— Ничего подобного, дорогой! Но тебе стоило бы быть упитанней. Помнишь Гарри Холла?
Нейл вспомнил, как жена однажды сравнила Холла с жирной мясной мухой. При этом воспоминании он невольно вскочил на ноги. Мухи и пауки!
— В чем дело, дорогой? Ты болен?
Нейл сел и, вцепившись в подлокотники плетеного кресла, попытался улыбнуться.
— Пустяки, Джулия. Мне показалось, к калитке кто-то подошел.
Джулия посмотрела на калитку. С чего бы это муж вообразил, что к ним явился гость? Помолчав, она встала и обвила мужа рукой.
— Дорогой, купи мне подарок.
— Какой, Джулия?
— Ты не будешь надо мной смеяться?
— Смеяться? Чепуха!
— Ну хорошо, дорогой. Я хочу гамак.
— Гамак?
— Да, гамак.
— Договорились! Что-нибудь еще?
— Нет, это все.
Назавтра Нейл вернулся из деревни с большим гамаком. Он повесил гамак на веранде в прохладной тени вьюнков, укрывавших веранду и стену дома. Час спустя он обнаружил, что гамак исчез.
Он немедленно допросил обеих служанок, но они клялись, что к гамаку не притрагивались. Спросить у жены? Но зачем ей уносить гамак? Нет! Гамак, видимо, украл какой- нибудь бродяга.
Нейл отправился в деревню и привез новый гамак, который повесил на то же место. После он спрятался за беседкой и стал ждать.
Вскоре на веранду вышла жена и увидела гамак. Она отвязала веревки и унесла гамак в дом. Нейл немного подождал и поспешил внутрь. Громко насвистывая, он осмотрел все комнаты. Гамака нигде не было. Не видно было и жены. Он перестал насвистывать и задумался. Чердак! Ну конечно! Жена поднялась на чердак. Нужно помочь ей повесить гамак.
Нейл поднялся по ступеням, но нашел дверь чердака запертой. Он прислушался. Внутри кто-то расхаживал, возился — и пел.
Жена вешала гамак. Два гамака! Джулия, никак, собирается устроить на чердаке вечеринку с гамаками! Когда все будет готово, она разошлет приглашения и…
— О Господи! — рыданием вырвалось у него. Пошатываясь, он спустился по лестнице и выбежал из дома.
Нейл бродил по лугам до темноты. Служанки оставили в гостиной зажженную лампу и ушли в деревню. Он прикрутил фитиль. Сидя в темной комнате, он ждал жену.
Неожиданно откуда-то сверху донесся звук — странное сочетание пения и свиста. Звук мгновенно сделался громче. Нейл попытался встать, но не смог. Затем, с усилием, все же поднялся на ноги. Он наугад шагнул вперед в темноте, стараясь не наткнуться на мебель. Шагнул еще раз. Побежал к двери, взлетел по ступеням и ворвался на чердак.
Чердак был погружен в кромешную тьму. Нейл ничего не видел и слышал — его внезапное появление, вероятно, заставило жену насторожиться.
Он замер и прислушался. Внезапно странное пение возобновилось, сперва тихо, затем все громче и отчетливей. Пение словно зачаровывало его и приковывало к месту.
Он услышал еще один звук. Что-то бегало вокруг него, обвивало его неподвижное тело тысячами тонких нитей, пеленало все туже и туже. Нити прилипали к его рукам и одежде, будто были покрыты клеем.
Его глаза стали понемногу привыкать к темноте. Звуки оборвались, белый туман вокруг превратился в клейкую сеть. Скованный по рукам и ногам, беспомощный, он увидел в дальнем конце чердака гамак, а в нем существо с двумя светящимися глазами на женском лице. Оно наблюдало за ним и ждало. Потом оно начало приближаться, подбираться все ближе и ближе — неслышно, не издавая ни звука, как паук подбирается к безнадежно запутавшейся в его паутине мухе.
Рекламный плакат (очевидно, имеющий отношение к распространенной цирковой и балаганной иллюзии, известной как «Спидора» — женщина с телом паука). Гамбург, 1922.
Евгений Цветков
ПАУК-ТЕЛЕПАТ
Солнышко. Куры за окном раскудахтались. По стене ползет паук-косиножка. Тонкими длинными ножками скребет невидимые трещинки и бугорки. Луч застыл в пыли. Пыль светится, пылинки плавают, мелькают…
Иван Федорович глядел прямо перед собой, медленно, с трудом просыпаясь. Обрывки сновидений еще неслись перед глазами и гасли. «Ба! — он резко поднялся. — Вот ерунда какая. Опять проспал».
