…любит.
Когда снится толпа, готовая убить его за колдовство, наутро особенно тошно и бьёт невольная дрожь.
Яр знает, что лес его не обидит, что Саша рядом, даже когда его не видно, — и всё-таки, не обнаружив рядом пушистого волчьего бока или тёплой руки на своём плече, испуганно дёргается и садится, оглядываясь. Остатки сна вытесняются поднимающейся тревогой; он обнимает колени, чутко прислушиваясь…
…и с облегчением чувствует, как шелестит ветерком в волосах ободряющее «я сейчас приду».
Саша появляется почти сразу — против обыкновения, не волком, а изящной рысью. Встаёт на две ноги, Яра к себе притягивает в объятия — тот, успокаиваясь, утыкается ему в шею.
— Ты чего испугался? — улыбается Саша куда-то в его волосы.
— Я не… — Яр жмурится.
Саша головой качает:
— Ты в моём лесу, я же чувствую… что случилось?
— Ничего, — торопливо отвечает тот. — Просто… тебя не было, вот и всё. И я… растерялся немного.
Саша, фыркнув, трёт его плечи:
— Я когда-нибудь покажу тебе весь лес, познакомлю со всеми, и ты поймёшь, что здесь нечего бояться. И некого. Никто не посмеет тебя тронуть, они знают, что ты под моей защитой. А если кто-то из людей зайдёт… они не выйдут, — у него голос звучит неожиданно жёстко — и очень при этом просто, будто это неоспоримый закон. — И тем более не смогут до тебя добраться.
Это успокаивает, хотя, наверное, должно было бы испугать. Яр расслабляется окончательно, отстраняется, глядя на него… и фыркает:
— У тебя очень милые кисточки на ушах остались.
Саша закатывает глаза, изображая крайнюю степень раздражения и «ну какой же ты зануда» — и, не выдержав, смеётся. Яр почти уверен, что иногда он оставляет такие детали специально — повеселить, подбодрить немного; заставить улыбнуться.
Яр, протянув руку, улыбается, касаясь кисточки на ухе. Она пропадает под его пальцами, прикидываясь прядью волос.
Улыбка медленно тает, когда отпугнутый было новым страхом сон снова встаёт перед глазами, звучит угрожающими криками в ушах и щекочет нос дымом разведённого для него костра.
В этот раз во сне они почти добрались до него. Почти…
Во сне не было Саши, и от этого было ещё страшнее.
— Ты чего? — заглядывает Саша в его лицо.
Яр чувствует, как чуть покалывают плечи невольно выпущенные им когти, и качает головой:
— Ничего, я… приснилось просто. Сейчас пройдёт.
Саша чуть хмурится, дёргая снова отросшим звериным ухом:
— Ты по дому грустишь?
Яр кожей чувствует — или оно прошелестело ветерком по веткам? — осторожное «тебе здесь плохо?».
— Нет, — отвечает он на оба вопроса сразу; снова к Саше жмётся, — нет, вообще нет. То есть… иногда скучаю, конечно, по сёстрам, по маме, но… если бы был выбор, вернуться туда или остаться с тобой, я бы не вернулся.
— У тебя есть выбор, — говорит Саша торопливо. — Я не… не хочу, чтобы ты думал, что не можешь отсюда уйти, что ты здесь в ловушке, или…
— Саш, нет, — Яр смотрит в его глаза и привычно тонет в их еловой зелени. — Я не о том. Я не… мне здесь хорошо. С тобой хорошо. Я не хочу уходить.
Саша хмурится сосредоточенно, озадаченно поводит ухом:
— Но ты грустишь.
Яр тихо качает головой и, не удержавшись, касается мягкого уха пальцами; гладит легонько, заставляя Сашу блаженно зажмуриться и чуть наклонить голову к его руке.
— Просто сон приснился. Очень… нехороший сон. Скоро отпустит. Такое бывает.
Саша задумчиво кусает губу — и вдруг голову поднимает, явно озарённый идеей. Улыбается отрастающими клыками — и уменьшается разом, вставая на четыре лапы.
Яр удивлённо смотрит на рысь, с урчанием бодающую его в ногу, и садится на корточки, запуская пальцы в густую шерсть. Рысь ластится и трётся лбом о его плечо, почти роняя его в траву.
Яр не может сдержать улыбки, обнимая зверя и прижимаясь ухом куда-то к его шее; довольное басистое мурчание впитывая всем существом и окончательно успокаиваясь.
Оно звучащие в сознании крики вытесняет; дым, будто застрявший в лёгких, сменяется родным хвойным запахом.
