— То есть, ты думаешь… все вы там, — она машет рукой куда-то себе за спину, — думаете, что нас похитили и насильно удерживают здесь?
Теперь приходит моя пора удивляться и округлять глаза:
— А разве нет?
— Ты полагаешь, можно похитить и силой удерживать великих богинь?
Похитить можно, я лично знаю одного похитителя. А вот удерживать — вряд ли. Мой личный опыт говорит: насильно можно только погубить или сломать. Меня отпустили, чтобы не допустить ни того, ни другого. В моё первое похищение…
А вот второе… Перед глазами снова зелёная вспышка, ощущение глухоты и полного бессилия. И слова — холодные, правдивые, страшные — камнями в воду: «Теперь ты исчезнешь…»
— Богиню можно лишить её божественной сущности, и тогда она станет не сильнее обычной смертной женщины.
— Так вот что он с тобой сделал! — в её глазах — настоящее сострадание. Афродиту подменили?
— А с вами разве не то? — перевожу взгляд с одной на другую.
Геба по-прежнему рассматривает что-то у себя под ногами, а Киприда нервно теребит край своего жемчужно-серого пиджака.
— Нет, — наконец, говорит она, будто извиняясь передо мной, за то, что со мной обошлись столь жестоко, — нам сделали предложение, о которого мы не смогли отказаться…
— И кто же? — интересуюсь, чувствуя, как в груди сжимается сердце.
Она уставляется в стену и произносит, не глядя на меня:
— Ты ведь помнишь то позорное бегство в Египет?
Мотаю головой: слышала, но не участвовала, а мать — не особенно распространялась, когда вернулись.
Афродита же продолжает:
— Смертные в своих мифах плетут, будто мы убегали от Тифона… Но ведь Тифона к тому времени давно повергли. Мы убегали от кое-кого пострашнее.
— От кого же?
Она не отвечает: берёт мою ладонь и прикладывает к своему лбу, пуская в воспоминания…
…Афродита истерила.
Легко сказать: бери только самое необходимое! Это ему просто: схватил свой любимый молот и готов! А ей?!
Богиня Любви металась по общей спальне их с Гефестом дворца. Муж сидел на краю кровати, — огромной, неуклюжей, как и её хозяин, — и терпеливо наблюдал за сборами. Афродита же старалась в сторону постели не смотреть: именно здесь они с Аресом предавались любовным утехам, когда Гефест набросил на них свою сеть и выставил на посмешище всего Олимпа. Только высмеяли его самого. А некоторые — даже позавидовали Аресу. Гермес и вовсе, хохотнув, сказал: «Хотел бы я занять его место».
Только вот Арес после этого случая значительно охладел к богине Любви — да ну их, этих замужних! — и стал бегать за противной Никой!
Афродите же пришлось мириться с угрюмым, хромым, уродливым мужем.
Гефест простил, он всегда прощал, только ей самой в этот раз было как-то не совсем приятно находиться рядом с ним. Гложило то, чего она раньше не чувствовала, — стыд и вина.
И вот теперь это заявление Гефеста: «Собирайся, мы уезжаем. Олимп в опасности. Нужно переждать. Бери только самое необходимое». И всё — никаких объяснений! Как тут не нервничать!
Афродита сгребала всё подряд: хитоны, украшения, баночки с кремами, гребни… Вещи вперемешку летели в сундуки — золотые, инкрустированные черепахой, усыпанные жемчугом и лазуритом. Уже шестой по счёту сундук… А самого необходимого — ещё на дюжину!
— Это всё? — устало поинтересовался Гефест, наблюдая за попытками жены закрыть набитый с верхом дорожный ящик.
Афродита зло дунула на золотую прядку, которая так и норовила упасть на лицо, повернулась, подбоченилась и заявила:
— Ты издеваешься?! — в голосе прорезались нелюбимые ею визгливые нотки: так было всегда, когда она паниковала. — Лучше бы помог!
Гефест вздохнул, встал, легко затолкал внутрь вещи, грозившие выпрыгнуть, захлопнул крышку и замкнул витиеватую, самолично выкованную застёжку. Потом взвалил сундук на плечо, будто тот — ничего не весил, другой рукой — сгрёб жену за тоненькую талию и сказал:
— Идём, Дит, больше тянуть нельзя.