Паучок стремительно метнулся наискось по стене и замер. Круглое, с фасеточками глаз тельце присело на гибких ножках. Бац! И темным комочком спутанной паутинки свалился ловкий, многоногий пришелец. Пылинки заметались в окоченевшем белом столбе. Вздохнул Иван Федорович, потянулся и зевнул. Куры дробно выстукивали кому-то телеграфную морзянку, заканчивая каждую фразу надсадным криком… «Когда же ты, Иван Федорович, наконец, отоспишься?» — сказал себе ласково Иван Федорович и спрыгнул с низкой кровати на дощатый пол. Вот уже неделю он здесь, у ласкового моря, в маленьком сарайчике, дышал и наливался здоровьем. И никак не удавалось Ивану Федоровичу подняться пораньше, до солнца и погулять по голому, пустынному пляжу и встретить это самое солнышко. Дело пустяковое, но ему оно казалось до чрезвычайности важным, И каждое утро, просыпаясь, он огорчался, видя солнечный луч в пыльном столбе. «Опять проспал! Вот незадача — говорил себе Иван Федорович. Теперь можно на пляж и не идти. Набьются так, что плюнуть негде не то, что сесть». Его нервы фронтовика не выдерживали атмосферы жарких, потных, разомлевших под солнцем тел. Потому на пляж он почти не ходил, а предпочитал прогуляться по окрестностям, где, конечно, не так было хорошо и море виднелось лишь вдалеке. Зато одиночество и покой окружали его, и это было главным. Старая контузия, да и нервотрепки мирных дней как-то незаметно подточили Ивана Федоровича. И вот пришлось все бросить и отправиться в этот тихий курортный городок. Он снял дощатый сарайчик за рубль в сутки и стал вести растительную жизнь…
«Нет, — твердо сказал себе Иван Федорович, — завтра я непременно встану и надышусь, налюбуюсь водичкой, пока эти все не слетелись на берег. Как мухи, чистые мухи, вялые, от жары… Его даже передернуло от такой мысли. Как же им самим не противно сидеть спиной к спине, прикасаться к чужим ногам… Человеку простор нужен». Иван Федорович вытащил папиросу, размял ее, закурил неторопливо и вышел во дворик…
— Как спалось, Иван Федорович? — пропела полногрудая хозяйка и сладко ему улыбнулась.
Иван Федорович смутился, откашлялся, промычал невнятно, что мол, хорошо выспался. Хозяйка была вдовая, и чем- то сильно ей Иван Федорович пришелся…
— А наши все давно на пляжу… — она выплеснула помои и прошла мимо него на летнюю кухоньку. Белые груди колыхнулись и проплыли мимо…
— Никак не могу пораньше встать, — Иван Федорович проводил глазами это великолепие, — может, разбудите меня завтра пораньше? Часиков в пять-шесть хорошо бы…
Она кокетливо улыбнулась, задышала: «Да лучше поспите, сил набирайтесь. А то мужик нынче совсем слабый пошел…»
— Ммда, — сказал Иван Федорович, — оно конечно. Как там насчет чайку?
— Кипит давно, вас ждет.
— «Хорошая баба, — подумал Иван Федорович, — хорошая». И от этой мысли в который раз за эту неделю закручинился.
— Да разбужу, разбужу, — она ловко вытерла блюдце, потом чашку, поставила на стол. — Садитесь, попейте. Бросьте вы эту соску с утра. Опять кашлять будете. Вчера всю ночь кашляли, — и, наливая чаю, добавила, вздохнув: — С радостью разбужу, во сколько хотите…
Хозяйка слово сдержала. Разбудила чуть свет. Иван Федорович ополоснул лицо и, быстро собравшись, вышел на пустые улочки. Пошел к морю. В светлеющем небе гасли звездочки. Луна бледнела. А на востоке горел розовым новый день. Пустынный пляж растянулся перед ним. С наслаждением вздохнул Иван Федорович душистый, не успевший остыть за ночь воздух. Ровным темным стеклом застыла гладь воды. Ни души. Неторопливо он пошел вдоль берега, обходя кабинки, валявшиеся обломки неизвестно чего…
Вот повернул Иван Федорович за большую скалу, что отгораживала одну часть бухты от другой и тут же увидел. Господи! Он остановился с замирающим сердцем. На песке, запрокинув голову, сладко изнемогая, раскинулась женщина. Прильнув к ее красивой чуть тяжеловатой груди, отчетливо белевшей на фоне загорелого тела, сидело членистоногое, в жестком темном панцире создание. Паук! Увеличенный до размеров большой собаки. Женщина жарко дышала, стонала в истоме.
