«Да, пожалуй, более неприятной повестки дня для обсуждения у нас еще не было за все более чем пятьдесят предыдущих заседаний. Замечательное предстоит юбилейное. Ведь как раз в эти дни Комитету — ровно два года.» Бальфур[29], невесело улыбнулся своим мыслям. «И самое неприятное, что в отличие от Лансдауна, Китченера и Селборна, я-то как раз и был уверен, что японцы в одиночку не справятся с русским медведем.
Сегодня можно долго говорить, верным ли было наше решение, принятое 4-го января, когда Комитет, обсуждая информацию от Токио о том, что война решена и неизбежна, высказался за то, чтобы ни при каких обстоятельствах не выступать в поддержку японцев с открытой силой. Мнения лордов Ротшильда, Керзона и Селборна оказались в тот день решающими.
Первый уверял, что Россия не сможет вынести современной войны с растянутыми коммуникациями по причине банальной нехватки средств. С парижским Домом Ротшильдов все было уже скоординировано, так же как с Уолл-Стрит и бельгийскими банкирами.
Возможности немцев помочь русским наличностью были сравнительно невелики, кроме того, мы тогда были уверены, что переговоры Коковцева о заимствованиях на немецком фмнансовом рынке лопнут, разбившись о проблему заключения нового русско-германского Торгового соглашения. Настроения юнкерства тогда были однозначно воинственными — им требовался реванш за 1994-й год, когда русский министр финансов Витте сумел продавить в заключенном с Германией на 10 лет Торговом соглашении большинство из российских требований, в том числе относительно низкие немецкие ввозные пошлины для русской сельхозпродукции.
В свою очередь, лорд Керзон потребовал в первоочередном порядке довести индийскую армию до 140-а тысяч боеготовых штыков и сабель, со всем причитающимся обозом и артиллерией. И хотя генералы Китченер и Бракенберри посчитали эти цифры явно излишним, не считая русскую угрозу Афганистану, а тем более Индии, столь серьезной, вице-король упрямо стоял на своем, в чем, кстати, его поддержал и Его Величество…
К этому же решению — не ввязываться — склонился и бывший тогда Первым лордом Адмиралтейства Селборн. Он посчитал, что с учетом бурного роста германского и северо-американского флотов, рисковать потерями в численном составе Ройял Нэйви нам не следует. Вдобавок, он был уверен, что японский флот качественно стоит на голову выше русского.
Взвесив все плюсы и минусы, в итоге, мы решили вести в отношении России довольно умеренную политику, а японцев поддерживать всем, чем угодно, кроме прямого военного вмешательства. Кстати, наш апрельский договор с Парижем, гарантировано исключивший помощь Петербургу от его единственного союзника, дорогого стоил для японцев. Конечно, неприятно, что ситуацией воспользовался Вильгельм, активно обхаживающий русского царя и сулящий ему всякие манны небесные. Однако, полагаю, последнее слово в этой пьесе все равно останется не за ним…
И, дабы быть честным перед самим собой: и меня, и лорда Солсбери, ведь тоже вполне устроило, что большинство членов Комитета высказалось против нашего выступления на японской стороне. Фактор растущей германской угрозы, для обуздания которой нам нужно улучшать отношения с царем, а не воевать с ним, мы были обязаны учитывать. И меня просто взбесило то, что господа из Токио проигнорировали наше предупреждение о нежелательности этой войны для Кабинета при складывающемся положении в Европе. Они попросту решили разыграть английскую козырную карту в своей азартной игре. А такое в отношении Британии не позволительно никому. Именно так, ознакомившись с итогами заседания Комитета, высказался и Его величество король Эдуард.
Даже в итоге чисто политической и экономической поддержки японцев, мы получили в наш адрес мощную вспышку ненависти по всей 100-милионной России, и в первую очередь, к сожалению, — в Зимнем дворце. Гардинг, контролируя ситуацию в Петербурге изнутри, зря в колокола бить не стал бы. Сейчас необходимо думать о том, как спустить давление в этом котле, ни в коем случае не доводя до открытого разрыва, и не потеряв лица при этом. Сам русский царь Николай достаточно консервативен и тактичен для понимания этого. Но вот можно ли сказать это о его нынешнем ближайшем окружении?