Рысь вдруг отстраняется, отпрыгивает как-то боком, пушась… и поддевает лапой крупную еловую шишку, валявшуюся на земле.
Яр медленно поднимает брови, не понимая, верить ли своим глазам.
Рысь перекатывается по траве, залегает, дёргая кончиком хвоста, подбирается всем телом — и размытой тенью прыгает, «охотясь»; впивается в шишку когтями, перекатываясь на спину, роняет её, подхватывает снова, кувыркнувшись в траве, и с урчанием впивается в неё зубами.
Яр смотрит за его вывертами, медленно расплываясь в улыбке. Дома так котёнок играл с верёвочкой; сейчас большая лесная кошка с впечатляющими когтями и клыками — кошка, вовсе кошкой не являющаяся — катается по траве, пытаясь «загрызть» шишку…
…пытаясь его развеселить?
Рысь, «поймав», наконец, добычу, притаскивает её Яру под ноги. Во взгляде читается требовательное «кинь».
Яр кидает.
Рысь, изогнувшись в красивом, с места вверх, прыжке, ловит и снова кладёт шишку у его руки.
Яр, азартно прикусив губу, делает обманное движение вверх — и кидает сбоку. И — от смеха всё-таки не удерживается, глядя на почти обиженную морду попавшегося на уловку зверя.
Рысь бочком-бочком, выгнув спину, приближается к лежащей в траве внезапной игрушке — и снова, поддев её лапой, кувырком летит по траве, «сражаясь». Приносит с гордым видом снова.
Яр окончательно про все тревоги забывает, поглощённый игрой — смеётся искренне, чувствуя, как благодарность разрастается в груди теплом. Рысь в конце концов, оставив в покое шишку, снова проходится вокруг него, ластясь всем телом и бодаясь.
— А кисточки всё-таки милые, — фыркает Яр, когда одна из них щекочет его шею. Рысь с урчанием тыкается лбом в его грудь, подставляясь под руки.
Яр его гладит, не сдерживая улыбки.
Рысь вдруг, чуть отстранившись, приподнимается и лапами толкает его в плечи, роняя на спину в траву; с довольным видом заваливается сверху. Яр смеётся, зарываясь пальцами в густую мягкую шерсть; касается кисточек на ушах.
Рысь смачно лижет его в губы и оглушительно, абсолютно по-кошачьи, мурлычет, довольно жмурясь от его смеха.
========== Ручей ==========
Саша едва не подпрыгивает от азарта, с живейшим интересом ловя каждое его движение, жест — даже направление взгляда или взмах ресниц.
Яру, честно говоря, от такого внимания не по себе. Всё сильнее хочется запросить пощады — отказаться вообще от всей этой затеи, признать поражение и обречённо поднять руки.
А Саша едва ли «ну, ну, ну, давай же!» не вопит. На самом деле, от того, чтобы сдаться, Яра останавливает лишь нежелание — с т р а х — его разочаровать с его предвкушением и восторгом.
— Расслабься просто, — советует Саша в очередной раз. — Вода тебе наверняка отзовётся, если ты перестанешь так активно её искать, сейчас ты её только пугаешь, она и не показывается. Тут есть подземный ручей, ну близко же совсем, он просто стесняется!..
— Откуда ты знаешь, как моя магия работает, — бормочет Яр, борясь с желанием добавить что-то вроде «…если она вообще есть».
— Чувствую, — просто объясняет Саша. — Ручей чувствую, ты его смущаешь. Расслабься!
Яр с сомнением смотрит, как выросший у него хвост азартно метёт по траве, и вздыхает. Очень хочется сказать что-то вроде «а ты смущаешь меня», но он язык прикусывает — под рёбрами всё ещё ворочается непобедимое, иррациональное «ты разочаруешь его, и тебя выгонят».
Расслабиться это, если честно, не помогает совсем.
Он сглатывает дурацкий комок в горле и прикусывает губу. Не выходит даже на себя разозлиться как следует, в раж войти — хочется только сдаться, спрятаться куда-нибудь подальше от всех — от внимания сашиного слишком пристального, от его ожидания, что Яр непременно сможет — и, съёжившись, пересидеть ощущение собственной никчёмности.
Он судорожно вздыхает, пытаясь хотя бы не разреветься от накатившего бессилия, и снова ведёт взглядом по полянке. Опускается на колени в траву, сделав вид, что заметил что-то — явно, судя по сашиному виду, не угадав, но внезапно навалившаяся тяжесть к земле гнёт. Не магия, не проснувшееся всё-таки чутьё — банальнейшее человеческое желание ссутулиться, стать меньше; банальнейшая мертвенная усталость, когда вся энергия уходит на то, чтобы всё не бросить и сохранять при этом спокойный вид, и сил стоять ровно просто не остаётся.
