«Скоро вы станете моей, прекрасная синьорина».
Лукреция Риччи родилась во Флоренции, в семье торговца вином, представителя древнего, но давно обедневшего дворянского рода. Она была старшим ребенком в семье, кроме нее супруги Риччи имели еще трех дочерей и двух сыновей.
Несмотря на яркую внешность и непокорный характер, Лукреция была романтической натурой и с детства мечтала о настоящей любви. И поэтому, когда в пятнадцатилетнем возрасте отец стал ее сватать за обеспеченных, но не милых ее сердцу соседей, девушка решительно отказалась выходить замуж.
— Подожду, пока Господь подарит мне настоящее чувство, — решительно заявила она.
Родительские увещевания не нашли отклика в ее сердце, и настал момент, когда терпение отца закончилось. Последовала бурная ссора, после которой Лукреция покинула родной дом и переехала в Рим к старой тетке. Она поступила в театральную труппу Федели, а в свободное время шила на заказ. К моменту знакомства со Стефанио девушка неплохо зарабатывала и вела весьма независимый образ жизни.
Стефанио ей понравился. Он был на удивление красив, пылок, имел изысканные манеры и, что немаловажно, оценил ее актерский талант. Сердце Лукреции затрепетало: может, она дождалась наконец своего счастья?
Галилей оставался в Римской коллегии две недели и прочитал четыре лекции. За это время они со Стефанио не раз встречались в огромной библиотеке университета. По традиции всех общественных библиотек книги здесь во избежание воровства приковывались к полкам цепями, достаточно длинными, чтобы можно было с комфортом читать за столом. Ученый нередко использовал какой-нибудь фолиант, объясняя подробности своей теории.
— Я уверен, друг мой, — говорил он, тыкая пальцем в пергаментные страницы, — что у Вселенной нет края, и вся она равномерно заполнена звездами. Их очень много, и расстояние до них огромно. Жаль, что не все разделяют мое мнение.
— Какое вам дело до всех, профессор?
— Конечно, мне безразлично, что думают невежды, но я ценю мнение каждого думающего человека. У меня есть коллега, немец Иоганн Кеплер, большая умница, скажу я вам. Так вот, он, как и я, полагает, что в центре мира находится Солнце, что планеты благодаря своим природным свойствам обращаются вокруг него, но не верит в бесконечную Вселенную и считает звезды краем мира.
— А что за ним, за этим краем?
— В том-то и дело, что ничего, — горячо ответил ученый. — А разве такое может быть? Но герр Кеплер говорит, что при бесконечном количестве звезд небо не может быть темным, ибо в любой его точке взгляд наткнется на звезду. И ведь он прав. Я пока никак не могу объяснить этот парадокс.
Стефанио рассмеялся.
— Забавно было бы. Только представьте, все небо яркое, как солнце.
Внимательно посмотрев на него, Галилей сказал:
— А знаете, жаль, что вы пошли в священники. Из вас вышел бы неплохой ученый.
— Возможно. Кстати, профессор, давно хотел вас cпросить: в Польше мне доводилось слышать музыку, написанную неким Винченцо Галилеем. Не ваш ли он родич?
— Отец, — кивнул ученый и с удивлением добавил: — Я не знал, что вы жили в Польше.
Смешавшись, Стефанио ответил:
— Нет-нет, не жил, просто однажды случилось побывать там.
«Почему так сложно отделить прошлые жизни от нынешней? Все время приходится быть начеку».
— Как это прекрасно! — воодушевился Галилей, — мой отец умер еще до вашего рождения, а вы знакомы с его музыкой. Не для того ли мы живем на свете, чтобы оставить что-то для потомков?
— Эмм… Вообще-то человек живет, чтобы служить Господу.
— Нет-нет, я знаю, что прав. Каждый должен вносить свой вклад в развитие человечества. Уж меня-то, надеюсь, люди не забудут.
Стефанио, с интересом глядя на Галилея, мысленно усмехнулся:
«Что ж, посмотрим лет через двести».
Перед отъездом из Рима ученый оставил Стефанио свой адрес, и они начали переписываться.
