Незадолго до полуночи подтягиваем нашу лодку к борту. В нее спускаются вместе со мной Джек Тиллард, еще два матроса и два морских пехотинца. Вооружены все только холодным оружием, чтобы кто-нибудь не пальнул сдуру или со страху и не испортил дело. Гребем вверх по течению, к нижней шхуне. Пожимаемся к борту, стукнувшись об него. Гулкий удар как бы всасывается внутрь корпуса шхуны. Я хватаюсь за штормтрап, быстро поднимаюсь на борт шхуны.
Возле трапа меня встречает невысокий человек и сонным голосом спрашивает, выдыхая перегар:
— Что случилось…?
Он не договаривает, потому что понял, что перед ним не шкипер шхуны. Пока он не сообразил, кто я, всаживаю ему кинжал в район солнечного сплетения. Второй рукой зажимаю ему рот. Впрочем, кричать он не может, только хрипит протяжно, после чего тело резко слабеет и начинает оседать. Я левой рукой перехватываю его за грудки и помогаю опуститься на палубу, выдергиваю кинжал из тела. Теплая кровь забрызгивает мне кисть руки. Вытираю клинок и руку об одежду убитого. Этот человек не делал мне ничего плохого, даже не догадывался о моем существовании, как и я о его, но так получилось, что он оказался на моем пути к светлому будущему и поплатился за это. Как и еще пять человек, которые спали на палубе в носовой части судна.
Я вернулся к штормтрапу, позвал:
— Поднимайтесь.
Джек Тиллард, еще один матрос и один морской пехотинец карабкаются наверх, стуча деревянными ступеньками по деревянному борту.
— Перерезайте канат, — приказываю я им и предупреждаю: — Осторожно, там трупы на палубе. Потом выкинете их за борт.
Они возятся долго. Резать толстый канат ножами — мероприятие сложное, но рубить топором — слишком шумно. Я не сразу улавливаю момент, когда шхуну, освободившуюся от якоря, начинает сносить по течению, разворачивая бортом к нему.
Передо мной появляется Джек Тиллард, докладывает шепотом:
— Снялись, сэр.
— Становись к штурвалу, рули в море, — отдаю я команду и иду к штормтрапу.
Лодка, в которой на веслах матрос и морской пехотинец, отчаливается от шхуны, разворачивается и направляется к стоящему на якоре люггеру. Когда я поднимаюсь на его борт, мимо бесшумно проплывает шхуна, которая пока еще не полностью развернулась носом по течению. Матрос и пехотинец поднимаются вслед за мной, после чего лодку опять берут на бакштов.
— Вира якорь, — командую я оставшимся на люггере подчиненным.
Вымбовки — деревянные рычаги — уже были вставлены в шпиль. Все, включая капрала, налегают на них, выбирая якорь. Пять человек — это, конечно, маловато, поэтому крутят шпиль медленно. На «Бедфорде» вымбовки длинные, на семь человек каждая. Якорь выбирают сразу пятьдесят шесть матросов. Правда, и якорь там в несколько раз тяжелее. Шпиль скрипит пронзительно и, как мне кажется, очень громко. На башне наверняка услышали. Надеюсь, сочтут, что у нас проблемы с якорем, перестанавливаемся. В любом случае люггер они вряд ли видят, поэтому стрельбу не откроют до восхода луны, который будет только после двух часов ночи.
На этот раз я сразу почувствовал, что судно снялось с якоря, переложил руль право на борт. Пока экипаж вытаскивал якорь на палубу и отсоединял канат, нас несло в море бортом к течению.
Минут через пятнадцать, когда нас отнесло далеко от башни и речное течение ослабело, я скомандовал:
— Поднимаем фок.
Дул слабенький норд-ост. Даже если с башни и разглядят светлый парус, пока догадаются и если догадаются, что произошло, пока приготовятся к стрельбе, мы уже будет вне зоны досягаемости.
— Зажигай фонарь и сигналь, — приказал я капралу.
Сигналы предназначены для Джека Тилларда, который должен быть где-то впереди нас. Проходит минут пять, пока я замечаю впереди слева маленький огонек, который покачивается из стороны в сторону, и направляю туда люггер.