Он не замечает, когда Саша успевает оказаться рядом, осторожно накрыв его плечи ладонями — вздрагивает от грустного «тебе плохо» над ухом.
Торопливо мотает головой. Право на «плохо» он имел бы, если бы смог хоть что-нибудь, если бы смог взять себя в руки, если бы…
Саша вздыхает, осторожно заглянув в его лицо. У Яра от виноватого беспокойства в его глазах замирает что-то в груди и подозрительно щиплет под веками.
— Я что-то не то сделал, — говорит Саша — не спрашивая даже, утверждая.
Яр отрицательно трясёт головой — так поспешно, что ложь очевидна даже Саше, который всё ещё путается в человеческой мимике. Тот вздыхает; с тихим «можно?» осторожно притягивает его к себе, дождавшись еле заметного кивка.
Яр утыкается в его плечо, до боли жмурясь. Такое «спрятаться», если честно, подходит даже лучше изначального плана — сашины руки его успокаивают, хоть немного разгоняя стылую тоску в груди.
Даже когда это не совсем руки — сейчас Яр определённо чувствует накрывшие его почти с головой широкие крылья какой-то птицы, будто Саша на подкорке его желание спрятаться вычитал и понял слишком буквально.
Спрятал.
Яра нахлынувшее ощущение безопасности немного оглушает, голову кружит. Он в комок сжимается под защитой сильных крыльев, устраивает голову на сашиной груди, прячась от его взгляда; вдыхает ставший родным запах хвои. Слёзы, кажется, по щекам текут всё-таки — безмолвно, без всхлипов даже; только не от бессилия уже, не от ощущения того, что его в угол загнали, — от облегчения.
Саша рядом. Хоть у Яра и не получилось, хоть сашино предвкушение зря пропало, хоть он и разочарован, наверное, — он всё равно р я д о м. И не злится.
Так странно — и так тепло вдруг от этого, что никак не удаётся взять себя в руки.
Саша его не торопит. Саша сидит тихо, замерев совсем, и только долгое время спустя спрашивает — не вслух даже, еле слышным шелестом по траве:
— Расскажешь?
Яр тихо кивает. Выдавливает сквозь ком в горле:
— Не получается ничего. А ты… — он болезненно жмурится, сжимается ещё теснее, — ты так хотел, чтобы… чтобы получилось, я просто… прости. Я смогу. Просто… когда ты так смотришь, я…
— Я тебя спугиваю, как ты — этот ручей? — заканчивает за него Саша, когда Яр умолкает, совсем запутавшись в словах.
Яр кивает и вжимает голову в плечи. И — вздрагивает от неожиданности, когда одно из крыльев снова превращается в руку, виновато коснувшуюся его плеча:
— Прости. Попробуешь в следующий раз? А если так и не выйдет, ничего. Когда опасность, всё равно инстинктивно сработает.
Яру хочется начать протестовать, возразить, что может и не сработать, что там, в деревне, был единственный раз, что, может, это вовсе какое-то очень странное совпадение, не мог же он сам действительно это вызвать, он же…
Яр вместо этого просто прижимается к нему крепче, чувствуя, как шершавая — слишком шершавая сейчас, будто древесной корой покрытая — ладонь гладит его по волосам.
Яр, кажется, так в его руках и засыпает, наконец сумев успокоиться.
Саша, осторожно укладывающий его на траву, только фыркает, когда Яр во сне безошибочно кладёт руку там, где подземный ручей проходит ближе всего к поверхности.
***
Утром вчерашний провал вовсе не кажется таким уж кошмарным — Яр легко готов поверить, что это Саша разогнал все дурные мысли. Волком на них нарычал, оскалил страшные клыки — кажется, что-то подобное и снилось — а потом рядом с Яром свернулся, грея и защищая.
Яр обнимает его спросонок чуть крепче; сонно трётся щекой о рубашку на груди.
Чувствует, как немного сильнее смыкаются на спине руки. Урчит счастливо.
Он не уверен, что Саша вообще спит в привычном смысле этого слова. Саша может волком чутко задремать в теньке или человеком пригреться на солнце, лёжа головой у Яра на коленях и подставляясь под его руки, ласково перебирающие волосы, но спать ему, насколько Яр успел понять, не нужно. Ему не нужно — и не очень-то нравится — даже всё время сохранять человеческий облик; днём он часто растворяется в воздухе, ветерком шурша в ветках или веселя Яра причудливой игрой тени в листьях.
