь делать, а?
— С чем?
— Со всем этим! — раздражённо огрызнулась я. — Кардинальная генетическая перестройка организма, да ещё автоматически… Твои предки были круты, у нас такое не лечится! А эта дрянь обратной процедуры не знает…
— Хорошо.
— Чего хорошего-то? — возмутилась я. — Мне страшно на себя в зеркало смотреть, и лапы меня эти пугают, и хвост, и… Плючья автоматика!
— Ты красивая, — спокойно возразил он. — И была, но теперь особенно. А главное, теперь ты уже точно моя.
Я набрала воздуха в грудь, чтобы разразиться длинной матерной тирадой — и шумно выдохнула.
Всерьёз злиться на Нидара не получалось. Конечно, вся эта дичь случилась не без его участия, но обвинять его было бы жестоко и глупо. Просто стечение обстоятельств и слишком надёжная автоматика. И слишком продвинувшиеся в генетике древние харры.
Я не знала, что именно и почему произошло, пихать такие подробности в мою голову не нашли нужным, но на каком-то этапе развития у этих разумных начались проблемы с рождаемостью. Гибли эмбрионы с женским набором хромосом, причём гибли на ранних стадиях развития и даже в пробирках, невзирая на все ухищрения.
Зато нашёлся другой выход: харры научились изменять по собственному образу и подобию близкородственные виды, самым подходящим из которых оказались люди. Откуда и как хвостатые брали моих сородичей, автоматика не сообщила. Пробовали изменять и детей разного возраста, но, на удивление, лучший результат и минимальные потери давала модификация именно взрослых, полностью сформировавшихся организмов.
А главное, такие вот мутантки стабильно давали здоровое потомство обоих полов. И для достижения наилучшего результата изменения производились «под заказ», с настройкой на конкретного партнёра. Он сдавал биоматериал, что Нир умудрился сделать незаметно для себя, наверное просто пощупав в храме что-то не то, а специалисты потом аккуратно подгоняли геном. Старались при этом вносить как можно меньше изменений, то есть не изменяли, например, цвет волос, кожи и форму груди в соответствии с требованиями заказчика, а корректировали только тот обязательный минимум, который повышал вероятность появления здорового потомства.
Обычно жертвам эксперимента аккуратно подправляли ещё и психику, во избежание конфликтов и истерик. Только контролировал это не компьютер, а живые сотрудники. Личность и разум считались слишком тонкой материей, чтобы автоматизировать воздействия на неё. То есть какие-то шаблоны имелись, но применимые только для совсем примитивных ступеней развития, да и то — ограниченно. К счастью, современное человечество в целом и я в частности стояли заметно выше, поэтому голову мою оставили в покое, только добавили полезной информации. Немного.
Местный искин дал понять, что согласен продолжить общение со мной и ответить на вопросы, только — позже, когда приду в себя. Он вкладывал информацию напрямую в мозг, но, во-первых, не мог делать это мгновенно, потому что мгновенная передача большого объёма неизбежно привела бы к летальному исходу, и не мог делать это неограниченно долго — по той же причине. Мозгу требовалось «переварить» вложенное, а для этого — много отдыхать. Да и навык такого вот непосредственного обмена информацией тоже нарабатывался постепенно. А заботу о здоровье древние харры заложили в искин как одну из базовых установок. Мне же после «операции» отдых требовался особенно.
— В общем, ты был прав, — вздохнула я. Несмотря на то, что спать хотелось всерьёз, еще больше хотелось хоть немного разобраться в себе-новой, а обсудить происходящее с кем-то понятным, надёжным и близким — это лучший рецепт. — С эмоциями у твоих предков всё было довольно печально. Чувства к разумным существам они считали примитивными, животными, и охотно поощряли только высшие потребности, особенно в познании. Тот белогривый, которого я богом называла, был, похоже, просто главой этого всего учреждения. А заодно как бы не всей планеты, потому что у древних харров бытовала чистая, незамутнённая технократия. Если, конечно, он действительно существовал. Насколько правдивым было содержание моих снов, я пока не знаю.
— Что чистая? — уточнил Нидар.
— Форма правления такая, когда у власти стоят учёные, а научные специалисты — это элита элит. Но нам всё равно очень повезло, потому что при отсутствии чувств у них существовала на удивление гуманистическая мораль, и даже к личностям подопытных дикарей они относились достаточно бережно. Могли ведь просто стереть и записать поверх нужный шаблон, а они старались сохранить личность, даже подгоняя под нужные стандарты. Но этим люди, тьфу, харры занимались, автоматике не доверяли, так что мне вообще психику не поправили. Может, и зря, было бы легче… — тоскливо вздохнула я.
— Не зря, — возразил Нир. — Мне нужна ты, а не… Что-то чужое, изменённое, идеальное и пустое. Тем более идеальное на их вкус.
— Мы с тобой знакомы неделю, — проворчала устало. — Когда бы ты успел это понять?
— Ты упрямая, смелая, решительная, ужасно любопытная. Справедливая и гордая. Очень чувствительная и добрая. Стесняешься этого, но боишься невольно причинить вред живому. Стесняешься быть слабой, и готова наизнанку вывернуться, лишь бы не показать этого. Легко можешь расстаться с родными, но очень любишь свою странную работу. Мне жаль, что ты расстроена и напугана. Но гораздо больше я рад, что теперь тебе точно придётся остаться со мной, потому что теперь твой мир — здесь.
— Нир, человек не может просто так исчезнуть, не может превратиться в существо другого вида незаметно для других! — всё же возразила я, хотя первая часть сказанного отозвалась внутри теплом и даже почти восторгом. Столько искренности и нежности было в его голосе и словах, что градус моего недовольства миром заметно уменьшился. — Есть документы, есть законы, есть обязательства. В конце концов, у меня есть шимка! Наверное, с помощью местного оборудования я могу от неё избавиться, но… я не хочу умирать для своих близких, я люблю родителей и сестёр! И работу свою я слишком люблю, что я буду делать на этой планете?!