Соляровая водяра иссякла, но Жизель порылась в сумочке, выудила оттуда пачку тампонов, из которой жестом фокусника извлекла косяк-самокрутку.
— Оклад, должно быть, не тощий назначит.
Щелкнула пластиковая зажигалка, Жизель затянулась полной грудью.
— Мы в детали не вдавались.
Она выдохнула:
— Ну, козлы… Все вы козлы… То-то ты своим «Спином» бредишь все время. Тайлер Дюпре, граничная аутистика, вуаля! Да так оно и есть. Все признаки налицо. И Джейсон твой такой же, конечно. На спор, у него каждый раз при слове «миллиард» встает торчком.
— Ты примитивно мыслишь. Он действительно может спасти человечество от полного уничтожения. Если и не каждого человека…
— Пидорская мания величия. А сеструха его, с которой ты трахался…
— Только один раз.
— Только один раз. Она по-прежнему в своей религии без задних ног?
— По-прежнему.
Насколько я знал. С ней после знаменательной ночи в Беркшире я не контактировал. Хотя и попытался. Отправил ей пару электронных писем. Ответа не получил. Джейс тоже о ней ничего не слышал, но Кэрол сообщала, что живет Диана с Саймоном где-то в Юте или Аризоне, то есть на Западе, где я ни разу не был. Туда закинули их бури, разметавшие в клочья «Новое царство».
— Что ж, ее понять можно. — Жизель передала мне косяк. У меня с «травкой» отношения непростые, но ее «козлы» меня забодали, и я затянулся полной грудью. Эффект совершенно тот же, что и в прошлый раз в Стоуни-Брик: мгновенная афазия. — Представь себе жизнь бедной бабы: тут этот «Спин», она хочет о нем забыть, а разве в таком окружении, рядом с тобой и с ее семейкой, забудешь? Хрен вы дадите о нем забыть! Я бы на ее месте тоже к этим жуликам рванула. Ныла бы в каком-нибудь хряпаном хоре про ангелочков.
Я выдавил из себя — с трудом ворочая языком, медленно:
— Ч-что, тебе так тяжко в этом мире?
Жизель вынула косяк из моей руки:
— Не то слово. На моем месте мне тяжко. Чаще всего.
За окном загрохотал гром, она повернула голову в его сторону. Гроза как будто ревновала к нашему теплому приюту. Непогода разгулялась над заливом.
— Ох и зима же на нас навалится, — вздохнула Жизель. — Дрянь зима. Не люблю. Камин бы мне сюда… Музыку бы включить… Да не встать…
Я подошел к ее аудиосистеме, загрузил альбом Стэна Геца. Саксофон обогрел комнату лучше любого камина. Она кивнула. Видно было, что она бы включила что-то другое, но это ее тоже устроило:
— Да… Он позвонил и пригласил тебя…
— Ну дак…
— И ты сразу согласился.
— Нет, я сказал, что подумаю.
— И вот ты сейчас думаешь. Мы с тобой думаем на пару.
Чувствовался в ее тоне какой-то подтекст, но я не понимал, какой:
— Может быть, думаю.
— Ни хрена ты не думаешь. Ты сразу же и решился. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты зашел попрощаться.
Я дал ей понять, что и это не исключено.
— Ну, тогда иди сюда, сядь рядом, что ли.
Я как во сне переместился к ней на диван. Она подвинулась, освобождая мне место, и положила ноги мне на колени. Толстые мужские носки с ромбами, между манжетами джинсов и носками розовые лодыжки.
— Интересно… Ты не боишься глядеть на пистолетную рану, а от зеркала удираешь.
— Не понял.
— Не можешь разобраться с Джейсоном. Не можешь развязаться с Дианой.
Но я не допускал мысли, что Диана для меня все еще что-то значила.
Может быть, я хотел себе это доказать. Может быть, поэтому мы, одолев еще один косяк, ввалились в спальню, рухнули на розовые простыни и, измяв их в результате бурного динамического процесса, заснули под шум дождя, не выпуская друг друга из объятий.
Но не Жизель маячила в моем отключающемся сознании. А первая же мысль моя, когда я проснулся, относилась к предстоящему переезду во Флориду.
