Пустошь начиналась как раз после зеленого слоя: там было совершенно неважно, откуда ты, с Севера или с Юга. В Пустоши каждый выживал как умел.
В принципе где-то совсем далеко можно было наткнуться на убежище. В тех малолюдных местах водилось немного монстров, однако людей из супергорода там никогда не приветствовали, ибо они несли с собой тьму, словно чуму.
Там девушка может сжечь церковь, а может лежать на лугу рядом с мамой и любоваться звездами на летнем небе…
Где-то завыла сирена, и Кейт вздрогнула. Видение с маленьким сельским домиком исчезло. Машина с тонированными стеклами продолжала мчаться по дороге.
Кейт посмотрела на серебряную горгулью, которая поблескивала на капоте. Изначально автомобиль украшал ангел – руки и крылья запрокинуты под незримым ветром, – но Харкер сбил его и заменил мерзкой тварью, и теперь она сидела, сгорбившись и вцепившись коготками в верхний край решетки радиатора.
«Мы же в городе монстров», – заявил Харкер, отправляя ангела в мусорное ведро.
Отец прав. Но настоящие монстры не похожи на дурацкую горгулью на капоте.
Они намного хуже.
Август подставил лицо солнечным лучам, наслаждаясь утром позднего лета, и позволил телу двигаться, а мозгу – пребывать в блаженной тиши. Просто поразительно, как легко текли его мысли, когда он был в движении, пусть даже без скрипки. Август брел по тротуарам с растрескавшимся асфальтом, мимо домов с заколоченными окнами. Половина зданий являла собой обгорелые остовы, заброшенные и выпотрошенные – все полезное содрано, чтобы укрепить другие дома. Юг И-Сити до сих пор смахивал на исковерканный труп, однако город постепенно восстанавливался и оживал. ФТФ были повсюду: стояли на крышах, патрулировали улицы, и из их коммуникаторов раздавалось шипение радиопомех. По ночам они охотились на монстров, а днем пытались предотвратить возникновение новых чудовищ. Преступление. Вот причина. Корсаи, малхаи, сунаи – лишь следствие.
Август влился в плотный поток пешеходов и двинулся на север. Городской шум напоминал мелодию, в которой гармонию сменял диссонанс с лязгающим ритмом. Звуки накладывались друг на дружку слоями, пока музыка не превратилась в какофонию, а восхищение – в стресс, и Августу пришлось приложить немало усилий, чтобы сосредоточиться на дороге. Сам маршрут был несложным – четыре квартала по Центральной авеню, никуда не сворачивая.
По прямой – к Линии.
Когда она появилась в поле зрения, Август замедлил шаги.
Граница представляла собой массивное ограждение высотой с трехэтажный дом. Стена, укрепленная полосами чистого металла и утыканная камерами, пересекала центр И-Сити и проходила с востока на запад. Вот результат шести лет войн за территорию, учитывающий каждый акт насилия и каждую человеческую смерть, которая приводила в мир новых корсаи и малхаи – и все потому, что Флинны владели городом, а Харкер желал его.
Двумя кварталами восточнее находился Пустырь – разрушенный участок с выжженной землей, метка для обеих сторон. Когда-то здесь была площадь, пятачок зелени, а теперь не осталось ничего. Некоторые утверждали, что на тротуарах отпечатались призрачные силуэты мертвецов. Многие ТФ считали, что Генри Флинн в последний день войны использовал именно здесь некое ужасное оружие, которое испепелило площадь. Август не верил ребятам из ТФ, но, так или иначе, угроза повторения смертоносного акта заставила Харкера пойти на переговоры и согласиться поделить И-Сити пополам.
Днем столица по-прежнему была едина. По крайней мере, теоретически. В самой Линии имелись ворота в количестве трех штук, но их охраняли спецназовцы. Конечно же, не обошлось и без неусыпных красноглазых видеокамер.
Каждый горожанин должен был предъявить удостоверение личности, а сканеры – подтвердить, что это – человек.
В том-то и заключалась проблема.
Август свернул на узкую, наполовину разрушенную улочку, идущую параллельно Линии, и увидел офисное здание. Окна были закрыты стальными щитами, а у двери маячила парочка бойцов ФТФ.
