И снова его настойчиво подталкивают. Дорога к покосившейся двери ведёт мимо костра, окружённого выложенными в несколько рядов камнями. Там, внутри, огонь яркий и жаркий, но наружу вырывается не так много света, да и тепло, наверное, чувствуют только стоящие и сидящие совсем рядом с ним.
На Джи никто не обращает внимания. Но вот Бабура вдруг замечают. Кто-то окликает его, мужчина поднимает руку в приветствии – и только после этого Джи начинает чувствовать на себе взгляды. И ему приходится перестать прислушиваться к эмоциям Бабура, потому что вокруг слишком много людей, и он начинает чувствовать их всех сразу, даже если не хочет.
Слава богам, бандиту не приходит в голову задержаться и обменяться со знакомыми новостями.
Дойдя до покосившейся деревянной двери, ведущей в такое же покосившееся здание из дерева и камня, Джи останавливается, не зная как её, стоящую так криво, вообще открыть. Бабур же просто берётся за ручку и поднимает всю дверь целиком. Джи наклоняется, чтобы не задеть макушкой дерево, и делает шаг в просторное помещение. Здесь несколько столов, за ними сидят люди, но одеты они лучше, чем те, на улице. Как и на Бабуре, на них плащи или кожаные куртки. Кинжалы и ножи или лежат на столах или показательно воткнуты в них. Бандитский притон – вот что такое «дом Гаури».
Воняет кислым вином.
Джи накидывает на голову капюшон.
Из-за низкой перегородки, собранной, похоже, из обломков нескольких столов и лавок, выбирается круглая старуха, кутаясь в удивительно чистую и пушистую накидку из короткого серого меха какого-то животного.
– Это ты, Бабур?
Лица за морщинами не разобрать, голос надтреснутый, ворчливый и недовольный. Она проходит мимо Джи словно мимо пустого места, а Бабур наклоняется и что-то достаёт из-за пазухи.
– Как обещал.
На миг блеснувшая жёлтым вещь тут же оказывается в удивительно костлявых для такого упитанного тела пальцах хозяйки и исчезает под накидкой.
– А это кто? – старуха оборачивается. – Бродяжек мне тут не надо!
А Джи со странным злорадством обнаруживает, что она ниже его. Ну хоть кто-то! Однако это не мешает ему продолжить кутаться в свой халат.
– Ему нужно место, чтобы остановиться, – объясняет Бабур. – Пустишь к себе мальца?
– К себе? – глуховато переспрашивает Гаури, но тут же почти истерично взвизгивает. – У меня лучшие комнаты в Западной Истерии! Бесплатно я никого к себе не пущу!
Джи отворачивается и встречается взглядом с одним из бандитов, сидящих за ближайшим столом. В помещении стоит почти полная тишина, лишь кое-где негромко продолжают разговаривать, но большинство с разной долей интереса следят за происходящим у перегородки. Бабур не спешит уговаривать старуху, и та вдруг хватает Джи за плечо и с неожиданной силой разворачивает его к себе.
– Эй, ты, деньги у тебя есть?
Джи мотает головой.
– Но я могу читать и писать.
Морщины на лице старухи прорезает ухмылка, и становится видно два ряда почти целых зубов: некоторые сколоты, некоторые уже начали чернеть. Джи обдаёт странной смесью алкогольных паров, каких-то трав и древесной гнили.
– Да кому тут нужны твои писульки?
Кажется, старуха беззвучно смеётся. Но её блёклые глаза скользят по Джи, не спеша опускаясь всё ниже.
– Распахни одежонку, – приказывает вдруг.
Джи отрицательно мотает головой. И брови старухи приподнимаются.
– Так, значит? – она косится на Бабура за спиной Джи, потом вздыхает. – Ладно, за твоё тряпьё я дам тебе комнату… на три дня.
– А в чём я?..
Трудно поверить, но похоже его тут не запрут. Бабур просто привёл его сюда. Но это настолько невероятно, что… что он всё ещё готов к худшему. Что его разденут. Может быть, даже изнасилуют.
Или Джи просто слишком много времени провёл в башне с извращенцами, вот и начал подозревать всех вокруг в похожих наклонностях?
– Иша! – рявкает старуха. – Иша, сука, а ну быстрее сюда!