На улаживание деталей ушла не одна неделя, как у Джейсона, так и у меня в больнице. С Жизелью я виделся в это время лишь мельком. Она как раз собиралась покупать машину, и я продал ей свою. Ехать через всю страну по шоссе мне не хотелось. На дорогах хозяйничали грабители. О нашей мимолетной близости во время грозы мы не упоминали, отнеся ее на счет пьяной снисходительности к слабостям друг друга — по большей части ее доброты ко мне.
Мало с кем мне пришлось прощаться в Сиэтле, кроме Жизели. Барахла я тоже не нажил, багаж мой состоял из нескольких цифровых файлов да пары сотен старых дисков. Жизель помогла мне засунуть чемоданы в багажник такси и помахала вслед рукой без особенной печали во взоре.
Жизель мне нравилась. Добрая женщина, она вела дурную жизнь. Больше я о ней не слышал, но надеялся, что она пережила последовавшие годы хаоса.
Из Сиэтла в Орландо меня нес старый скрипучий «Аэробус» с потертыми сиденьями, с исцарапанными индивидуальными видеоэкранами. Я втиснулся между уже сидевшим у иллюминатора бизнесменом из России и пожилой женщиной, занимавшей кресло со стороны прохода. Русский глядел волком и к беседам расположения не проявлял. Женщина же, наоборот, несколько нервничала и оказалась вовсе не прочь поболтать. Она оказалась медицинской фонотиписткой, направлявшейся в Тампу в двухнедельный отпуск, в гости к дочери и ее мужу. Звали ее Сарой, и разговор у нас с самого взлета завязался о медицине.
За пять лет, прошедших после китайского космического фейерверка, федеральное правительство вбухало уйму денег в аэрокосмические отрасли. Гражданской авиации, естественно, почти ничего не перепало, поэтому и продолжали летать такие постоянно заламываемые аэробусы. Деньги закачивались в проекты, управляемые И-Ди Лоутоном из его вашингтонского офиса и осуществляемые Джейсоном в «Перигелионе», во Флориде. Исследования «Спина», развитие Марса… Администрация Клейтона легко проводила ассигнования через покладистый Конгресс, довольный тем, что его никто не сможет упрекнуть в пренебрежении космической опасностью. Эти затраты повышали моральный дух общества. Еще лучше, что они не требовали немедленной отдачи.
Федеральные вливания поддерживали экономику регионов, однако не повсеместно. Юго-Запад, Сиэтл и окрестности, побережье Флориды. Невелика, однако, цена этому поверхностному процветанию местного характера. Сара беспокоилась о дочери и зяте, квалифицированном слесаре по трубопроводам, которого фирма, снабжающая местность природным газом, отправила в отпуск неопределенной длительности. Семья безработного жила в трейлере на федеральное пособие и пыталась воспитывать трехлетнего мальчика, внука Сары, Бастера.
— Странное имя для мальчика, правда? — спросила она меня. — Бастер, надо же… Так звали одного из актеров немого кино.
Я сказал ей, что имена — как одежда. Или мы их носим, или они нас несут.
— А как в вашем случае, Тайлер Дюпре?
И мы улыбнулись друг другу.
— Не могу понять, почему молодежь в наши дни заводит детей, — недоумевала моя попутчица. — Это ужасно звучит, но тем не менее… Нет, я ничего не имею против Бастера, наоборот, я его очень люблю и надеюсь, что он будет жить долго и счастливо. Но суждено ли сбыться моим надеждам?
— Иногда людям нужны основания для надежды, — сказал я, пытаясь сообразить, не эту ли банальную истину пыталась внушить мне Жизель.
— С другой стороны, — продолжала Сара, — многие молодые люди сейчас умышленно не заводят детей. Умышленно, проявляя к ним, к нерожденным, доброту. Они считают, что это лучший способ избавить детей от предстоящих страданий.
— Не думаю, что кто-то знает, что нам предстоит.
— Ну как же, необратимость и все такое…
— Необратимость уже наступила, но мы все еще существуем. По какой-то причине.
Она подняла брови:
— Вы действительно верите в какие-то причины, доктор Дюпре?
Мы еще поболтали, потом Сара решила попробовать заснуть и сунула под голову миниатюрную подушку. За иллюминатором, частично закрытым профилем мрачного русского, все покрыла густая ночная тьма, в стекле отражались потолочные светильники салона. Я убавил свет в лампочке над головой и направил ее лучи к себе на колени.