— Джек! — окликаю я.
— Да, сэр! — доносится из темноты голос матроса.
— Поднимай паруса и следуй за нами! — приказываю я.
— Есть, сэр! — радостно кричит Джек Тиллард.
22
Когда рассвело, мы уже были далеко от берега, шли, подгоняемые попутным ветром на юго-запад, к Гибралтару. Я смотался на шлюпке на захваченный приз, осмотрел каюту капитана. Она была больше, чем на люггере, и шкипер был франтом, судя по многочисленной одежде, развешенной на колышках, вбитых в переборки. В большом сундуке лежали восемь полотняных рубах, трое панталон, темно-красные, темно-синие и белые, дюжина пар чулок разных цветов, пять черных шейных платков и десяток белых носовых. Зато в кожаном кошеле хранилось всего серебряные два экю и два ливра и медная мелочь. В углу у стола стояла стеклянная бутыль литров на десять, оплетенная лозой, заполненная почти доверху приятным красным вином, напоминающим по вкусу бордо, но с более цветочным привкусом. Хорош был набор карт всей западной части Средиземного моря, а вот из навигационных инструментов только квадрант. Грузовые документы сообщали, что судно везло вино в бочках из Перпиньяна в Тулон, наверное, для французского военного флота.
Я забрал на люггер деньги, карты, квадрант, бутыль с виной, грузовые документы и морского пехотинца. Если ветер не переменится и ничего не случится, будем идти этим курсом почти до Гибралтара. Двух матросов хватит, чтобы стоять на руле по очереди. Штурвал на шхуне может крутить один рулевой. Если надо будет поменять галс, пришлю помощников. Лишь бы оставленные здесь матросы не напились в доску. Они уже порядком приложились. Наверное, нашли вино в матросском кубрике, потому что трюм не открывали.
Добрались до рейда Гибралтара благополучно. Сперва я поставил на якорь люггер в стороне от линейных кораблей, а потом на лодке перебрался на шхуну, которая малым ходом следовала за нами, и ошвартовал ее лагом к первому призу. Хотел было пообедать, но на флагмане подняли флаг с требованием прибыть к адмиралу. Посадив на весла лодки двух матросов, отправился с докладом к адмиралу Уильяму Хотэму.
Если в лодке или катере есть капитан, то при подходе к другому кораблю, старший шлюпки кричит принимающей стороне название своего корабля. Я сказал своим матросам, как переводится на английский язык название люггера, что их позабавило, а потому запомнили накрепко.
Когда мы подошли к трапу, оборудованному на правом борту «Британии», причем нижний конец лежал на плоту, Джек Тиллард крикнул:
— «Делай дело»!
Видимо, хотел польстить мне, повысив до капитана. Впрочем, на флагмане не поняли, что это название корабля, приняли за требование принять швартов. Наверху меня встретил вахтенный лейтенант и, узнав, кто я и с какой целью прибыл, проводил к каюте адмирала.
В сравнение с капитанской на люггере, адмиральская каюта на линейном корабле первого ранга кажется огромной. Даже шесть пушек, принайтованных по три на каждом борту, не делают ее меньше. Переборки оббиты ситцем ярких расцветок, из-за чего кажется, что находишься на летнем лугу. Мебель и сундуки из красного дерева. На столе, который накрывали к обеду шестеро слуг, стояли серебряные приборы на восемь персон. Адмиралу Уильяму Хотэму шестьдесят лет, что по нынешним меркам преклонный возраст, но выглядит бодрячком. Может быть, благодаря густым седым волосам и яркому румянцу на бледных щеках. У него присущая многим англичанам белокожесть, которую не берет никакой загар. Кожа только краснеет, обгорая, затем слезает и опять становится бледной. Голубые глаза во время всей нашей беседы слезились. Может, заболел, а может, от старости. На адмирале был черный адмиральский кафтан с золотым галунами, шелковыми обшлагами золотого цвета и позолоченными пуговицами с якорями. Камзол белый, панталоны черные, чулки белые, туфли черные. Туфли похожи на растоптанные тапки, даже позолоченные овальные бляшки на подъемах не придают им элегантности. Впрочем, элегантности адмиралу Уильяму Хотэму не хватало во всем. Более того, мне он показался туповатым, что для адмирала, скорее, комплимент.