Женщина за стойкой регистрации молча кивнула Августу, когда он миновал охранников и двинулся к отдельному лифту в подвал. Светящиеся неоновые точки показывали путь: следуя по ним, Август добрался через паутину сырых коридоров к стене. Точнее, к тому, что выглядело стеной. За сдвигающимся металлическим щитом обнаружился туннель, и Август шагал по нему, пока не добрался до очередного щита.
Август отодвинул его и шагнул в подвальную квартиру.
В помещении царила тишина, и Август разозлился на себя за то, что обрадовался краткому мигу одиночества. Он дал себе десять секунд, ожидая, пока сердце замедлит ритм, а нервы успокоятся, после чего встряхнулся и принялся взбираться вверх по лесенке.
Пэрис курила и готовила завтрак.
Когда Август переступил порог кухни, Пэрис, похоже, ничуть не удивилась.
– Доброе утречко, малыш! – произнесла она.
Ее железный медальон находился на опасном расстоянии от омлета. Союзники на Северной стороне – редкость и дорогое (хотя и сомнительное) удовольствие, однако Генри с Пэрис были старыми друзьями, и она прошла проверку Лео. Август огляделся. Квартира Пэрис оказалась… уютной, как картинка в журналах времен до Феномена. Кафель, дерево и стекло.
– Проездной на метро – на столе.
– Спасибо, Пэрис, – поблагодарил Август, расстегивая спецназовскую куртку и вешая ее на крючок у двери.
Манжеты рубашки опять задрались, выставив напоказ два ряда меток. Август одернул рукава, хотя Пэрис, разумеется, не могла ничего увидеть.
Может, Пэрис и была слепа, но зато прочие ее чувства с лихвой компенсировали отсутствие зрения.
Пэрис могла легко догадаться, что Август пришел без своей скрипки: ее слух улавливал самые тончайшие вибрации, включая и трепет струн музыкального инструмента.
Женщина выпустила причудливое облако дыма.
– Что, сегодня концерта не будет? – осведомилась Пэрис, роняя пепел в яичницу.
Пальцы Августа согнулись, пытаясь обхватить ручку футляра, но поймали лишь воздух.
– Нет, – произнес он, выискивая в сумке блейзер Академии Колтона.
Подойдя к настенному зеркалу, Август стал натягивать блейзер и ошеломленно заметил, что скривился – почти машинально.
– Флинн рассказывал мне про вашу музыку, – пробормотала Пэрис, и по ее тону Август понял, что она имеет в виду всех троих. – Мне всегда было интересно, на что это похоже…
Август застегнул блейзер.
– Надеюсь, ты никогда не узнаешь, – ответил он, направляясь к двери. – Я вернусь до темноты.
– Желаю хорошо провести время в школе! – крикнула ему вслед Пэрис.
В отличие от Лео она говорила искренне.
Август вышел на улицу и с облегчением перевел дух: Линия осталась позади. Когда он повернулся на север, его глаза широко распахнулись от изумления. Он морально готовился, но разница между двумя частями И-Сити застала его врасплох. Северный город не был опустошенной взрывами оболочкой. Все его многочисленные шрамы были отлично замаскированы. Здания сверкали – сплошь металл, камень и непробиваемое стекло. По дорогам сновали яркие машины обтекаемых форм, а тротуары были запружены людьми в красивой одежде. Если Харкер и посылал сюда охранников, то они ничем не выделялись из толпы.
При виде безопасного, чистого И-Сити – этой иллюзии! – в душе Августа вспыхнул гнев, и метки на его коже предупреждающе закололи. Их теплу противостоял холод тяжелого медальона на груди. Сосредоточься, сосредоточься!
Ближайшая станция метро находилась в квартале отсюда. Власти Южного города закрыли метро, поскольку данный вид транспорта был признан чересчур опасным (корсаи могли напасть из-за любого сумрачного угла), – и тщательно замуровали все входы.
Но Август знал, что ФТФ до сих пор при необходимости пользуются туннелями.
Он спустился вниз, перепрыгивая через ступеньки. Август читал про архитектуру И-Сити и был в курсе, что нынешние здания на самом деле построены поверх старого города, а метро проходит там, где некогда вились улицы.