И пока она пыталась возразить, что с одним сундуком никуда не поедет, ей нагло заткнули рот грубым поцелуем, а потом — пространство завертелось вокруг. И в себя она пришла, задыхаясь от возмущения, уже в Египте. Великая эннеада,[1]собравшаяся встречать олимпийцев, смотрела на гостей без должного почтения. Исида так и вовсе скривилась, увидев её. Афродита лишь фыркнула: и вот с ней, с этой чернушкой, меня сравнивают! Вздёрнула точёный носик и крепче прижалась к мужу.
Гефест сейчас являл из себя ту самую каменную стену, за которую так хочется спрятаться. И окидывал всех взглядом из серии: только рыпнетесь в её сторону — узнаете, каков вес моего молота! И, как ни странно, самой Афродите, возможно впервые в жизни, не хотелось, чтобы кто-то рыпался.
Египтяне однако отмерли, проявили чудеса гостеприимства, расселив олимпийцев в собственных дворцах и палатах. Конечно, не полностью дворец отдавался в распоряжение, а лишь несколько комнат или этажей, но всё же лучше, чем ничего.
Они с Гефестом остановились у Осириса с Исидой.
И Афиродита, едва разобрав вещи — что там разбирать?! Гефест ей ещё ответит за такое унижение! — наспех переодевшись, отправилась искать Геру. Нужно было срочно выяснить, что вообще происходит, иначе её голова грозила лопнуть, как дурачина Мом, искавший в ней недостатки.
Гера нашлась на одной из веранд дворца Атума,[2]любезно приютившего их с Зевсом. Владычица стояла, держась за резной парапет, и глядела вдаль. Солнце путалось в тёмных волосах, вплетая в них золото и немного меди. Белый хитон подчёркивал идеальную величественную фигуру.
— Радуйся, Зигия,[3] — робко начала Афродита, подходя к ней.
Вообще, они с Герой друг друга не то чтобы не любили, но вежливо недолюбливали. Но Гера все же понимала, при этом, что богине Браков сложно обойтись без помощи богини Любви. И даже в личных отношениях с Зевсом пользовалась услугами Афродиты. Та же, в свою очередь, всегда могла рассчитывать на помощь и поддержку Владычицы. Ссориться им было нельзя. Приходилось держать нейтралитет.
— Радуйся, Киприда, — отозвалась Гера, и в голосе её звучали грусть и усталость.
— Почему мы здесь? — начала Афродита без обиняков.
Гера пожала плечом. На молочно-белой коже красовался едва заметный длинный шрам — бичевание кнутом из драконьей кожи не проходит бесследно даже для богини.
Афродита сглотнула и отвела взгляд. Ей не хотелось вспоминать те события, потому что невольно накатывала жалость. А жалости — простой, бабьей, слезливой — Гера не терпела. Ей полагалось величественное сочувствие. Но сочувствовать, особенно — величественно, Афродита не собиралась.
Гера же, продолжая смотреть в пространство, устало проговорила:
— Я не знаю, тебе лучше спросить об этом у Зевса с Посейдоном. Вон они, — царица Олимпа кивнула в сторону большого зала, откуда доносились мужские голоса, спорящие на высоких тонах, — грызутся за сферы влияния. Если они у нас теперь будут, эти сферы…
— И всё-таки, — настаивала Афродита, — ты знаешь больше, чем мы все! Скажи!
— Да что тут говорить, — зло выпалила Гера, — кажется, тирания Зевса надоела людям, — она злорадно прищурилась: ничего, мол, будет и на моей улице праздник! — смертные призывают новых богов. Вернее, бога. Они зовут его Единым.
— Единым? — недоумённо произнесла Афродита. — И как же он справится со всем, что мы делим между собой? Разве возможно вместить в себя сразу столько сутей?
Она мотнула головой, чтобы отогнать видение, в котором Единый пожирал их всех, как Крон — своих детей.
— Люди помогут ему своими молитвами. Он станет очень сильным.
— И поэтому мы убежали? — Афродита не понимала: с этим Единым разве нельзя сражаться? И не таких повергали, когда вставали вместе, спиной к спине. И титанов, и гигантов, и Тифона.