В то же мгновение Иван Федорович почувствовал, что и чудище его заметило. Попятился Иван Федорович. И вдруг паук пропал, прямо на глазах превратился в мужчину. Стройное, красивое мужское тело ритмично двигалось… все быстрее… С перехваченным горлом, не в силах проглотить вязкую слюну, Иван Федорович тупо смотрел. Вот два тела слились.
«Фу ты, черт! — Иван Федорович быстро ретировался, нырнул проворно назад за скалу, из-за которой он так неуместно выскочил несколько секунд назад. — Фу ты, черт!» — снова сказал он, проворно ретируясь подальше.
Вроде бы его и не заметили. И в то же время смутное чувство возникло у него в душе. Ему казалось, будто теперь следит за ним кто-то. Вроде и не смотрит, а так подглядывает. В сердцах Иван Федорович сплюнул. Ну и гадость пригрезилась. Что-то совсем стареть стал, глаза не видят. Он огляделся вокруг. Пустынно. Утренний пляж ровно расстилался перед ним. Скала осталась далеко позади. Четыре утра. Все спит. Вода, песок охладелый, и кони Гелиоса, что вынесут через часок горячий шар.
Смутное ощущение подглядывающих глаз не покинуло его. «Фу ты, черт», — в третий раз произнес Иван Федорович, на этот раз в полнейшей задумчивости. Он постоял еще минуты три, потом довольно быстро пошел по длинной дуге, огибающей скалу…
Шел он быстро, но видно было, что погружен он весь в свою какую-то очень важную мысль. Время от времени Иван Федорович даже говорил негромко вслух: — Мм-да, да, да, — вроде сам себя в чем-то опровергал или убеждал.
Скала отодвинулась в сторону. Иван Федорович остановился. И, напрягая глаза, стал всматриваться. Ровно бледнел остывший за ночь пляж. Ветерок чуть сморщил блестящую темную гладь воды, полетел над голым песком.
Они были еще там. И, конечно, видеть его не могли. Почему же ему казалось все время, что чей-то злобный взгляд наблюдает за ним пристально и неотступно?
Еще зорче глянул Иван Федорович. Тело женщины почти сливалось с песком, чуть розовея под лучами зари. И ясно, отчетливо теперь на этой нежной розоватости он разглядел черное пятно. И в тот же миг понял, кто подглядывает за ним так жестко и нечеловечески. Паук-телепат. Вот кто! Мысль сверкнула. Он испугался и рассвирепел одновременно. И понял, что он единственный на земле знает о страшном пришельце-чудовище. Огромное чувство ответственности вытеснило страх. Не колеблясь больше, подхватил Иван Федорович камень побольше и потяжелее и быстро двинулся к скале.
Но чуть ступил он несколько шагов, как темное пятно исчезло, и вновь увидел он два сплетенных в любовной истоме тела.
Отступил назад. Появилось пятно. Опять шагнул вперед. Пятно исчезло.
«Вот оно как, подлец! Радиус действия, значит! Сто метров и баста, — радостно и зло подумал Иван Федорович. — И она его за красивого мужика принимает. Вся исходит, тает от страсти. А он внушил ей это и пьет кровушку преспокойно…»
Иван Федорович снова шагнул вперед и тут почувствовал, как в следящих за ним глазах что-то переменилось. Вроде налились они тяжестью, и эта тяжесть стала переливаться в него. Мысли затуманились, поползли во все стороны бессмысленные обрубки фраз. Он стал забывать, забывать… Что? Иван Федорович мотнул головой. Что он стал забывать?!
Быстро отступил, и в голове просветлело. «Вот оно что, подумал он, — окончательно учуял, гад! И не увидел бы я никогда, не захвати его врасплох. Присосался и на миг забылся, подлец. А кто с такого расстояния его разглядит, да еще на самой зорьке? Днем, наверно, прячется…»
Он поднял отяжелевшие веки и вздрогнул. По белому ровному пляжу, стремительно уменьшаясь, двигалось черное пятно. Почти бегом Иван Федорович бросился к скале… Красивое, еще теплое нагое тело застыло в последней истоме. Остановился он, как вкопанный, рукой провел по голове, будто шапку снял. Как-то сразу понял, что перед ним труп. «Вот так бы всем умирать», — мелькнула мысль.