На святого Бернардо, пропустив занятия, Стефанио с полудня томился напротив дома красавицы. Он был одет в свои лучшие одежды, с плеч свисала вишневая накидка, а голову украшал фиолетовый берет с пером. В полотняном мешочке, висевшем на запястье, находился подарок — купленные в лавке соленые петушиные гребешки.
Лукреция, увидев поклонника в окно, еще полчаса наряжалась, чтобы помучить его. Но когда она вышла, Стефанио ахнул: ее длинные черные волосы были убраны вверх, открывая изящную шейку, а тонкий стан облегало ярко-красное платье. Она была невероятно хороша.
Очарованный ее красотой, Стефанио бросился к девушке и преподнес ей подарок, который она благосклонно приняла. Они направились вниз по улице, болтая, как старые знакомые.
Лукреция живо интересовалась прошлым воздыхателя, но что он мог ей рассказать? Что родился сто двадцать лет назад и жил в нескольких телах? Или что он священник-иезуит, который никогда не сможет жениться?
«Нет уж, она слишком мне нравится, чтобы ее терять».
Поэтому он поведал Лукреции лишь о приключениях в замке Чейте, благоразумно умолчав об Агнешке и Дорке. В его изложении история звучала так: в окрестных деревнях стали пропадать девушки, исчезали и те, кто устраивался на службу к графине. Поэтому он, как сын владельца этих земель и благородный человек, вынужден был сам распутывать этот клубок.
Рассказ о графине Батори потряс девушку. Она долго молчала, пытаясь прийти в себя.
— Господи, какой ужас! — наконец воскликнула Лукреция. — Как же она, должно быть, была несчастна!
— Почему? — поразился Стефанио.
Она взглянула на него с недоумением.
— Разве вы не понимаете? Она была одержима, а одержимость делает человека несчастным.
— Возможно. Но за эти странности поплатились жизнью десятки девушек.
— И вы помогли ее разоблачить… Какой же вы смелый, синьор Стефанио!
Она смотрела с восхищением, он это видел и всячески пытался исподволь подчеркнуть свои заслуги.
С каждым свиданием Стефанио все сильнее влюблялся. Лукреция же, поначалу такая неприступная, незаметно для себя так привязалась к поклоннику, что не могла прожить без него и трех дней. Она с нетерпением ждала новой встречи и уже ощущала, что хочет связать свою жизнь со Стефанио.
Вместе они гуляли по улочкам и площадям Рима, заходили перекусить в таверны, посещали представления бродячих театров и цирков, ярмарки, буффонады. Иногда уходили за городские стены и часами наслаждались пением лесных птиц. И, конечно же, каждую субботу Стефанио приходил на спектакль Федели и любовался игрой Лукреции. Он перезнакомился со всей труппой и стал среди актеров своим человеком.
— Сегодня прекрасная погода, Стеффо, — сказала Лукреция. — Хотелось бы погулять где-нибудь подальше от города.
— Для вас, моя королева, я готов на все, — шутливо поклонился Стефанио.
Они наняли коляску и доехали до небольшой деревушки Стоццино. Оставив повозку у местного трактира, влюбленные двинулись к лесу.
Они шли через поле, где трава доставала до пояса. Лукреция напевала под нос серенаду и время от времени наклонялась, чтобы сорвать особенно понравившийся цветок. Солнце ласково припекало, ветерок играл локоном, выбившимся из прически девушки.
Стефанио шел чуть позади, любуясь ее грациозной осанкой, изящной шейкой, тонкими руками, и сердце его замирало от нежности. Боже, как хочется прижать ее к себе и целовать, целовать…
— Лукреция…
Она обернулась, обняла его за шею и чмокнула в нос.
— Пока только так, — с улыбкой сказала девушка и побежала к лесу.
Он припустился за ней, догнал, но дотронуться не посмел. В Лукреции чувствовалась непонятная сила, которая не позволяла обращаться с ней фривольно.
Идя по тропке в тени кипарисов, они тихонько переговаривались. И вдруг услышали крик:
— Спаси-и-те-е!
Не раздумывая, Стефанио кинулся на голос, Лукреция побежала следом.