Гера хмыкнула, но скорее печально и как-то обречённо.
— Наверное, мы бежим от себя. Потому что понимаем: нам нечего противопоставить ему.
Продолжать Гера не стала, развернулась, зябко передёрнув плечами, хотя воздух вокруг был по-настоящему раскалённым, и пошла в сторону большого зала, где всё ещё кипел спор царственных братьев. Оставив Афродиту таращиться в свою ровную спину и хлопать глазами.
Что ж, с Герой не вышло. Значит, будем допрашивать мужа.
Тут оказалось проще: достаточно было, услышав тяжелую поступь колченогого бога, соблазнительно прилечь на ложе, чуть оголив стройную ножку, томно похлопать ресницами, позволить бретельке сползти чуть больше дозволенного и вот уже…
Гефест, шумно дыша, опустился на колени у ложа. В глазах горел чистый огонь восхищения и того желания, которое возносит, а не унижает женщину, показывая ей: для меня — ты единственная, других не существует.
Он осторожно взял в руки изящную маленькую ступню и прижался губами к точеной щиколотке, а потом — начал целовать каждый пальчик, нежно всасывая один за другим по очереди…
Афродита прикрыла глаза, наслаждаясь изысканной лаской. Мало кто на Олимпе мог вообще представить, насколько нежным и при этом чувственным умеет быть, казалось бы неотесанный и грубый на вид Гефест.
Она поднялась, села, запустила пальчики в его густую тёмную шевелюру, нашла губы и поцеловала сама.
Главное, чтобы не взбесился от радости.
Но нет, отстранился. Смотрит насторожено. Не поверил.
— Что случилось, Дит? — спросил между тем взволновано. Сел рядом, из-за чего кровать жалобно скрипнула.
— Мне страшно, Гефест, — она прижалась к нему, склонила голову на грудь, вся сжалась. Её тут же сгребли в охапку, закрывая от бед и напастей. — Почему мы убежали? Что происходит? Ты обещал рассказать.
Чуть больше слёз в голос, можно и глазками поблестеть. Вот, всегда действовало, и теперь тоже — её целуют, баюкают, бережно кутают в одеяло.
— Не переживай, Дит, это — мужские игры. Не для такой нежной девочки, как ты. Отдыхай, развлекайся, найди друзей.
Она прохныкала и потёрлась щёчкой о волосы у него на груди, топорщившиеся из-под сбившегося хитона.
Но Гефест свёл густые брови к переносице и сжал губы в тонкую линию. Он умел быть грозным, и Афродита не стала испытывать терпение Ананки. Просто увлекла мужа на ложе любви. И Гефест доказал ей, что то был правильный выбор.
Утром, разомлевшая от тех нежностей, что ей наговорил Гефест, уходя куда-то по важным делам, и его горячих поцелуев — самая красивая! самая желанная! самая лучшая! — Афродита, улыбаясь сияющей пустоте в голове, бродила по окрестностям владений египетских богов.
Спустившись к ручью, чтобы освежить лицо — ну и жарко же здесь! как бы ни испортилась её безупречная кожа! — она не сразу заметила старика, сидящего у самой воды на камне. Он невинно болтал босыми ногами с узловатыми пальцами, чуть задевая прозрачные струи.
Лишь когда Афродита совершила омовение, и тонкая одежда, намокнув, обрисовала изящные совершенные формы, незнакомец позволил себе привлечь её внимание, закашлявшись.
Афродита вздрогнула и отпрыгнула, инстинктивно прикрыв руками облепленную мокрой тканью грудь.
Старец хохотнул, хрипло и как-то каркающее.
— Что ты, девонька! Меня ль бояться? Прелесть твоя, конечно, велика, но ласкать столь юную особу я могу разве что взором.
Взор этот, правда, был неприятный — выворачивал наизнанку, вспарывал душу. Острый, а не масленый, какими обычно смотрели на неё боги и смертные.
— Кто ты такой вообще? — возмутилась Афродита, задирая тонкий носик.
— Считай, друг или советчик. Тот, кому жалко, что такая красота, как твоя, сгинет, пропадёт.