Дело это не минутное. Возможно, придется потратить годы. Поэтому сегодня мы и решили пригласить на заседание Комитета господ-либералов Асквита, Хольдена и Грэя. Если, паче чаяния, на волне японского разгрома и нашей склоки с упрямцем Джо Чемберленом, который с некоторых пор даже демонстративно уклоняется от присутствия на заседаниях Комитета, может случится так, что мы проиграем выборы, то следующий Кабинет предстоит формировать им. А политика Британской империи должна быть последовательной в столь важном вопросе, как отношения с Россией.
Нельзя допустить, чтобы труды по подманиванию галлов, а через них, позже, и царя, пошли прахом! Только бы не довели дело до военного столкновения наши джинго[30], типа генерала Горацио Китченера[31], которого лорд Керзон, хвала Господу, сейчас оставил на хозяйстве в Индии, или „Джеки“ Фишера, сменившего на днях в Адмиралтействе холодного и рассудительного лорда Селборна, который все-таки был и остается профессиональным политиком, а не палубным „морским волком“.
Сперва этот неуемный адмирал притащил за собой шлейф своей взрывной деятельности на Китайской станции и Средиземноморской эскадре в Портсмут, взбаломутив там все и всех со своими подводными лодками и надбавками кочегарам. А теперь мы получили его, во многом опять же благодаря Его величеству, во главе всего Флота. Хотя, пожалуй, лучшей страшилки для кайзера и выдумать было нельзя, но и реакция „белой кости“ во флотском офицерстве на это назначение уже сейчас предсказуема. Достаточно вспомнить только последние высказывания лорда Чарльза Бересфорда. Сможем ли мы с Фишером в будущем сработаться — вот в чем гамлетовский вопрос…»
— Джентльмены. Я имел честь специально пригласить на наше заседание генерала сэра Генри Бракенберри и генерал-лейтенанта Альтхама, помощника генерал-квартирмейстера, а также кэптэна сэра Чарльза Оттли, директора морской разведки. Поскольку нам сейчас крайне важно получить всю последнюю информацию о ситуации в Маньчжурии и у Порт-Артура, которой обладают армейские и флотские разведывательные органы.
Полагаю, что вы, господа, не в обиде, за то, что я в некотором смысле действовал при этом через ваши головы? Прибытия лорда Керзона мы ждали только через три дня, поэтому я вынужден был сегодня поторопить события, как только узнал, что вице-король уже в Лондоне, дабы не терять ни единого лишнего часа, — Бальфур слегка поклонился в сторону расположившихся вместе с лордом Селборном чуть обособленной группой Хью Арнольд-Форстера, секретаря военного кабинета, лорда Уильяма Бродрика, военного министра и адмирала Джона Фишера.
Кроме того, дабы исключить на будущее влияние на наши сегодняшние решения любых превратностей внутренней политики, я пригласил разделить сегодня с нами бремя непростых решений наших коллег и оппонентов из Либеральной партии, а также лорда Эшера, имевшего вчера весьма содержательную беседу по теме нашего заседания с Его величеством. Также, по моей просьбе, лично прибыл из Санкт-Петербурга наш посол сэр Чарльз Гардинг с самыми последними новостями из российской столицы…
Итак, джентльмены, к делу. На повестке дня у нас стоят три вопроса. Я сформулирую их, по-возможности, предельно кратко:
Первый: поскольку поражение Японии в войне с Россией представляется неизбежным, какие шаги должна предпринять Британия, дабы не допустить окончательного разгрома Токио и его полной капитуляции, и сколько это, пусть в первом приближении, нам будет стоить?
Второй: до какой степени может сегодня распространяться наше давление на Россию в японском вопросе, с учетом прогрессирующего роста германской угрозы, и, следовательно, нашей заинтересованности в привлечении царя к участию в Антанте?
Третий: на какие шаги может и должна пойти Империя, если в ближайшее время станет ясно, что наши усилия привлечь Петербург к союзу окажутся тщетными, или, более того, вероятен альянс царя с кайзером?
