— В любом случае нужна консультация доктора Малмстейна, — решительно заявил я Джейсону.
— Сейчас я не смогу урвать достаточно времени, чтобы у него осматриваться. Ситуация меняется, если ты не заметил. Может быть, обойдемся телефонной консультацией?
— Может быть. Спрошу.
— А тем временем сделай мне еще одно одолжение.
— Если в силах.
— Объясни мою проблему Вану. Выкопай для него пару-другую книг по этой теме.
— Медицинских книг? Разве он медик?
— Не совсем. Но у него с собой куча всяческой информации. Марсиане в биологии ушли куда дальше нас, — Он промолвил это с кривой усмешкой, значение которой я не сумел истолковать. — Он полагает, что сможет помочь.
— Ты серьезно?
— Вполне. Перестань удивляться наконец. Поговоришь с ним? С человеком с другой планеты. С человеком, за плечами которого сотни тысяч лет марсианской истории.
— Конечно, — опомнился я наконец. — Это большая честь. Но…
— Тогда я устрою вашу встречу.
— Но только если он располагает знаниями, достаточными для излечения атипичного рассеянного склероза, нужны врачи получше меня.
— Ван прихватил с Марса энциклопедические базы данных. Над ними уже работают наши эксперты, сортируют, выискивают полезное для нас. В области медицины тоже. Как бы интермедия.
— У него есть время для интермедий?
— У него есть время даже для скуки. Друзей нет. Мне кажется, ему бы пошло на пользу общение с человеком, не считающим его ни спасителем, ни губителем. И конечно же, поговори с Малмстейном.
— Обязательно.
— Позвони ему из дома. Я больше здешним телефонам не доверяю.
Он улыбнулся, как будто сказал что-то веселое.
В то лето я иногда выгуливал себя на общественном пляже через дорогу от дома. Пляжем его назвать можно лишь с натяжкой. Длинный выступ неокультуренной суши защищал его от размывания и не давал развернуться серферам. Жаркими вечерами мотели глазели на его песок застекленными окнами, а одинокие скучающие туристы полоскали пятки в прибое.
Я перешел шоссе и уселся на разогретые солнцем деревянные мостки, нависающие над буйной травой. На востоке тучи сбивались в стадо. Я задумался над словами Молли, насчет моей лихости со «Спином» и с Лоутонами. Попытался сохранить объективность.
Возможно, Молли права. Со своей точки зрения.
«Спин» для того, что произошло с Землей, название дурацкое, однако меткое. Дурацкое с точки зрения физики. «Спин», вращение… Что у нас тут закрутилось быстрее или очевиднее? Но метафора меткая. Земля, с одной стороны, как будто застыла, стала статичнее, чем когда-либо. Но в каком-то смысле ощущение такое, как будто она раскручивается, и скоро центробежная сила разнесет все в щепки. Инстинктивно хватаешься за что-нибудь, чтобы не унесло в бездну.
Так и я схватился за Лоутонов, не только за Джейсона и Диану, но за весь их мир, «большой дом» и маленький домик, детские привычки… Может быть, мне не за что больше было ухватиться. И может быть, нет в этом ничего плохого. Если Молли права, всем нам приходится за что-то держаться, не то пропадешь. Диана вцепилась в свою веру, Джейсон в науку.
Я вцепился в Джейсона и Диану.
Я сбежал с пляжа, когда тучи решительно двинулись на берег и разразилась типичная для позднего августа гроза. Налетел шквал, восток засверкал молниями, ливень хлестнул по бледным балконам мотелей. До дома я добежал уже мокрым. Одежда во влажном воздухе не желала высыхать часами. Дождь перестал к вечеру, наступило затишье.
После ужина пришла Молли, мы загрузили один из последних фильмов, викторианская драма в интерьере, буря в гостиной — излюбленный жанр Молли. После фильма она вышла в кухню, намешать в стаканах какую-нибудь фантазию, а я вышел в запасную комнату и позвонил Малмстейну. Он сказал, что осмотрит Джейсона, «когда возникнет нужда», но пока не видел препятствий к увеличению дозировок, разумеется, при условии постоянного наблюдения с моей стороны и самоконтроля Джейсона.
Я спрятал телефон и, выйдя из комнаты, в холле столкнулся с Молли. В руках она держала стаканы.