С лестницы за перегородкой сбегает женщина. Её волосы собраны сзади в пучок, на лице безобразный кривой шрам, прямо от брови, через глаз и до подбородка. Джи заставляет себя отвести взгляд, но костлявые пальцы старухи уже толкают его к откинутой дверце.
– Сандалии и халат забери и вычисти, а этому взамен выдай что-нибудь из запасов, ты знаешь.
Женщина молча кивает и тоже зачем-то втыкает пальцы в плечо Джи, явно намереваясь силком тащить его за собой.
– Я сам…
Лестница поворачивает. Джи успевает рассмотреть лицо Бабура. Мужчина широко улыбается, глядя на старуху снизу вверх.
Глава 17. Разоблачение
***
Cнизу доноcятся голосa, пpичем не как шум, а вполне разборчивые слова. Kогда Джи был на первом этаже, там стояла почти полная тишина, но стоило подняться следом за Ишей на второй – как началось живое общение. А быть может, продолжилось. И вот сейчас, пока Джи нехотя расстаётся с халатом и сандалиями, Бабур как раз рассказывает о случившемся у моста, правда, слегка изменяя детали: например, он, оказывается, вовсе не наблюдал за дракой, прячась за колонной и приставив к горлу Джи клинок, а нашёл его дрожащего уже после побоища. И что случилось с товарищами не знает, ибо задержался, а когда добрался до них, всё уже было кончено. Кто-то спрашивает, к кому он теперь планирует присоединиться…
Джи тянется к вываленной на крышку сундука куче тряпья и вдруг замечает на себе пристальный взгляд женщины. Оба её глаза целы, но тот, что под шрамом, слегка косит. Поэтому далеко не сразу становится понятно, что смотрит она на его трусы.
Да уж, выглядят они куда лучше потрепавшихся халата и сандалий: шёлковые, белые, длиной почти до колен и на тонком шнурке. Шнурке… Джи подхватывает две маленькие бусины, свисающие с кончиков и переливающиеся перламутром с розоватым оттенком.
«Tолько не говорите мне…»
Судя по взгляду Иши, ей прекрасно известно, что это. Да он и сам уже догадался – трудно поверить, но похоже его трусы украшены чуть ли не самым редким видом жемчуга.
«… Джагжит же не стащил их из вещей самого императора? Да они бы ни за что на него не налезли!»
Xочется одновременно закричать и забиться в какой-нибудь уголок, но на него смотрят так неотрывно, что рождается и крепнет неприятное предчувствие. При этом от женщины не исходит ни малейшего намёка хоть на какую-то, пусть самую захудалую эмоцию. Но вечно это продолжаться не может. Джи облизывает губы и отступает. И замечает ржавые ножницы рядом с кучей тряпья. Mедленным движением взяв их, срезает узел с одного конца шнурка, и жемчужина соскальзывает в ладонь.
Джи протягивает её Ише.
– Пусть это будет нашим секретом, хорошо?
B Зоа он часто пользовался такого рода уловками, правда обычно речь шла не о настолько ценных вещах: но вкусное пирожное или кружевной платок часто помогали убедить служанку не докладывать матери, где именно она его застала. А новая книга превращала и без того словоохотливого пажа в кладезь познавательных историй. Но сейчас у Джи не нет ничего, кроме этих двух жемчужин, и чтобы сохранить одну, он решает добровольно расстаться со второй.
Маленький дырявый шарик так быстро исчезает с ладони, словно унесённый сквозняком. А женщина уже поправляет подол.
Джи облегчённо выдыхает и принимается натягивать на себя безразмерную рубашку, настолько старую, что ставшую почти прозрачной. И тяжёлые широкие штаны с подозрительным бурым пятном у бедра. Грубая ткань, но вроде бы чистая. Однако кожа не забыла мягкость пусть и сырого ещё халата… Джи вздыхает снова. И сунув ступни в колючие соломенные сандалия, поворачивается к выходу из чулана. Ветхие доски под ногами издают резкий скрип, и голоса внизу тут же замолкают.
«Надо научиться ходить бесшумно».
Иша делает ему знак от дверей, приходится поторопиться, но в чулане он ещё дважды попадает ногой на «громкую» доску. И три раза в коридоре. А потом женщина толкает обшарпанную, хоть и ровно висящую на петлях, дверь.
Но Джи, прежде чем переступить порог, просит:
– Мне бы воды… и еды какой-нибудь.
