В столь удачно отстрелявшуюся по «Токиве» «Полтаву» попала серия снарядов крупного калибра. Казалось, что ее обстреляли короткой очередью из двенадцатидюймового пулемета. Временно, из-за контузии всех находившихся в ней, замолчала та самая носовая башня, что отправила на дно «Токиву». Не успели еще там навести порядок, как новый снаряд, погнувший взрывом барбет, вывел из строя подачу кормовой башни, заклинив элеватор. От взрыва погребов корабль спасло только то, что он попал не по нормали, а по касательной, а 10 дюймов брони барбета «Полтавы» оказались прочнее 6 дюймов у «Токивы». Но, в отличие от «Сисоя», восстановить подачу снарядов без выпрямления покореженных плит брони было невозможно. Сделать это в море на ходу не взялся бы и сам Левша.
Пара пробоин в носовой части заставили и командира «Полтавы» Успенского подумать о временном выходе из строя. Для того, чтобы завести пластырь под пробоины, нужно было застопорить машины, а для этого покинуть линию… Но к счастью для русских, и к несчастью для японцев, пока он размышлял над этим решением, носовая башня его броненосца снова открыла огонь. Прочухавшись и вновь прильнув к прицелу, командир башни Пеликан Второй (если на русском флоте было более одного офицера с одинаковой фамилий, то получившему звание позднее добавляли к фамилии номерок) поймал в визир силуэт ближайшего вражеского корабля. Это был «Ивате», идущий чуть позади траверза «Полтавы»…
По законам теории вероятностей два критических попадания подряд никак не могли принадлежать одной и той же башне, но… Наверное, гардемарин Пеликан был слишком занят в Морском Корпусе драками с дразнящими его «большеклювым птицем» сокурсниками, и не уделял математической статистике должного внимания. Так или иначе — третий залп после возобновления стрельбы попал в борт «Ивате», пробив главный пояс на уровне ватерлинии…
Снаряд взорвался сразу после пробития брони, и выпавшая бронеплита открыла ледяной морской воде дорогу в теплые потроха крейсера. На это наложились более ранние попадания в борт и пара свежих шестидюймовых фугасов с «Победы», легших по ватерлинии: «Ивате» с небольшими перерывами обстреливался с начала боя.
Карпышев хорошо запомнил один из главных уроков русско-японской войны — японские броненосцы почти непотопляемы для русской артиллерии. Хотя новые взрыватели и взрывчатка могли это изменить, артиллеристам всех русских кораблей линии был дан парадоксальный на первый взгляд приказ. «При равном удобстве ведения огня по броненосцу и броненосному крейсеру — выбирайте в качестве мишени крейсера». В результате первая фаза боя у Шантунга, до вступления в дело броненосцев Макарова, в некоторых источниках потом носила название «крейсерской резни».
Командир «Ивате» каперанг Такемоти, спустя примерно минуту после взрыва, почувствовал быстрое нарастание крена на левый борт. Связавшись с нижним казематом левого борта, и уяснив объем повреждений, он приказал рулевому:
— Поворот влево, три румба, плавно! Одерживай!
— Нет, нет, господин капитан первого ранга! Адмирал поднял сигнал ворочать ВПРАВО, — попытался поправить командира штурман, подумавший, что тот просто неверно услышал доклад сигнальщика о полученном приказе.
— Я знаю, что приказал адмирал, помолчите, — на секунду оторвался от амбущюра, ведущего в каземат левого борта, капитан и заткнув молодого лейтенанта, снова начал орать в переговорную трубу во всю мощь легких, отдавая приказания артиллеристам, — немедленно задраить амбразуры орудий нижних казематов левого борта! Через пять минут полупортики окажутся под водой, если вы их не закроете, мы просто опрокинемся! Вы меня поняли?
Еще в завязке боя, до избиения «пересветов» японскими броненосцами, они всадили в борт «Ивате» два десятидюймовых снаряда. Первый попал в носовую оконечность, второй пробил пояс под средним казематом. Кроме того, в бронепояс многострадального корабля попали два снаряда калибром двенадцать дюймов, и с полдюжины шестидюймовых. Не все они пробили броню, но даже взрыв шестидюймового снаряда на поясе неминуемо вел к расшатыванию плит. Пока корабль не имел крена, вода только изредка захлестывала в эти пробоины. Но стоило левому борту начать погружаться, как она начинала вливаться во все новые и новые отверстия, создавая классический эффект положительной обратной связи.