— С чего это ты туда сбежал?
— Звонил.
— Что-нибудь важное?
— Нет.
— Проверял пациента?
— Что-то вроде этого.
Вскоре состоялась обещанная Джейсоном встреча с Ван Нго Веном в его квартире в «Перигелионе».
Посол Марса занимал комнату, которую обставил по собственному вкусу, пользуясь каталогами. Мебель он выбрал легкую, низкую, плетеную. Линолеум пола закрыл тканым ковром. Компьютер стоял на простом сосновом столе. Книжные полки из таких же сосновых досок. Очевидно, марсиане предпочитали ту же обстановку, что и земные студенты-первокурсники.
Я принес Вану запрошенный им материал: несколько книг по этиологии и лечению рассеянного склероза, а также распечатки JAMA по атипичной форме болезни. АРС, собственно, уже перестали считать разновидностью рассеянного склероза, его возвели в ранг совершенно самостоятельного заболевания генетического плана с проявлениями, характерными для рассеянного склероза, и с аналогичной деградацией миелиновых оболочек, защищающих нервные волокна. АРС характеризовался суровостью проявления, ускоренным развитием, стойкостью к традиционным формам лечения. Ван сказал, что такие симптомы ему незнакомы, но он поищет в архивах.
Я поблагодарил его, но поднял естественный вопрос: он не врач, а физиология марсиан существенно отличается от нашей. Даже если он найдет подходящее лечение, подействует ли оно в случае Джейсона?
— Мы не столь различны, как кажется, — ответил он мне. — Ваши люди сняли мой геном, и он оказался неотличимым от вашего.
— Я не хотел вас обидеть.
— Я не обиделся. Сто тысяч лет — значительный срок. Достаточный даже для видообразования. Однако марсиане и земляне могут давать потомство при скрещивании. Бросающиеся в глаза различия вызваны приспособлением человеческого организма к более холодному и сухому климату.
Говорил он уверенно, авторитетно, что как-то не вязалось с его внешностью. Голос выше, чем у среднего земного мужчины, но не детский, скорее похож на женский, хотя и преисполненный достоинства, почти как у государственного мужа, выступающего с программным заявлением.
— Но существуют еще и процедуры законодательного плана, если речь зайдет о терапии. Лекарственные средства подлежат проверке и утверждению федеральной администрацией.
— Уверен, что Джейсон законопослушен и согласится подождать официального разрешения. Но согласится ли подождать его недуг? — Ван поднял руку, чтобы предотвратить дальнейшие возражения. — Позвольте, я сначала ознакомлюсь с материалом, а потом мы продолжим обсуждение.
Покончив таким образом с делами, он попросил меня остаться для беседы. Это мне польстило. Несмотря на его странный внешний вид, он внушал собеседнику симпатию. Было в нем что-то успокаивающее. Ван откинулся на спинку своего плетеного кресла, задал два-три вопроса о Диане («Джейсон лишь вскользь упомянул о семье») и перешел к моему медицинскому образованию. Уроки анатомии с препарированием трупов его удивили, он даже вздрогнул, когда я упомянул об этой детали… Как и большинство землян.
Когда же я спросил Вана о его собственной жизни на Марсе, он полез в маленький серый мешочек, висевший у него на шее, и достал из него несколько картинок, распечатанных уже на Земле. Четыре снимка Марса.
— Всего четыре?
Он пожал плечами:
— Для памяти важно не количество. В привезенных мною данных заархивирован большой объем визуальной информации. Но эти — мои собственные. Личные. Хотите взглянуть?
— О, конечно.
Он передал их мне.
Фото 1.
Дом. Несомненно, жилая постройка человека, несмотря на странноватую «техно-ретро»-архитектуру. Приземистая, скругленная, чем-то смахивающая на выполненные из дерна постройки индейцев и американских поселенцев начала XIX века — точнее, на продающиеся на сувенирных лотках керамические модельки таких домов. Небо над домом алмазно-бирюзовое — во всяком случае, таким его воспринял принтер. Горизонт непривычно близок, но полностью горизонтален, вдаль уходят уменьшаемые перспективой прямоугольники возделанных полей. Растет на них что-то зеленое, что именно, я не разобрал, но для зерновых или кукурузы слишком мясистое, а для салата или капусты слишком высокое. На переднем плане двое взрослых марсиан, мужчина и женщина, с комичной торжественностью смотрят в объектив. Марсианская готика. Еще бы вилы да подпись Гранта Вуда — и готов классический портрет пионеров марсианского Среднего Запада в антураже сельской идиллии.