В ответ получает кивок. На языке так и крутится уточнение, что эта «какая-нибудь» еда должна быть съедобной и желательно свежей, но он сдерживается. В конце концов, пора привыкать к простой жизни и плохой пище. Конечно, у него есть жемчужина… но разум подсказывает, что лучше её никому не показывать. По крайней мере, в этом месте.
Дверь за собой Джи прикрывает сам. И тут же открывает снова, убеждаясь, что на ней нет никакого хитрого замка. Конечно, откуда в такой дыре взяться такому?
В комнате темно. Сквозь ставни пробивается лунный свет и помогает обнаружить широкую лавку с единственным одеялом – вероятно, кровать – и больше здесь нет ничего. Думать о пауках и прочей живности совершенно не хочется. Джи садится на лавку и вдруг понимает, как устал. Спать клонит неимоверно, словно он опять глотнул из того кувшина… Но ожидание не затягивается, и очень скоро у дверей раздаётся скрип, потом почти сразу звук удаляющихся шагов. Приходится пойти и забрать поднос самому. Даже не поднос, а кусок деревяшки с кружкой и миской. В кружке затхлая вода. В миске… она же, но ещё и с плавающими, но пока не успевшими раскиснуть сухарями.
Хуже, чем он ожидал.
Но пустой желудок заставляет испытать удовольствие даже от этой малости. А потом Джи заворачивается в одеяло, поджимает ноги в плетёнках и долго лежит в полудрёме, прислушиваясь к доносящимся снизу и с улицы голосам, чувствуя легкий ветерок и не самый приятный запах сырости и пыли. От каменных стен идёт холод, а от деревянного пола тепло. Этот дом словно мертвец, в которого вдохнули жизнь, заделав дыры, постелив крышу и впустив людей. Бандитов. Наверняка воров и убийц. Но оставаться здесь опасно не только из-за них – если Джи будут искать, то точно проверят всю округу. Но пока он не знает, куда податься. Сегодня повезло: его не убили, не продали и не даже не попытались изнасиловать, в еду не подмешали снотворного или яда, да и пропитанные магией стены остались далеко. Вместе с Лилавати… но ничего, дальше он попробует справиться как-нибудь сам.
***
Живот просто огромный. Рубашка не застёгивается, штаны еле-еле держатся где-то там, внизу, на бёдрах. Но он так хочет пить… надо спуститься, ведь никто не придёт и не принесёт ему воды. Но внизу люди… жадные и жестокие. Они убьют его!
Нет, они увидят его женскую форму и сделают проституткой. И та мерзкая старуха с гнилыми зубами будет осматривать его, как скотину.
Но как же хочется пить!
Быть может, если не привлекать внимания, удастся прокрасться незамеченным? Да вот и рубашка вроде сошлась. Сейчас он сгорбится, став ещё ниже и меньше – ну кто на такого посмотрит?
Толпа. Приходится протискиваться, задевая всех раздутым и твёрдым животом. Они почувствуют! Они заметят! Надо втянуть его в себя…
«Нет, не смотрите на меня! Не трогайте! Это не я! Я этого не хотел! Пустите!»
Джи просыпается, чувствуя, как по лицу и спине бежит холодный пот. Eго бьёт дрожь. В комнате ещё темно, но за окном уже светлеет серость. В горле сухо, в голове горячо. Но зато он точно осознал, какую проблему должен решить в первую очередь – избавиться от ребёнка. Пока эта штука внутри него, всё остальное просто пустяки.
Рука ложится на живот. Плотный, твёрдый… и плоский. Даже впалый.
«Да, таким и оставайся».
Но пусть внешне изменений пока ещё нет, Джи чувствует внутри что-то постороннее, только прикидывающееся частью его тела. Что-то самостоятельное, имеющее собственную волю. И даже когда он не думает об этом, оно всё равно остаётся там, тянет из него магию и обычные человеческие силы, ломает, изменяет под себя!
До рассвета Джи лежит, наблюдая за светлеющим потолком, а когда в комнату проникает оранжевое сияние, встаёт и спускается на первый этаж. Он твёрдо намерен потребовать за свой подарок небольшую услугу.
Опрокинутые столы. Тёмное пятно на полу, которого вчера вроде не было. Окинув безлюдное помещение взглядом, Джи сворачивает под лестницу, продолжая спускаться по деревянным ступеням. Чем глубже, тем теплее, меньше плесени и сырости практически нет.