— Должен признаться, господа, что мой срочный приезд в Лондон, вызван не только и не столько тем, что глубокоуважаемый господин Председатель пожелал учесть мое скромное мнение при сегодняшнем обсуждении, — посол Гардинг слегка поклонился в сторону Бальфура, — К сожалению, после вскрывшихся недавно фактов попытки подкупа двух высокопоставленных сотрудников моего посольства, включая Первого секретаря, господина Сесила Спрингс Райта со стороны русской разведки, я просто не мог доверить бумаге и шифру ту важнейшую информацию о трех встречах в Петербурге, которые у меня состоялись в этом месяце. Я счел, что риск подставить этих, доверившихся нам персон, слишком велик, а они для нас сейчас слишком ценны.
Вынужден вам сказать, что я перенес чрезвычайно огорчительный удар, обнаружив, что начальнику моей канцелярии была предложена «скромная» сумма в 1000 фунтов за то, чтобы он выкрал копию одного из наших дипломатических шифров. Господин Витте, о встрече с которым я буду говорить далее, дословно заявил, что ему «все равно, насколько подробно я передаю наши с ним беседы, если это делается в устной форме, но он умолял меня ни в коем случае не пересылать мои сообщения письмом или телеграфом, поскольку содержание всех наших телеграмм и почты ИМ известно»…
В конце октября я инкогнито переговорил с Сергеем Юльевичем, который в настоящее время хоть и отстранен царем Николаем от любой активной деятельности, сам так вовсе не считает, и готов бороться как за себя, так и за лучшую участь для России в том плане, как он себе это представляет. И поддерживают его в этой решимости многие влиятельные фигуры, в том числе и вдовствующая Императрица. Хотя, полагаю, она не вполне отдает себе отчета в том, как далеко при этом готов зайти бывший царский министр финансов и премьер…
Затем, и как оказалось, в свете предыдущего моего разговора с господином Витте, со мной тайно встретился Великий князь Николай Николаевич младший. Полагаю, что вы уже достаточно заинтригованы? Тем более, что в пробританских настроениях этот горячный господин ранее замечен не был. И, наконец, аудиенция, которую я, опять же, в режиме полной секретности получил у Великого князя Владимира Александровича. Причем, как и в первых двух случаях, инициатором этой встречи был не я…
— Сэр Чарльз, мы уже внимательно ознакомились с Вашим отчетом. Скажите только, как Вы сами считаете, сколь серьезно желание так скажем… определенных кругов дворцовой камарильи пойти до конца в деле смены главы правящей династии? — не совсем тактично перебил Гардинга его непосредственный начальник, глава Форрин оффиса лорд Лансдаун.
— Полагаю, они более чем серьезны, милорд. Старшее поколение семьи Романовых стремительно утрачивает влияние на решения царя, почувствовавшего, наконец, вкус власти. А наследник-гемофилик, лишая нынешнюю царскую семью дальнейших тронных перспектив, только поддерживает их решимость. Полагаю также, что перед нами образование в России фронды даже посерьезнее, чем во времена покойного Павла Петровича.
— А как же заявления царя Николая о его готовности после войны ввести Конституцию и парламентаризм?
— В большинстве великокняжеских дворцов этому никто не верит. Соответствующие настроения царят и в головах большинства гвардейских офицеров. Кстати, как и в среде либерального крыла буржуазии, которое де факто представляет господин Витте, а тем более среди интеллигенции.
Достаточно показательно и то, что партия социалистов-революционеров не свернула своей террористической деятельности, а это было бы самым верным барометром. Кстати, трагическая гибель японского полковника Акаши в Стокгольме, безусловно организованная русской разведкой, лишь на пару недель прервала налаженный канал финансирования левых элементов в России, и должен особо сказать, что за успехи в этом вопросе я бы рекомендовал отметить нескольких сотрудников нашего посольства. Подробную докладную я представил лорду Лансдауну…
— Благодарим Вас, сэр Чарльз. Это, безусловно, чрезвычайно важная сейчас информация. Другое дело, стоит ли нам пока явно поддерживать все эти настроения? Конечно, при необходимости, финансовую поддержку мы сможем обеспечить. Как и моральную. Но все наши телодвижения в этом вопросе должны оставаться «под ковром».