К моменту попадания рокового снаряда с «Полтавы» японский крейсер уже погрузнел от принятия более семисот лишних тонн воды, через пробоины и трещины в корпусе. Носовая башня прекратила огонь из-за полыхающего под ней пожара, который остался практически незамеченным на русских кораблях. Ее барбет раскалился настолько, что подавать картузы с порохом из погребов стало опасно, они могли взорваться еще по дороге к орудиям. Недавние попадания еще одного крупного и пяти средних снарядов с «Полтавы» просто послужили катализатором процесса гибели «Ивате», в который внесли посильный вклад многие корабли уходящей за корму русской колонны. Но — факт остается фактом — точку в истории службы уже второго броненосного крейсера японского флота, поставила все та же башня…
— Я знаю, что адмирал отворачивает от противника, — повернулся, наконец, Такемоти к пунцовому от стыда штурману, — Но если я поверну вправо — мы опрокинемся сейчас же. Если же я начну поворот влево, корабль сможет удержаться на ровном киле достаточно долго для того, чтобы в казематах успели втянуть орудия, и закрыть амбразуры «по-походному». А после разворота влево мы займем свое место в строю…
— На закрытие амбразур носового и среднего каземата уйдет пять минут. Кормовой каземат закрыть невозможно, взрывом снарядов складированных у палубного орудия сорвало закрытия порта и разбило орудийный щит… — дальнейший доклад командира казематов левого борта Такемоти не стал слушать.
— Попытайтесь закрыть амбразуру как можно быстрее! Если не получится, то задрайте наглухо кормовой каземат, так как его скоро затопит, — он отодвинул от штурвала рулевого и встал за него сам, после чего пробормотал в полголоса, ни к кому конкретно не обращаясь, — Если не удастся избежать опрокидывания, хоть попробуем таранить кого-нибудь из русских…
— Такенза-сан, — добавил он спустя тридцать секунд, обращаясь к главному артиллеристу корабля, — прикажите расчету носовой башни открыть огонь. Мы, похоже, идем в нашу последнюю атаку, и взрыв порохового картуза при подаче к башне сейчас не самая страшная из наших проблем. В машинное прикажите дать самый полный, пусть заклепывают клапана. И начинайте выносить раненых на верхнюю палубу, там у них будет хоть какой-то шанс…
На русских броненосцах и потянувшихся было за ними «России» и «Рюрике» сначала с интересом и непониманием, а потом с ужасом наблюдали, как от линии японских кораблей отделился третий в строю вымпел. Он, постепенно уменьшая радиус поворота и ускоряясь, неуклонно шел в сторону русских. Через минуту-другую уже вся артиллерия концевых броненосцев Григоровича, в секторе обстрела которой находился «Ивате», перенесла огонь на идущий на таран корабль. К ним присоединились комендоры «России» и «Рюрика».
Несмотря на яростный обстрел и уже почти не отвечая на ведущийся практически в упор огонь, пылающий от носовой башни до обрубка третьей трубы «Ивате» пересек русский кильватер, почти дотянувшись в своем отчаянном броске до «России»… Непосредственная виновница его гибели «Полтава», и следующий за ней «Севастополь», вынуждены были дать полный ход, дабы убраться вовремя с его пути, а подбитая японскими броненосцами «Россия» начала неуклюже ворочать вправо, чтобы не угодить под таранный удар явно идущих на самоубийство японцев, после чего так и осталсь на почти противоположном курсе.
В четырех кабельтовых от кормы русского броненосного крейсера обреченный корабль величественно лег, наконец, на левый борт и медленно опрокинулся уходя носом под воду. Затем в кормовой его части прогрохотал мощный взрыв… Спустя минуту на поверхности были видны только всплывшие обломки и немногие отчаянно цеплявшиеся за них люди.
Пользуясь тем, что все внимание русских было приковано к идущему на их колонну «Ивате», строй японских кораблей синхронно повернул вправо на 8 румбов и начал быстро удаляться от противника.