— И чего это она сгинет? Я в ближайшее время умирать не собираюсь.
— Ты же умная, девонька. Слыхала, наверное, скоро Единый придёт. И тогда всех нынешних богов забудут. А без подпитки людскими воздаяниями, что станет с твоей красотой?
Афродита вздрогнула: ей не хотелось думать — что станет.
— И как же быть? — потеряно произнесла она, опускаясь на камень рядом со старцем.
Дед внимательно заглянул в глаза, а казалось — в самые потаённые уголки души.
— Есть способ, но для этого ты должна пойти за мной сознательно и никому не рассказывать, что виделась здесь со мной сегодня.
Афродита кивнула.
— Тогда приходи сюда завтра, в это же время. Возьми с собой немного вещей, чтобы не вызывать подозрений.
— Хорошо, — покорно согласилась она.
Старик одобрительно похлопал её по спине, встал, сделал шаг назад и… исчез. А с ним — исчезло и наваждение.
Афродита промогалась, прогоняя остатки морока, развернулась и рванула искать Гефеста.
Муж, словно почуяв, что с милой что-то не так, сам мчался навстречу.
Облапил по-медвежьи, прижал к себе:
— Цела! В порядке! — и поцеловал — в золотые локоны, синие глаза, алые уста.
Афродита рассказывала сбивчиво, только теперь понимая, какую жуть нагнал на неё этот старик. Хотя бы тем, что навёл на неё какой-то странный туман, в котором она была готова согласиться на всё. И как хорошо, что он, Гефест, её нашёл и не отдаст никому, не позволит сбежать.
— Конечно, не позволю. Надо будет — золотыми наручниками к кровати прикую.
Её глаза сверкнули от предвкушения, щёки залил румянец, но она сказала:
— А давай, сегодня же! — Теперь уже потемнели и налились желанием глаза Гефеста. — Что-то мне подсказывает: этот старик просто так не остановится. Он будет искать способ заманить меня, утащить в какой-то свой вымороченный мир. Да, пусть золотые наручники скуют меня, держат крепко, чтобы я не могла вырваться и уйти на его зов.
Гефест не заставил себя просить дважды: подхватил Афродиту на руки, утащил в спальню. Сделать золотые наручники да такие, чтобы не ранили нежнейшую кожу любимой жены, оказалось не сложно. А зрелище беззащитной скованной и полностью доверчивой и открытой для него Афродиты, помноженное на осознание того, что она могла ускользнуть от него навсегда, пробудило в боге-кузнице самые низменные инстинкты: никогда прежде он не был с нею так свиреп, так страстен и таким собственником. Засыпая в объятиях мужа, Афродита сказала себе, что эксперимент с наручниками стоило провести на несколько веков раньше. Тогда бы точно не тянуло на всяких Аресов.
Проснувшись утром, Гефест, не отковывая её, бросил:
— Я к Аиду. Кажется, мы кое-что не учли.
И позже, отпуская и разминая ей затёкшие запястья, передал слова Владыки Подземного мира: «Самый страшный враг — тот, кого не принимают в расчёт». И был стократно прав.
А насчёт старика оказалась права она: он действительно звал, манил, уговаривал. Но ей удавалось игнорировать, избегать, не слушать.
Она сваливалась в новые романы — с богами и смертными, провоцировала войны, гасила конфликты — в общем, было чем заняться, чтобы отвлечься.
Это продолжалось долго, пока — в сумасшедшем веке полного безбожия — у старца не нашлось, что предложить ей.
Афродита, наконец, согласилась и заключила сделку. Теперь она уже не боялась его. А если задумка выгорит — то и вовсе будет уважать. А в том, что всё получиться, богиня Любви была уверена на все сто…
_________________________
[1] Девятка главных богов в Древнем Египте, изначально возникшая в городе Гелиополе.
[2] Атум (егип. jtm(w) или tm(w) — завершённый)[1] — бог-демиург в древнеегипетской мифологии, сущность бога солнца Ра, одно из ранних божеств древнеегипетской мифологии.
[3] Эпитет Геры, означающий «устроительница браков»
Афродита резко убирает ладонь, буквально выбрасывая меня из своих воспоминаний.