Тем паче, пока не ясна ни реакция царя Николая на наши и американские предложения по посредничеству в деле урегулирования конфликта с Токио, ни его приоритеты на послевоенный период. Все-таки, темпераменты Павла Петровича и Николая Александровича несколько различны, да и рычаги воздействия на нынешнего Государя не все потеряны, и не только родственно-монархические. Кстати, об организации возможного визита в Санкт-Петербург Его величества короля, я бы предложил подумать очень серьезно.
Крайне желательно также, чтобы Париж как можно быстрее задействовал все свои приводные ремни для скорейшего мирного урегулирования на Дальнем Востоке — с этими словами Артур Бальфур выразительно посмотрел поверх очков на холодное и непроницаемое лицо лорда Ротшильда.
— А теперь, джентльмены, давайте дадим слово нашим военным. В первую очередь, хотелось бы узнать ваш прогноз, господа, по поводу того, как долго еще продержатся против русских японские армия и флот. И чем мы сегодня можем помочь им продержаться подольше, дабы время и место для нашего политического маневра не оказались слишком ограниченными.
При этом я сразу прошу вас учесть, что ни о каком пересмотре наших решений от 4-го января не может быть и речи. Мы не должны позволить японцам прямо вовлечь нас в эту войну. Кстати, об этом же умоляют нас и французы. Подробности недавней неофициальной встречи господина Делькассе с лордом Лансдауном и со мной вы также сегодня узнаете…
Глава 4
Ночь в серпентарии
Санкт-Петербург. Декабрь 1904-го — февраль 1905-го года
Когда «господа выборные», получив напоследок из рук Государыни Императрицы и Великих княгинь Ольги и Ксении иконки с ликом святого Николая Угодника и нарядно расшитые мешочки с «Царским подарком» — конфетами, леденцами, поллитровым штофом гербовой, мельхиоровым столовым прибором на две персоны, а также фарфоровым блюдцем и чашкой с росписью в виде имперского Двуглавого орла и царского вензеля, нестройной гурьбой потянулись из залы на выход, наступил критический момент дня.
Да, сами члены рабочей депутации были вполне удовлетворены и неформальным общением с Николаем, и данными Государем обещаниями. Хотя обещено-то было далеко не все из того, что Гапон со товарищи успели понаписать в «Верноподданническом адресе» от имени столичного пролетариата. Но спокойная, доброжелательная речь и вполне доступная общему пониманию логика Императора, а также время за чаем, данное им на спокойное размышление над сказанным, свое дело сделали. Плюс еще и «комплекс вины» из-за сорвавшегося цареубийства, ширмой которого они сами могли оказаться, причем со всеми вытекающими печальными последствиями, как для его соучастников…
Однако, пока оставались еще два больших «но», отделяющих от краха как эсэровско-виттевский план госпереворота с легким темзенским душком, так и безответственные, злобненькие великокняжеско-гвардейские намерения пустить бунтовщикам кровищу, свалив потом всю грязь и позор на Николая.
Во-первых, пришедшие к Зимнему рабочие не знали, что господин главный заводила и подстрекатель — Гапон — сейчас вовсе не среди их делегатов, а под замком в подвале дворца, и его затаенная, лишь раз как-то высказанная в узком кругу по пьяному делу мечта: «А что? Была династия Романовых, будет теперь династия Гапонов!» уже накрылась медным тазом.
А во-вторых, несмотря на своевременную раздачу собравшимся на площади газет с подробным, доходчивым изложением позиции царя и правительства по каждой «просьбе» или, вернее, по каждому, заявленному от их имени ультимативному требованию, толпа-то на Дворцовой поредела не шибко. Попивая дармовой царский чаек, перетаптываясь на морозе и, по-видимому, добавляя кой-чего горячительного от себя, тысяч двадцать народа ожидало возвращения из Зимнего своей депутации и ее предводителя.