Все, что можно читать, я сдуру сдал в багаж. Но из сетки на спинке кресла перед Сарой торчал журнал в простой белой обложке. Крупными буквами название: «Врата». Религиозное чтиво, оставленное каким-то пассажиром предыдущего рейса.
Я пролистал журнал, невольно думая о Диане. За годы, прошедшие после китайской ракетной атаки, «Новое царство» потеряло последние признаки единства и полностью рассыпалось. Вожди его по разным причинам один за другим отреклись от своих убеждений, энтузиазм полового коммунизма выжгли венерические заболевания и человеческая жадность. Никто уже не представлялся приверженцем «Нового царства» как такового, но непременно называл себя гекторианцем либо претеристом, реконструкционистом или еще кем-нибудь. Действо Экстаза, в котором принимали участие Диана и Саймон в лето встречи в Беркшире, тоже благополучно приказало долго жить.
Ни одна из выживших фракций «Нового царства» не пользовалась сколько-нибудь широким влиянием. Южные баптисты, к примеру, превосходили по численности всю его паству по всей стране. Но упор движения на Второе Пришествие и тысячелетнее Царство Божие на земле не прошел мимо внимания основных церквей, уделявших теперь больше внимания «Спину» и тематике апокалипсиса. Никогда еще столько придорожных плакатов не призывало к покаянию. И не напоминало о грядущих бедствиях.
Обнаруженный мною журнал оказался органом реконструкционистов Западного побережья, предназначенным для широкой публики. Редакционная статья клеймила кальвинистов и пресвитерианцев, далее шли три страницы кулинарных рецептов, затем обзор кинонедели. Но главное, что привлекло мое внимание, — «Жертва кровью и красная телица», материал о красной корове — то есть рыжей телице без пятна и без изъяна, которую «во исполнение пророчества» надлежит принести в жертву всесожжения на Храмовой горе в Иерусалиме. Прежние воззрения «Нового царства» на «Спин» как на источник искупления вышли из моды. «Ибо он („день тот“), как сеть, найдет на всех живущих по всему лицу земному» (Евангелие от Луки, 21, 35). Сеть, силки, а не избавление. Надо отыскать подходящее животное, чтобы сжечь, ибо бедствия ожидаются более серьезные, чем считалось ранее.
Тут самолет затрясло по воздушным ямам, и я засунул журнал обратно в сетку. Сара нахмурилась во сне. Русский купец вызвал стюардессу и заказал виски с лимоном.
Автомобиль, который я взял напрокат на следующее утро в аэропорту Орландо, оказался отмеченным двумя пулевыми пробоинами в дверце с пассажирской стороны. Я спросил клерка, нет ли другого, но он широким жестом обвел пустую стоянку.
— Последний! Разве что если подождете или придете часа через два…
Расплатившись, я отправился на восток по Би-лайн-экспрессвей, с которого свернул на девяносто пятое шоссе. Позавтракать остановился в придорожной забегаловке сети «Денниз». Официантка, почуяв мою одинокую неухоженность, с порциями не экономила.
— Далеко ехать? — спросила она.
— Да нет, не больше часа.
— Практически приехал. Домой или из дома? — Она тут же поняла, что у меня нет готового ответа, и улыбнулась. — Ладно, скоро определишься. Все мы рано или поздно определяемся.
За это «придорожное благословение» я наградил ее до глупости щедрыми чаевыми.
Кампус «Перигелиона», который Джейсон почему-то называл «компаундом», располагался намного южнее космодрома Кеннеди и мыса Канаверал, где их замыслы воплощались в жизнь. «Перигелион фаундейшн», официально ставшая правительственным агентством, не входила в НАСА, но с ним взаимодействовала, свободно использовала кадры космического агентства и в свою очередь предоставляла НАСА своих инженеров. В определенном смысле она являла собою бюрократическую узду, которой Вашингтон направлял обреченное агентство НАСА в направлении, неожиданном и неприемлемом для его прежних боссов. И-Ди определял механику процесса, а Джейсон обеспечивал контроль на месте.