Проводя взглядом по отворачивающей японской колонне, контр-адмирал Григорович непроизвольно задержал бинокль на броненосце «Конго». Там, на левом крыле кормового мостика, вытянувшись по стойке «смирно» и прижав руку к козырьку, одиноко замерла высокая худощавая фигура, обращенная в ту сторону, где еще были видны взметы пены и дым над только что погрузившемся в пучину вторым за этот день броненосным крейсером Сединенного флота.
Командующий Второй боевой эскадры вице-адмирал Камимура Хикондзе прощался с братом-близнецом своего любимого «Идзумо». Теперь из четверки броненосных крейсеров британской постройки в строю оставался лишь он один…
Глава 7
Сквозь сжатые до крови зубы…
Желтое море у мыса Шантунг. 28-е декабря 1904-го года
С затаенным чувством торжества заметив, что русский флот не только не следует за ним, но в относительном беспорядке продолжает пока движение к югу, адмирал Того через десять минут одним резким маневром превратил отход своих отрядов в решительную атаку. Его целью стали уходящие от русской линии на северо-запад «Россия» и прикрывающий ее «Рюрик», а так же дымящие на горизонте за ними транспорты конвоя.
«Жертвы принесены. Но скоро мы посчитаемся за все, уважаемый господин контр-адмирал Руднев. И за „Токиву“, и за „Ивате“, и за „Асаму“, и за „Такасаго“. И за тринадцатое октября тоже посчитаемся. Сейчас вы будете платить мне по всем счетам…» На лице адмирала Того светилась таинственная улыбка, не выданная ни губами, ни выражением глаз, но о которой знал весь флот. Если Того так улыбается, значит он «поймал победу»…
Руднев на «Громобое» принял японский поворот «все вдруг» от колонны русских броненосцев за выход из боя. Что и не удивительно после потери за каких-то полчаса двух судов линии и при практически обреченном третьем. Конечно, это была победа, но совсем не та, что сегодня нужна! Это вновь нудные военные будни, это новая драка с Того, но уже со всем его англо-латиноамериканским приплодом, это, наконец, возможное выступление Англии, что может сделать «эту» реальность даже пострашнее его — «карпышевской».
Однако размышления над последствиями бегства Того вскоре уступили место удивлению и даже раздражению: с «Трех Святитей» пока не поступало никаких приказаний относительно дальнейшего образа действий. В конце концов, преследовать отрывающегося противника необходимо.
Руднев прижал к глазам бинокль, вглядываясь в очертания дымящегося флагмана, и отрывисто приказал:
— Вызовите «Святители» по телеграфу: «Прошу разрешения преследовать»!
Прибежавший через пару минут лейтенант Егорьев озабоченно доложил:
— Ваше превосходительство, не отвечает флагман! И «Петропавловск» не отвечает.
— Продолжайте вызывать!
— Смотрите! Всеволод Федорович, они семафорят что-то на «Сисой» и «Победу». Но за дымом не разобрать… Хотя, подождите… Разобрал только «Адмирал»… И наш позывной. Похоже, дело не ахти…
— Господи… Нет, не может быть!
— Господа! Господа! Срочно! Телеграмма с «Осляби»: «Вице-адмирал Чухнин передает командование контр-адмиралу Рудневу»!
— Ну, как же? Как же я не понял сразу…
К повороту! Поотрядно, все вдруг, 16 румбов на правый борт! Григоровичу принять командование отрядом броненосцев…
Петрович затравленно проклинал про себя всех и вся. И себя в особенности. До подхода Макарова было в лучшем случае около полутора-двух часов, да и то, если не произойдет ошибки в счислении или чего другого экстраординарного. Господи, как же верно подметил тогда Степан Осипович, что все решат, возможно, не часы даже, а минуты… А он, Руднев, почти десять минут не мог осознать, что с Григорием Павловичем что-то не так… Он никогда не потерял бы столько времени! Но шанс захлопнуть мышеловку пока еще есть. Похоже, что японцы идут узлов четырнадцать, или даже меньше. Руднев отдал приказ покалеченной «России» и прикрывающему ее «Рюрику» следовать на соединение с конвоем, ибо в погоне за Того толку от нее уже не было. И отправил штурманов рассчитать для Макарова кратчайший путь перехвата отходящих на Сасебо отрядов Того и Камимуры. Своим же трем крейсерам и Небогатову он приказал полным ходом преследовать правое крыло японской колонны, с целью добить тянущегося за своими «Фусо».