В российском военно-морском флоте существовала классификация командиров, которая, как мне кажется, подходит к любому флоту мира. Лейтенант должен все знать и хотеть служить. Старший лейтенант должен уметь все делать самостоятельно и просто служить. Капитан-лейтенант — уметь организовать работу подчиненных и развить в них желание служить. Капитан третьего ранга — знать, где и что на его корабле делается. Капитан второго ранга — уметь доложить, где и что делается. Капитан первого ранга — самостоятельно находить то место в документе, где ему надо расписаться. Адмирал — самостоятельно расписываться там, где ему укажет адъютант. Главком ВМФ — уметь ясно и четко выражать свое согласие с мнением министра обороны. Министр обороны — просто и понятно сказать президенту страны то, что тот хочет услышать. Президент — периодически, но не реже раза за выборный срок, побывать на каком-нибудь корабле и спросить у лейтенанта, во флоте какой страны он служит, и, если выяснится, что в той же, пообещать повышение жалованья после следующих выборов.
— Генри Хоуп, помощник штурмана с корабля третьего ранга «Бедфорд», — поздоровавшись, представляюсь я и доложил: — Доставил приз, захваченный кораблем «Бедфорд», французского корсара «Делай дело» с экипажем в двадцать восемь человек, и второй приз — шхуну «Сюзон» с грузом вина, захваченную мною по пути сюда.
— Второй приз захватил ты?! — удивленно уточняет адмирал.
— Так точно! — ответил я. — «Вырезал» ночью в устье Роны.
«Вырезать» — это на английском военно-морском жаргоне обозначает захват вражеского корабля или судна, стоящего на якоре под охраной береговых батарей, отправленным на лодках десантом.
— Сколько у тебя было людей? — поинтересовался Уильям Хотэм.
— Четыре матроса и четыре морских пехотинца, — сообщил я.
Адмирал одобрительно хмыкнул и посмотрел на меня с интересом.
— Ты не тот самый помощник штурмана, который, как мне рассказывал Дэвидж, все знает? — задал он вопрос.
— Видимо, да, сэр, — подтвердил я. — Хотя на счет «всё знает» — это капитан мне польстил.
— Судя по захваченному призу, не так уж он и неправ, — делает вывод Уильям Хотэм, не уточнив, какая связь между большим объемом знаний и смелостью и удачей. — Получишь хорошие призовые: две восьмые, как капитан, одну восьмую за адмирала, потому что не в составе флота, одну восьмую за офицеров и одну восьмую за унтер-офицеров.
— Адмиральская доля причитается вам, поскольку я из экипажа «Бедфорда», а он сейчас под вашим командованием, — информирую я.
На счет адмиральской доли я, конечно, неправ, но всегда есть возможность отказаться от этих слов, сославшись на плохое знание правил распределения премиальных за приз. Если Уильям Хотэм поможет мне, я не буду возникать, что ему отойдет одна восьмая призовых за шхуну, сотни четыре с половиной фунтов. Если нет, тогда я подам в отставку и потребую эти деньги. Вместе с остальными причитающимися мне премиальными и деньгами в банке будет достаточная сумма, чтобы купить судно, тот же люггер, и стать приватиром или купцом.
— Если бы под моим командованием находился такой корабль, как захваченный нами люггер, и побольше экипаж, я бы привел много призов, — произнес я.
Адмирал намек понял и спросил:
— Сколько тебе лет?
— Осенью будет двадцать, — ответил я.
— Уже сдавал экзамены на лейтенанта? — задал он следующий вопрос.
— Никак нет, — молвил я.
— Поскольку ты всё знаешь, — усмехнувшись, начал он, — сдать тебе будет не трудно. На следующей неделе будем проводить экзамен. Нужны офицеры на захваченные нами корабли. Я скажу, чтобы тебя допустили.
— Благодарю, сэр! — радостно рявкаю я, будто стать лейтенантом — мечта всей мой жизни. — Разрешите идти?
Судя по всему, на обед он меня приглашать все равно не собирается.