— Отец и мать, — прокомментировал Ван.
Фото 2.
— Я в детстве.
Этот снимок куда более суматошный. Ван объяснил, что морщинистость кожи у марсиан развивается лишь к половому созреванию. Здесь он снят в возрасте семи земных лет, лицо гладкое, оживлено улыбкой. Очень похож на земного ребенка, хотя непонятно, какого этноса. Волосы светлые, кожа кофейная, нос узкий, губы пухлые. Снят в каком-то, как мне сначала показалось, городке аттракционов, но Ван объяснил, что это город, городской рынок. Лотки и лавки, разных цветов здания, построенные из такой же керамики, что и сельский дом его семьи; на улице видны прохожие, легкие механические экипажи. Неба между высокими домами почти не видно, но и в видимый его кусок затесалось что-то механическое, летучее, с различимым размытым овалом вращающегося винта.
— У вас тут счастливый вид, — заметил я.
— Город называется Вой-Войюд. Мы тогда приехали за покупками. Время года — весна, поэтому родители разрешили мне купить меркидов. Маленькие такие, забавные, похожи на лягушек. Они у меня в мешке.
Маленький Ван сжимал в кулачке мешок из белой ткани, в котором угадывались какие-то компактные комки. Значит, там, в мешке, меркиды.
— Они недолго живут, всего несколько недель. Но очень вкусные яйца откладывают.
Фото 3.
Панорамное. На переднем плане другой марсианский дом, перед ним марсианка в ярком многоцветном кафтане (Ван объяснил, что это его жена) и две гладкокожие девочки в просторных платьицах янтарного цвета (дочери). Снимок сделан сверху. За домом пригородный сельский пейзаж. Сельскохозяйственные угодья разделены поднятыми над ними дорогами на насыпях и эстакадах. На дорогах кое-где мелкие автомобильчики, в полях чернеют мудреные сельскохозяйственные машины. Дороги убегают к горизонту, занятому городом. Тем же самым городом, как объяснил Ван. Вой-Войюд, столица провинции Кирилодж, уходил в то же самое бирюзовое небо. Архитектура использовала низкую силу тяготения, дома в городе сплошь небоскребы, обильно обвешаны террасами разнообразных очертаний.
— На этом снимке видна почти вся дельта Кирилоджа.
Река синей лентой уходила к озеру, на горизонте сливавшемуся с небом. Город выстроен на возвышенности, на кромке рассыпавшегося кратера древней воронки от удара крупного болида. Это я узнал из объяснений Вана, мне возвышенность показалась обычной цепью холмов. На глади озера виднелись темные точки каких-то судов.
— Прекрасное место, живописное, — похвалил я его родину.
— Да.
— И ваша семья…
Он поднял на меня взгляд:
— Да. Только они все умерли.
— О… Как жаль…
— Несколько лет назад случилось катастрофическое наводнение. Это последние снимки. На четвертом фото то, что осталось после бедствия.
Небывалый ураган вызвал в конце сухого сезона рекордные осадки на склонах хребта Одиночества. Массив воды не вместился в пересохшие рукава Кирилоджа. Марс во многих отношениях мир еще молодой, с неустоявшимися гидрологическими циклами, его ландшафт до сих пор меняется в результате перераспределения водными потоками древних песков, щебня, вулканического пепла. В результате проливных дождей массы смытой ржавой грязи устремились в Кирилодж со стремительностью жидкого грузового поезда.
Фото 4.
Последствия. От домика Вана остались лишь фундамент да одна стена, сиротливо торчащая посреди россыпи обломков… Отдаленный город уцелел, но плодородная земля исчезла, смыта или погребена наносами. Если не считать бурой водной пелены, можно подумать, что Марс вернулся в девственное состояние, стал безжизненной пустыней. Над равниной парят несколько летательных аппаратов, вероятно, разыскивают уцелевших.
— Я с друзьями на день отправился в горы, и вот что за этот день произошло. Много народу погибло, не только моя семья. И я храню эти снимки, чтобы помнить, откуда я. И почему мне не нужно возвращаться.