На небольшой полянке, прижавшись спиной к стволу огромного каштана, стоял парнишка лет шестнадцати, бледный и перепуганный. Его взлохмаченные черные волосы торчали в разные стороны, а светлая холщовая рубаха, разорванная на плече, взмокла от пота. Мальчишка с ужасом смотрел на окруживших его трех мужиков. Судя по одежде, они были простолюдинами, в руках держали ножи, позы их явно выражали угрозу.
Увлеченные своей жертвой, они не услышали, как из-за деревьев выскочил Стефанио.
— Кому нужно тебя спасать? — усмехнулся здоровяк в сиреневой рубахе и картузе, поигрывая тесаком. — Сдохнешь прямо здесь, если сейчас же не отдашь…
— Отойдите от него! — раздался властный окрик.
Мужики обернулись и, увидев дворянина и даму, слегка оробели. Не теряя времени, Стефанио бросился к ним. Как всегда при Лукреции, он был в светской одежде, при шпаге и, выхватив ее на ходу, первым же выпадом ранил здоровяка с тесаком. Тот вскрикнул и упал, ткань на плече окрасилась кровью. Двое других на мгновение замерли и разом кинулись бежать.
Стефанио обернулся к спасенному юноше. Тот был невысок, очень худ, с узким хитрым лицом. Жуликоватые глазки смотрели тревожно.
— Все, можешь отлепиться от дерева, — усмехнулся Стефанио. — За что они тебя?
— Р-разбойники…
— Как твое имя?
— Чикко. Благодарствую, синьор мой, если бы не вы, меня б точно пришибли.
— Что ж ты шляешься в одиночку по лесу? Пошли, проводим тебя до деревни.
— Подожди, Стеффо, а как же этот? — Лукреция кивнула на лежавшего на земле детину. — Мы не можем оставить его здесь.
Стефанио присел рядом с мужичком и бегло осмотрел его.
— Ничего страшного, рана пустяковая. Пусть сам о себе позаботится, нечего на честных людей нападать.
Взяв девушку под локоть, он повелительно махнул парню рукой и двинулся в сторону поля. Через несколько шагов обернулся — тот по-прежнему стоял возле дерева.
— Ну, что такое? С нами совершенно безопасно.
Спасенный нехотя отлепился от ствола и побрел к ним. В этот момент раненый застонал и открыл глаза.
— Эй, синьор, постойте, — воскликнул он. — Это ж вор, мы проучить его хотели да отобрать украденное!
Чикко метнулся было в сторону, но Стефанио схватил его за шиворот.
— Стой! Выходит, не они разбойники, а ты?!
— Синьор, не губите, я ведь не со зла, — заныл парень. — Кушать-то хочется. В Риме совсем нет работы, вот я и промышляю по мелочи.
— Вы в кошеле у него поглядите. Он на рынке в Стоццино деньги украл.
И правда, тряхнув кожаный мешочек на поясе воришки, Стефанио увидел несколько серебряных монет.
— Негусто, — усмехнулся он.
— Нам, синьор, и это тяжко достается, — укоризненно ответил раненый.
Продолжая держать Чикко за шиворот, Стефанио подволок его к лежащему на земле крестьянину.
— Помоги ему встать. В деревне разберемся.
— Синьор, побойтесь Бога, они ж меня на кусочки порежут, — залепетал Чикко, но Стефанио не обратил внимания на его болтовню.
Такой странной процессией они и вышли из леса: впереди шел раненый крестьянин, опиравшийся на плечо Чикко, которого, в свою очередь, держал за шиворот Стефанио, а замыкала шествие Лукреция.
Заметив на поле мальчишку лет десяти, Стефанио кинул ему медяк и приказал:
— У трактира осталась наша повозка, пригони-ка ее сюда.
Через несколько минут все уже сидели в коляске. Чикко продолжал ныть:
— Великолепный синьор, умоляю, отпустите. Ведь они меня живьем сожрут.
Не слушая его, Стефанио доехал до деревни.
— Где твой дом? — обернулся он к крестьянину.
— Вон тот, серый, второй с конца.
Они подъехали к старенькому домишке с покосившейся изгородью, подоспевшие крестьяне помогли дотащить раненого до спальни. Стефанио сам промыл и перевязал его рану. Когда он вышел из дома, вокруг коляски уже собралась толпа. Гвалт стоял оглушительный. Мужчины угрожающе потрясали вилами, а хозяюшки, ругаясь и обзывая Чикко, норовили ударить его кто поварешкой, кто мотыгой. Но к решительным боевым действиям не приступали, поскольку рядом с воришкой сидела Лукреция.