Броненосцам Григоровича и Небогатова уже спешно набирался сигнал об общей погоне, как вдруг крик вихрем ворвавшегося в штурманскую рубку лейтенанта Руденского разом перечеркнул все эти расчеты.
— Ваше превосходительство, Всеволод Федорович! Японцы увеличили ход и ворочают «вдруг» влево. Все… К нам уже почти кормой встали!
— Что!? Отставить сигнал Григоровичу и Небогатову! — заорал Руднев, кинувшись на мостик. «Что, что он делает? Ах, ты… Ну, гнида узкоглазая!!! Нае…ал, урод хитрожопый…» В висках колотилось. Горячая, душная волна затопила сознание. Петровичу было стыдно. И жутко. За десять минут его провели как мальчишку. «Почти что „киндер-мат“…
И ведь узлов шестнадцать уже побежал! Неужели еще и пипец транспортам!? Он ведь не знает, что за горизонтом Макаров… Для него главное транспорта, а нас он с хвоста чисто сбросил… Надо его задержать до трампов, чтобы не перебил их и не удрал до подхода комфлота… Ну, думай! Думай быстрее, адмирал х…ев, мать твою»…
— Григоровичу и Небогатову: следовать к транспортам! Грамматчикову, «России», «Рюрику», «Новику» и «Мономаху» — телеграфом: прикрыть тихоходные транспорта с зюйд-зюйд-веста, ожидается атака главных сил противника! Великому князю — немедленно отходить с большими крейсерами-лайнерами на зюйд полным ходом…
«Сейчас он убьет „Россию“ с „Рюриком“. Затем наших бронепалубников разгонит… Видимость приличная, подойти не даст. Раскатает. У „новиков“ есть шансик. Но о-о-очень маленький. Григоровичу уже никуда не успеть. Узлов двенадцать, на взгляд, идут. Все избиты. „Мономах“ с „соколиками“ — на десять минут закуска… Господи, сделай так, чтобы Небогатов мог дать хотя бы узлов шестнадцать…»
— С «Осляби», Всеволод Федорович…
— Ну!
— Адмирал Небогатов ранен. Командование отрядом принял командир «Осляби» капитан 1-го ранга Бэр. На его «Ослябе» — одна пушка в кормовой башне. Передняя — накрылась гидравлика, и сейчас пытаются устранить заклинивание. На левом борту остались две 6 дюймов. На правом четыре. Скорость четырнадцать. «Победа» — цела носовая башня, приняла 2000 тонн воды. Кормой села на метр. Крен на левую 4 градуса. Машинное левого борта частично затоплено, откачивают. Машина в нем остановлена. Скорость — пока 11. «Пересвет» — скорость 14, башни ремонтируют, возможно носовую введут быстро. Сбита грот-мачта выше марса и фок-мачта целиком. Переднего мостика нет, в боевой рубке все перебито, перенесли управление в кормовую. Разрушена передняя труба. Бойсман погиб. В командование вступил старший артиллерист лейтенант Черкасов, старший офицер тоже убит… Вообще, убыль по штабу отряда и кораблю — четырнадцать человек офицеров… Повреждения по средней артиллерии — в строю пока четыре ствола, еще две шестидюймовки ремонтируют…
— Ясно. Пока отвоевались… Приказ: «Ослябе» и «Пересвету» следовать к «России» и «Рюрику» максимальным ходом. «Победе» по способности вступить в кильватер Григоровичу. А мы атакуем хвост японской линии. За ними, Николай Дмитриевич! Для начала добьем подранка, а там поглядим. Передайте Степану Осиповичу наши координаты и общую ситуацию. Место, курс и скорость Того. Если они не успеют, то через час японцы начнут топить транспорта.
С Богом! Да, и прикажите Беляеву на «Кореец» — пусть носовая башня работает не по «Фусо», а по концевому в колонне Того. Они до него еще вполне должны доставать, может притормозят хоть «Асахи» два наших орелика…
— И еще, Всеволод Федорович… С «Петропавловска» отсемафорили, что могут держать отрядом двенадцать узлов…