— Вам очень тяжело.
— Я примирился с потерей. Насколько возможно. К моему отлету с Марса дельту уже воссоздали. Не точной копией, конечно, но живой и плодородной.
Этим он, казалось, закрыл тему.
Я еще раз просмотрел три первых снимка, чтобы лучше запомнить. Реальные снимки далекого мира, не какая-нибудь компьютерная графика. Марс, планета, давно дразнившая воображение землян.
— Это, конечно, не Берроуз, тем более не Уэллс… Разве что немножко Бредбери.
И без того морщинистое лицо Вана избороздили новые морщины удивления.
— Прошу прощения, незнакомые слова.
— Фамилии писателей-фантастов. Они сочиняли книги о вашей планете, как ее представляли.
Ван заинтересовался. Люди описывали его планету живой задолго до того, как там возникла жизнь,
— Могу ли я ознакомиться с тем, что они сочинили? И обсудить это с вами во время вашего следующего визита?
— О, буду рад, разумеется. Но найдется ли у вас время? К вам скоро главы государств выстроятся в очередь.
— Ничего страшного. Главы государств подождут.
Я тут же пообещал, что добуду для него, что смогу.
Уже по дороге домой я заехал в букинистическую лавчонку и утром завез Вану — точнее, передал его охране — «Войну миров», «Принцессу Марса», «Марсианские хроники», «Чужака в чужой стране», «Красный Марс».
Недели две я о Ване ничего не слышал.
«Перигелион» продолжал обстраиваться. К концу сентября там, где летом бестолково теснился хвойнопальмовый подлесок, вырос массивный бетонный фундамент, из которого торчали стальные балки, между которыми вились алюминиевые трубопроводы. Молли разнюхала, что на следующей неделе ожидается доставка холодильного оборудования и чего-то для лаборатории. Чего-то вроде даже военного. Мы сидели за ужином в Чампсе, в уголке, остальные посетители сгрудились перед большим плазменным экраном, галдели, болея за «Марлиней».
— Для чего нам лабораторное оборудование, Тай? У нас космос и «Спин». Не постигаю.
— Не имею представления. Мне никто не говорил.
— Но ты бы мог спросить у Джейсона. Ты же бываешь в северном крыле.
Я сказал, что у нас с Джейсоном об этом разговор не заходит. И напомнил, что у меня не та форма допуска. Как, впрочем, и у нее.
— Похоже, что ты мне не доверяешь.
— Просто следую правилам.
— Ну ну. Ты у нас святой.
Джейсон появился у меня дома без предупреждения, к счастью, когда Молли отсутствовала. Он заехал поговорить о своих лекарствах. Я рассказал о консультации с Малмстейном, сообщил, что он не возражает против увеличения дозировок при условии строгого контроля. Болезнь не законсервировалась, она развивается, и существует определенный предел, до которого можно подавлять ее симптомы. Я не хотел внушить ему, что он обречен, но давал понять, что рано или поздно придется изменить подход к работе, не подавляя болезнь, а приспосабливаясь к ней. Далее подразумевался еще один порог, о котором никто не упоминал: полная инвалидность и слабоумие.
— Ну хорошо, хорошо, — кивнул Джейсон. Он сидел у окна, поглядывая на свое отражение в стекле, закинув одну длинную ногу на другую. — Мне нужно лишь несколько месяцев.
— Несколько месяцев для чего?
— Несколько месяцев, чтобы вырвать ноги моему обожаемому родителю. — Я недоуменно уставился на него. Может, он шутит, подумал я. Он улыбался. — Лучше, пожалуй, объяснить, а?
— Н-ну, если ты хочешь, чтобы я понял, то, пожалуй, надо объяснить.
— Мы с И-Ди расходимся в представлениях о будущем «Перигелиона». С точки зрения И-Ди наша фирма существует ради блага космической промышленности. Эта его убежденность всегда оставалась неколебимой. Он никогда не верил, что мы можем что-то сделать со «Спином». — Джейсон пожал плечами. — Он почти наверняка прав, в том смысле, что мы не можем устранить «Спин». Но это не означает, что мы не в состоянии его понять. Мы не в состоянии объявить войну гипотетикам, но вполне тянем на партизанскую научно-диверсионную тактику. В этом смысл прибытия Вана.