Странно, но на подземной станции было столь же чисто, как и наверху. Отполированный белый мрамор, гулкие звуки шагов, классическая музыка. Концерт для фортепиано. Никаких признаков борьбы или страдания, никаких отзвуков ужаса, пробуждающегося по ночам. То была уловка, призванная завлекать жителей Южной стороны и напоминать жителям Северной, за что они платят.
Август спустился на платформу в ту самую секунду, когда состав тронулся. Юноша прислонился к колонне и стал ждать следующего. Сперва его внимание привлекла целующаяся пара, затем бродячий музыкант, играющий на гитаре, и, наконец, маленькая девочка, которая стояла перед гитаристом, держась за руку своей матери.
Девочка посмотрела на Августа, а Август – на нее. Его зачаровал вид маленького ребенка. В их компаунде – да и во всем Южном городе – было мало детей. Девочка расплылась в белозубой улыбке, и Август поймал себя на том, что улыбается в ответ.
И вдруг она запела.
– Большие и малые монстры придут, они за тобою однажды придут, – весело щебетала она.
Августа пробрала дрожь.
– Корсаи, корсаи – во мраке клыки, во мраке клыки, и кости во мраке, и когти-клинки, он съест твою плоть, разорвав на куски. Малхаи, малхаи – коварство и ложь, улыбка быстра и остра, словно ложь. Он кровь твою выпьет, тогда ты умрешь.
Август сглотнул. Он знал, что последует дальше.
– Сунаи, сунаи – так сладко поет, глаза будто уголь, а сердце, как лед. Споет он и душу твою украдет.
Улыбка малышки сделалась еще шире.
– Большие и малые монстры придут, они за тобою однажды придут, придут и тебя без остатка сожрут! [1]
Девочка радостно взвизгнула, и Августу сделалось нехорошо. Он отступил на шаг.
Когда поезд подошел к платформе, Август выбрал другой вагон.
– Большие и малые монстры придут, они за тобою однажды придут, – напевала Кейти, пока машина летела вперед.
Она постучала по экрану планшета, закрыла карту и принялась листать папки c личного диска отца – она подобрала код доступа в первую же ночь, проведенную дома, – пока не нашла, что искала. А вот и она – система наблюдения за Южным городом – не только на Линии, но и почти в каждом квартале красной зоны! Ежедневно зафиксированный материал проверяли и стирали, оставляя лишь «инциденты». Их сохраняли, чтобы Харкер мог их просмотреть и при необходимости принять меры. Конечно, «инциденты» никогда не попадали в программы новостей. Не хватало еще сливать такое добро телевидению! Это поколебало бы иллюзию нормальности и безопасности, за которую платили обыватели.
Но Харкер следил за своими монстрами. Нужно было знать, когда появляются новички, а матерые волки начинают плохо себя вести.
Весь материал сортировали по категориям. «Монстры». «Люди». «Возникновение монстров».
Кейт возилась с этими данными с момента своего приезда в И-Сити. Она пыталась узнать всю подноготную о настоящих монстрах Истины. Кейт постучала по папке «Возникновение». В ней оказалось еще две, названные соответственно «Корсаи» и «Малхаи».
«Рождение» сунаи не удалось запечатлеть ни разу. Кейт выбрала папку «Корсаи», и экран заполнили видеоклипы, маленькие окошки с мельтешением размытых теней. У Кейт было такое чувство, что она спускается в кроличью нору. Пальцы ее на миг зависли над экраном, после чего она выбрала клип, и он развернулся во всю ширь.
Ролик скрупулезно отредактировали, оставив лишь грубую насильственную суть. Камера располагалась под неудачным углом, но Кейт разглядела двух мужчин, стоящих в переулке. Ей потребовалась доля секунды, чтобы понять – она наблюдает за дракой. Та началась с пустяков: прервавшийся разговор, толчок к стене, неумелый удар. Один из мужчин упал, второй начал его пинать, пока лежащий не превратился в сплетение подергивающихся конечностей, а его лицо – в кровавое месиво.