— Да, отправляйся на призы, — разрешил адмирал. — Завтра пришлю комиссию, чтобы оформила их.
23
Комиссия состояла из трех человек — интенданта гарнизона мистера Петера Деладжоя — сорокатрехлетнего толстячка в коротком седом парике и, несмотря на жару, толстом суконном кафтане темно-коричневого цвета — и двух кивал, молчаливо подтверждавших любую его цену. Я предполагал, что стоимость призов сильно занизят, но не ожидал, что настолько. Люггер вместе с пленными оценили в тысячу четыреста фунтов стерлингов, а шхуну с вином — в две тысячи девятьсот пятьдесят. Как сказал интендант, разводя руки в наигранном сожалении, если бы призы продавались на аукционе, то нынешняя цена была бы стартовой, но оба судна и вино приобретет Адмиралтейство. Вино пойдет гарнизону Гибралтара, шхуна в балласте отправится в Англию вместе с конвоем, который заканчивал выгрузку, где будет включена во флот Канала, а люггер зачислят в состав Средиземноморского флота. Что ж, мне отдадут половину суммы за шхуну — для начала хватит.
Ее сразу поставили к грузовому причалу и за сутки выкидали. При этом две бочки разбились. По странному стечению обстоятельств, подтеков вина в тех местах, где разбились бочки, не было, а грузчики из английских матросов к концу каждой из двух смен еле стояли на ногах, наверное, от усталости, и орали песни, наверное, от радости, что закончилась такая тяжелая работа. На следующее утро, пользуясь задувшим юго-восточным ветром, конвой отправился к английским берегам. Их проводили холостыми выстрелами из крепостных пушек. Корабли охранения отсалютовали в ответ, из-за чего густое облако черного дыма поползло на испанское поселение на западном берегу бухты.
Люггер, на котором я продолжал нести службу вместе с четырьмя матросами и четырьмя морскими пехотинцами, поставили к молу в небольшой верфи, занимавшейся в основном ремонтом кораблей. Часть рабочих верфи занялась установкой переборок в трюме, чтобы разделить его на несколько помещений, жилых и служебных, согласно требованиям английского военно-морского флота. Другие разобрали фок-мачту и занялись установкой новой, составной. На предыдущей вулинги — шлаги троса, скреплявшие части составной мачты — были вместе с бугелями — обручами из полосового железа, а на этой ограничились только последними. Мне предложили положить под шпор мачты золотую гинею. Если бы я был на сто процентов уверен, что буду командовать люггером, и то бы воздержался от такого опрометчивого поступка. Я еще ни разу не слышал, чтобы монету находили при смене мачты. Под предыдущей тоже не было, а заказчик судна наверняка клал по требованию корабелов.
Экзамены на чин лейтенанта начались в девять утра в среду в одном из служебных зданий гарнизона. На первом этаже чиновники освободили на день комнату со столом и тремя стульями для членов приемной комиссии — трех капитанов с линейных кораблей, которые стояли в бухте. Возле двери стоял на карауле морской пехотинец с мушкетом. По коридору прогуливался пожилой сержант. Претенденты толпились во дворе. Почти три десятка молодых парней в свежих мундирах и при шпагах. Наверное, каждого одевали всем кокпитом. На их фоне я в своем далеко не новом кафтане смотрелся блекло. Каждый держал в руке журнал с решениями всяческих задач и прочими свидетельствами усердного изучения морских наук. Я такой не вел, потому что не собирался сдавать на лейтенанта. Это, судя по насмешливым взглядам претендентов, сводило мои шансы к нулю.
Капитаны опоздали на четверть часа. Двое были в форме, а один в штатском кафтане, пошитом из темно-зеленого шелка. В таком, наверное, легче переносить жару. У капитана, пренебрегшего формой, правая сторона лица были изуродована шрамом. Мой, в сравнение с его, казался легкой царапиной. Не от пули, а ядро оторвало бы голову, значит, угодил обломок доки или бревна. Большую часть ран и увечий во время сражений моряки получают именно от щепок и более крупных деревянных фрагментов, которое разбрасывает попавшее в корпус ядро. В руке капитан держал газету, привезенную, наверное, недавно прибывшим из Англии пакетботом.