Яр такие моменты тоже очень любит — Яру дышится очень легко ощущением, что он окружён ласковой и любящей его силой.
Будто нечеловеческие, нематериальные объятия.
И всё-таки — спится лучше в объятиях обычных. И странно всё ещё — что кто-то рядом, что кому-то не наплевать, что кто-то всю ночь остаётся рядом, охраняя его сон — потому только, что Яру спокойнее так просыпаться.
Яр никак не привыкнет к этому. Он притихает снова; замирает, будто пытаясь сделать вид, что всё ещё спит. Тепло впитывает жадно — на подкорке крутится вечное «это оборвётся в любой момент». Яру всё кажется, что его так легко могут оттолкнуть прочь — особенно после снов про родную деревню.
Так странно, что лес смог стать его домом — сделать то, что родной избе так и не удалось.
Может быть, он просто с домовым не подружился правильно?..
Саша рассеянно гладит его по спине, нарушая полусонный расслабленный ход мыслей. Яр жмётся крепче.
— С добрым утром, — фырчит тот.
Яр согласно мычит и тянет руку, не открывая глаз. Зарывается пальцами в мягкие волосы — Саша льнёт к руке — и прочёсывает пряди.
Ни звериных ушей, ни иголок. Яр по его затылку скользит ниже, оглаживает плечи и спину — чувствует, как Саша чуть сводит лопатки под его рукой.
Это уже традиционной игрой стало — найти на ощупь то звериное, что Саша «забыл» убрать. Оба знают, что Саша делает это специально — оба знают, что Яр будет ворчать притворно на то, что Саша никак не научится, а тот насмешливо-виновато фыркать и обещать вот в следующий раз точно…
…и что в следующий раз обязательно найдётся что-нибудь другое.
Яр ладонью ведёт чуть ниже спины — Саша хмыкает тихонько в его волосы, — проверяя, нет ли хвоста. Спину гладит снова, забравшись руками под просторную рубашку; вверх поднимается по груди. Саша чуть задирает голову, доверчиво подставляя под прикосновения шею; Яр тихое мурлыканье, вибрацией прошедшее по его горлу, пальцами ловит и улыбается восхищённо. Скользит на подбородок, гладит по щеке, чувствуя, как растягиваются в улыбке губы; смахивает со лба чёлку, по переносице проводит, убеждаясь, что нос тоже вполне человеческий.
Обводит мягкие губы — и тянется за поцелуем, не открывая глаз.
Убедиться, что нет клыков, разумеется.
Саша ладонью проводит по его спине, отвечая на расслабленно-нежное прикосновение губ; одной рукой зарывается в его волосы. Яра тихое, спокойное счастье затапливает с головой…
…и ощущение, что что-то не так.
Точно.
Он, не отрываясь от сашиных губ, находит его запястье и тянет его руку со своей спины. Чувствует, как Саша в поцелуй улыбается.
Угадал, значит.
Он чуть отстраняется, целуя его в центр ладони — и невесомо касается губами основания даже на ощупь жутких когтей. Вот почему сашина ладонь, лежавшая между лопаток, ощущалась как-то странно — держал пальцы так, чтобы не оцарапать.
— Поранишься, — тихо фырчит Саша.
Яр чувствует, как когти втягиваются, прикидываясь короткими человеческими ногтями; трогает губами подушечки пальцев и открывает, наконец, глаза, лениво потянувшись всем телом и прищурившись на солнечные лучи. Саша ласково чмокает его в переносицу.
Яр улыбается, теряясь в тёплой зелени его глаз.
Как-то очень верится, что сегодня он сможет уговорить собственную магию откликнуться.
========== Никто ==========
— Пойдём?
Яр непонимающе наклоняет голову. В лесу темно, луна давно светит, они уже спать обычно ложатся в это время — но Саша азартно дёргает волчьим ухом, залихватски торчащим из копны волос, и тянет его за руку, заставляя подняться.
— Идём, идём. Ты же родился ровно… сколько лет назад?
— Двадцать, — Яр за ним шагает со ставшей родной полянки. — А откуда ты… я и сам сбился, сколько я здесь!
— Чувствую, — исчерпывающе объясняет Саша и на обиженный взгляд разводит руками: — Ну не знаю я, как объяснить тебе, правда. Чувствую, и всё. У тебя сегодня особая ночь, особая… — он озадаченно хмурится, сдувая упавшую на лоб прядь, — энергия? Я эту особость чувствую, вот и всё.