Женщина была очень красива. Тонкая кисть закинута за голову. Вторая рука, видно, в любовной остроте, скребла ноготками песок. Еще несколько минут назад эта остывающая плоть трепетала наслаждением, стонала, закрыв глаза и, запрокинув голову, кусала губку от мучительной неги. Безвольно раскинулись ее длинные загорелые ноги…
На шее, возле мягкой округлой ямки ключицы, чуть запеклась незаметная ранка.
Обалделый Иван Федорович страшным усилием воли отвел глаза. Тупым взором скользнул вдоль пляжа. Море все сильнее морщилось. Ветерок посвистывал, шелестел. Утренняя дрожь отгоняла сны. Не отдавая себе отчета в том, что делает, в глубокой задумчивости Иван Федорович повернулся и пошел от страшного, так сильно притягивающего места. Теперь он был сосредоточен на одной мысли, одном ощущении… «Найти и уничтожить! Ведь рассказать, никто не поверит! Еще в больницу упекут. Никто! Он один. Один на один. Только он знает, кто этот страшный пришелец. — Иван Федорович ни на миг не усомнился, что это пришелец. — Кто ж еще? Паук-телепат. Оживший бред, но фактам надо верить. Обнаружить и уничтожить! — по-военному сформулировал он главную свою и теперь единственную мысль. — И уничтожить! Но сначала надо найти!»
Иван Федорович даже остановился, но тут же разрешил и эту проблему. Нет ничего проще. Телепата надо искать как бы внутри себя! «Ты за мной следишь, но и я тебя чувствую, — со значением и вкусом по слогам произнес он и засмеялся. — Чувствую, подлец! Теперь мы с тобой связаны так, что не разорвать…» Он сосредоточился на этом ощущении чужих глаз, и ноги его сами повели.
Первыми тело обнаружили мальчишки. С криками и воплями примчались они на центральный пляж, устроили в городе переполох. Через несколько минут плотная густая толпа окружила скалу, кусок берега, где лежала мертвая женщина. Задние напирали, толкались. Передние молча глазели, не в силах отойти или оторвать взор от безвольной, страшной и прекрасной одновременно плоти. Любовь, истома, смерть слились в ней вместе. И каждый это ощущал. Странно притягивало, зачаровывало взгляд это раскинувшееся загорелое тело с белеющей нежной грудью. Не оторваться. Сладко начинал ныть позвоночник. «Вот наваждение, — думал участковый, не в силах отвести глаза, оторвать взгляд, медлил, не торопился закрыть простыней сладостную жуть.
— Вот наваждение, — снова пробормотал он и, одернув себя, наконец набросил на труп белое покрывало. Потом хрипло, но громко сказал:
— Расходитесь, расходитесь, граждане! Чего тут смотреть? Это вам не кино…
Буксуя в песке, подлетела «скорая». Тело под простыней положили осторожно на носилки, носилки сзади втолкнули в машину и, вгрызаясь резиной в пляж, «скорая» отъехала.
— Расходитесь, — теперь негромко сказал милиционер и сам первый пошел.
Толпа любопытствующих стала расползаться по розовой полосе пляжа. Горячее, брызжущее светом над слепящей водой, поднималось солнце.
Иван Федорович тоже постоял, посмотрел и вместе со всеми стал расходиться. Мысли его, по-прежнему, были сосредоточены на одном четком, военном: «Обнаружить противника и уничтожить!» И рассуждал он несложно, зато здраво:
«Я — один. Все равно мне никто не поверит. Мой противник — паук-телепат. Я увидел его потому, что захватил врасплох. Так его не увидишь. Жертв, видимо, у него много. Для женщин он — красавец-мужчина. Для мужчин — красавица-женщина. Значит, надо искать красавцев и красавиц и подглядеть, последить за ними издалека. Радиус действия телепатии паука не так уж велик. Смертный исход, скорее всего, случайность. Но именно на ней и попался пришелец, как всякий бандит, на чем-то он должен промахнуться, и промахнулся! Вопрос — как наблюдать издалека?» — спросил себя Иван Федорович лаконично и так же лаконично ответил сам себе:
— Надо купить подзорную трубу.
Он дождался, пока открылись магазины и стали продавать водку. Затем он купил бутылку и выпил стакан. Напряжение утра и ночи того требовало. Выпил одним духом. Стакан позаимствовал у автомата с газировкой. Ею же и запил водочную горечь. Натянутые до предела нервы в самом деле отпустили, и теперь он прямо и даже равнодушно-строго глянул в следившие за ним изнутри глаза. И увидел, как в них мелькнула растерянность и даже испуг. «Подожди, подожди!» — грозно и многообещающе пробормотал Иван Федорович и двинулся за трубой.