Воздух постепенно раскалялся. Жар во Флориде поднимался с земли, влажная почва потела, отдавала сок, как мясо на барбекю. Я вел машину мимо рощиц пальметто, заросших болот и заболоченных канав с зацветшей водой и один раз миновал сцену криминального характера. Полицейские крейсеры окружили черный пикап, в горячий металл капота которого уткнулись носами трое задержанных. Руки их сковывали за спиной сверкающие на солнце наручники. Один из копов следил за движением. Он просветил взглядом мой прокатный номер и разрешающе махнул мне: проезжай! Взгляд его, казалось, выражал уверенность, что я ему еще попадусь.
«Компаунд» фирмы оказался вовсе не столь мрачным, как предполагало данное ему Джейсоном обозначение. На огороженной территории находился комплекс сооружений явно промышленного назначения, выкрашенных в оранжево-розовый цвет, очень аккуратных с виду. Двери и ворота чуть ли не крепостного типа, однако устрашающего впечатления не создают. Газон тоже в идеальном порядке. Охранник на въезде заглянул в машину, предложил открыть багажник, влез в чемоданы и коробки с дисками, выдал мне временный пропуск на прищепке, показал, где стоянка:
— …за южным крылом влево, всего наилучшего!
Его голубая форма потемнела от пота.
Едва я успел поставить машину, как из двустворчатой двери матового стекла с объявлением об обязательной регистрации посетителей вышел Джейсон и направился ко мне.
— Тайлер! — Он остановился в ярде от меня, как будто опасаясь, что я сейчас растворюсь в воздухе.
— Привет, Джейс.
— Ну у вас и средство передвижения, доктор Дюпре! Прокатная? Мы попросим кого-нибудь отвезти ее обратно в Орландо. Устроим тебе что-нибудь поприличнее. Нигде еще не остановился?
Я напомнил ему об обещании позаботиться и об этом.
— Позаботились! То есть еще заботимся. Снимаем домик с видом на океан в двадцати минутах отсюда. Еще пара дней — и все готово. Пока осядешь в отеле, но это тоже не проблема. Короче, чего мы тут стоим, на ультрафиолете?
Я последовал за ним в южное крыло. Шел сзади, наблюдал за походкой. Заметил, как он слегка наклонялся влево, как берег правую руку.
Кондиционеры в помещениях работали на совесть, нагнетали арктический воздух, с запахом стерильных подземелий. Фойе сверкало полированным гранитом и плиткой. Казалось, главная задача здешних охранников сводилась к проявлению вежливости.
— Рад, рад тебя видеть, — сказал Джейсон. — Времени у меня ни минуты, но все равно хочу тебе все сам показать. Быстренько. Меня там ребята из «Боинга» ждут в конференц-зале, один из Торранса, другой из Ай-Ди-Эс в Сент-Луисе. Они, видишь ли, модифицировали ксеноново-ионный и очень гордятся этим. Выжали чуть больше, не критично. Я им твержу: нам не до тонкостей, нам нужны простота и надежность…
— Джейсон! — прервал его я.
— … а они… Что?
— Переведи дух.
Он заморгал, потом вдруг засмеялся:
— Извини, увлекся. Это как… Помнишь, в детстве, когда кто-то из нас получал новую игрушку, обязательно хвастался.
Обычно, конечно, именно он получал новые игрушки. Во всяком случае, дорогие. Но я, конечно, помнил и сказал ему об этом.
— Так вот, перед кем я еще могу так похвастаться, как не перед тобой? А у нас здесь, Тайлер, самый большой в мире сундук игрушек. Так что я уж похвастаюсь, о'кей? Потом тебя устроим. К климату тебе привыкнуть надо будет, по возможности.
Он провел меня по первым этажам всех трех корпусов. Я выразил восхищение залами и кабинетами, лабораториями и сборочными отсеками, где созревали прототипы миссий перед тем, как предъявить контрольные цифры денежным мешкам и большим шишкам. Все очень интересно, все весьма познавательно. В самом конце экскурсии он привел меня в лечебницу фирмы, где познакомил с доктором Кенигом, которого мне предстояло сменить. Мой предшественник вяло, без видимых эмоций пожал мне руку и отбыл, так же вяло, через плечо, пожелав удачи.
Пейджер Джейсона разрывался от желания привлечь внимание хозяина.
— «Боинг» требует, — усмехнулся Джейсон. — Тоже как дети. Не похвали их периферию — сразу надуются. Дойдешь до приемной сам, не заблудишься? Там ждет Шелли, мой личный секретарь. Она тебя устроит. Потом поговорим. Очень хорошо, что ты приехал, просто здорово!