Увидев Стефанио, крестьяне бросились к нему.
— Он украл у меня серебряный кваттрино!
— А у меня два медных!
— Отдайте его нам, мы с ним разберемся!
Вид у них был столь решительный, что Чикко, вцепившись в сиденье, заверещал:
— Нет-нет, мой великолепный синьор, не отдавайте! Пожалуйста, умоляю, заберите меня отсюда!
Стефанио делал вид, что раздумывает. Он стоял, качаясь с носков на пятки, и свысока поглядывал на орущую толпу. Лукреция с удивлением смотрела на него: какой он решительный и в то же время вальяжный. Сразу видно, что привык повелевать крестьянами в своем венгерском поместье.
— Не стоит отдавать им этого бедолагу, Стеффо, — прошептала она.
— Прекрасная синьорина права, послушайте ее, синьор, возьмите меня с собой… Я вам пригожусь.
— Ладно. — Стефанио вздохнул и кинул крестьянам несколько серебряных монет. — Держите, а этого я забираю.
— О, мой великолепный синьор, я ваш слуга на всю жизнь, — затараторил Чикко.
— Будешь болтать — выкину на ходу, — пригрозил Стефанио, залезая в коляску.
Приехав в Рим, влюбленные завезли Чикко домой. Стефанио дал ему пару монет, строго наказав:
— С воровством завязывай.
— О, великолепный синьор, не возьмете ли вы меня к себе на службу? — взмолился парень.
— Вот уж нет. Но если будет нужда, я пришлю за тобой.
Между тем осень подходила к концу, и гулять по улицам становилось все неуютнее. Стефанио снял две комнаты с отдельным входом в доме на Соляной дороге и предложил Лукреции проводить время там. Но девушка решительно отказалась: несмотря на внешность роковой красотки, она была весьма целомудренна. Пришлось Стефанио поклясться на Библии, что он не прикоснется к ней, и в конце концов она согласилась приходить в особенно холодные дни. Возлюбленный свято соблюдал обещание и не пытался ее соблазнить. Лукреции нравилось, что он держит слово.
На самом деле свои мужские потребности Стефанио удовлетворял на стороне. Инстинктивно он чувствовал, что девушка может воспринять попытки сблизиться как оскорбление, и не хотел рушить установившуюся гармонию. Лишь бросал пламенные взгляды, дабы она видела, что он хочет ее, но, связанный обещанием, держит себя в руках. Вооруженный иезуитской моралью и столетним опытом, Стефанио прекрасно понимал, что это лучший способ сломить сопротивление Лукреции.
Постепенно неприязнь между Андреа и Стефанио переросла в открытую вражду. Первый шаг был сделан, когда преподаватель логики поручил студентам написать небольшой трактат о парадоксе лжеца. Стефанио готовил работу не меньше месяца, но когда вечером накануне сдачи трактата зашел в свою комнату, то обнаружил в камине лишь обгоревшие обрывки.
Глаза Стефанио угрожающе блеснули. Он не сомневался: это дело рук Андреа Кальво.
«Ладно, парень, война так война. Посмотрим, сможешь ли ты переиграть дворцового интригана».
Ночь ушла на то, чтобы попытаться восстановить утраченный трактат. Но разве возможно за несколько часов сделать то, на что полагался месяц? Работа получилась скучной и неглубокой.
На следующий день он впервые получил выговор «за нерадение в учебе».
Стефанио и Роберто Бантини сидели в «Золотой форели». Большой зал, освещенный множеством свечей, был полон народу. В углу на вертеле служанка в белом чепце жарила тушу кабана, аппетитный запах которого расплывался по всему трактиру. У противоположной стены музыканты развлекали гостей игрой на виолах, а рядом с полдюжины посетителей с азартом кидали кости. Разговоры, хохот, стук кружек, пиликанье виол сливались в громкий шум и создавали столь любимую многими атмосферу веселого безделья.
Порядком набравшись, Стефанио и Роберто обосновались возле стойки Клариче и завели разговор о недавнем происшествии с трактатом.