Нападавший убежал. Избитый человек валялся на тротуаре. Грудь его судорожно вздымалась. Потом он попытался встать, и тени вокруг него задвигались. Мужчина ничего не заметил – он был занят, отскребал себя от асфальта, – но Кейт смотрела, словно зачарованная, как тьма вытянулась, задергалась, отдирая себя от стен, собираясь воедино. Силуэт воздвигся подобно столбу дыма: личина определялась по жутким белым глазам, на которых сосредоточилась фокусировка камеры, и по блеску зубов. Челюсти клацнули, лоснящееся туловище качнулось, сверкнули бритвенные когти.
А человек, до сих пор стоявший на четвереньках, допустил роковую ошибку – пополз вперед, прочь из безопасного пятна света уличного фонаря.
И когда бедолага пересек границу света и тьмы, на него налетел ураган зубов и когтей.
Монстр принялся рвать свою жертву в клочья.
«Насилие порождает насилие».
Так сказала преподавательница Академии святой Агнессы, когда Николь Трип поставила подножку Кейт, а та в ответ сломала Николь нос. И эта же преподавательница принялась распинаться насчет того, что Кейт, дескать, законсервировала проблему… хотя сама Кейт уже перестала слушать нравоучения.
С ее точки зрения Николь получила по заслугам.
Но преподавательница была права в одном: насилие порождает…
Кто-то нажал на спусковой крючок, взорвал мину, направил автобус с туристами с моста прямо в реку, и что получилось в результате? Трупы и груда обломков.
Нечто иное. Плохое. Последствие. Откат. Реакция на гнев, боль и смерть. Вот чем в действительности являлся Феномен – последней каплей. Истина всегда полна насилия – больше, чем остальные десять территорий. Несомненно, вскоре накопится критическая масса – и плохое начнет собираться воедино.
Кейт провела пальцем по медальону, приколотому к форменному пиджаку. Защита от того, с чем можно столкнуться. Корсаи на ролике продолжал пировать. Большую часть творящегося буйства скрывала тьма, но на экране мельтешили клыки и когти, и Кейт видела, как в островке света растекается кровь.
Кейт с отвращением фыркнула. Хорошо, что ролик без звука!
Маркус помахал ей из-за перегородки. Кейт вынула наушник из уха, погружаясь в мир черного и белого, царство утреннего света и мягкой трели фортепианных клавиш.
– Ну?… – раздраженно буркнула она.
– Извините, мисс Харкер, – произнес Маркус. – Мы прибыли.
Академия Колтона располагалась там, где желтая зона встречалась с зеленой, а улицы И-Сити уступали место пригороду. Самая безопасная территория, где богачи прятались в своих уютных скорлупках и притворялись, будто Истину не жрут заживо.
Пейзаж смахивал на глянцевый снимок: здания из светлого камня среди ярко-зеленых лужаек. Всего пятнадцать минут от темного сердца Северного города, но по виду милого местечка нипочем не догадаешься! Наверное, суть именно в этом. Кейт предпочла бы школу в центре, в красной зоне, но в основном их закрыли, да и отец был бы против такого самоуправства. Если ему пришлось вернуть ее в И-Сити, он был исполнен решимости обеспечить дочери «максимальную безопасность». То есть запихнуть Кейт куда-нибудь подальше. Академия была подходящим вариантом.
Маркус услужливо распахнул дверцу автомобиля, и Кейт вылезла из салона, отогнав воспоминание о корсаи. Она скорректировала выражение лица, поправила воротник форменной рубашки-поло и пригладила свои светлые волосы. Они были распущены и расчесаны на пробор, чтобы скрыть шрамы на голове – метки от осколков. Могло бы быть и хуже – не потеряла же она слух целиком, – но все равно Кейт предпочитала не демонстрировать их.
Слабость нельзя выказывать. Так ей сказал Харкер, когда ей стукнуло двенадцать, а шрамы были еще свежи.
– Почему? – спросила маленькая и глупая Кейт.
– Любая слабость обнажает плоть, – отчеканил он, – а плоть притягивает нож.
– А у тебя какая слабость? – осведомилась она, и губы Харкера сложились в некое подобие улыбки.
В тот день он не ответил на ее вопрос. Кейт не знала, почему: то ли отец не хотел говорить с ней по душам, то ли он вообще не имел недостатков. Больше не имел.