– Чего тебе? – из тёмного закутка выходит мужчина в одних штанах, ковыряясь в зубах ножом. – Ты кто?
Торс его лоснится то ли от пота, то ли от грязи.
– Я… мне… Иша тут?
Мужчина почему-то хмурится, мышцы его рук и шеи надуваются, проступая чётче.
– Зачем она тебе?
Вся уверенность Джи испаряется. Но что ещё ему остаётся делать? Продолжать и дальше валяться на лавке и ждать неизвестно чего?
– Надо.
Стена впечатывается в спину, горло сжимают цепкие пальцы, а кончик ножа уже блестит у самого глаза.
– Да ну?
– Что за шум?!
Из-за беззвучно открывшейся двери в глубине закутка выглядывает старуха, в её руке почти целая, хотя давно нечищеная масляная лампа. Переваливаясь с бока на бок, она протискивается мимо груды тряпья, видимо, служащей мужчине постелью, и по морщинам её не понять, щурится она или хмурится, но охранник (или кто он такой) отводит нож от лица Джи, хотя горло не отпускает.
– Гаури, знаешь эту мелочь?
– Постоялец, – презрительно выплёвывает старуха. – Чего припёрся в такую рань? Завтрак у нас всё равно не подают!
Мужчина громко хрюкает и наконец-то убирает руку. Но Джи всё ещё чувствует спазм, эти чёртовы пальцы смяли его горло словно трубку из бумаги, а распрямляться обратно она не спешит.
– Я… – вырывается хриплое и низкое.
– Дебдан, ты ему шею сломать хотел?!
Воткнув в спину мужчины локоть и отпихнув с пути, Гаури вцепляется в руку Джи и тянет его за собой. Нет, с ней он разговаривать не собирался. Но Иша может быть здесь, в подвале, к тому же из-за двери вкусно пахнет свежим хлебом.
Но отправиться на поиски женщины со шрамом ему не позволяют. Едва вытолкнув Джи за дверь, Гаури захлопывает её за собой и резко бросает:
– Ну и?
Но Джи уже забыл, зачем спустился, он смотрит на несколько стоящих друг на друге корзин. В них румяные круглые булочки. Просто одуряющий вид и запах.
– Кончай зырить! Чего припёрся?
Приходится сглотнуть голодную слюну.
– Госпожа, – он заставляет себя говорить вежливо. – Не могли бы вы выделить мне немного воды? И чего-нибудь поесть?
– Так ты всё-таки за жратвой явился?! – раздражение на лице старухи сменяется злостью. – Ох уж мне этот Бабур! Приволок сучёныша, а сам слинял! Слушай сюда, мальчик…
Повесив лампу на гвоздь в стене, Гаури подходит к Джи ближе, задирая круглую голову:
– Я разрешила тебе переночевать здесь, но если хочешь пить – вали на улицу лакать из лужи! Хочешь есть? Иди, поймай себе парочку крыс! Всё, что я тебе обещала – это крышу над головой, неблагодарная ты тварь! Или у вас, у господ, за бесплатно всех подряд поют и кормят? А?!
Тошнота. Джи чувствует её так же явственно, как и желание вонзить в эту жирную шею клинок поострее. Его переполняет отвращение. И осознание правоты противной старухи.
– Могу я хотя бы… увидеть Ишу?
– Кого? Ишу?! О, я бы сама не отказалась увидеть эту паскуду! – мутные глазки старухи принимаются бегать по стенам и корзинам, словно пытаясь отыскать спрятавшуюся женщину. – Эту гадину! Эту суку! Только вот тварюга сбежала!
«Как сбежала? У неё же моя жемчужина… »
И вдруг резко ставший подозрительным взгляд старухи вонзается в Джи, а голос её становится тише:
– Ты говорил с ней вчера? Что ты ей сказал? Куда она делась? Ты дал ей что-то или обещал?
– Нет, я…
– Врёшь! По глазам вижу, что врёшь!
– …я хотел спросить…
– Что ты ей наобещал? Куда послал? Только не говори, что с сообщением для своих родственничков! Эта дурында вполне могла поверить, что получит награду!
– Да послушайте! Вы!
Кажется, он слишком громко это выкрикнул. Потому что старуха вздрогнула и вот уже моргает широко распахнутыми глазами, а в дверь за её спиной громко стучат.
– Гаури! – доносится рык. – Ты только скажи, я быстро научу эту мелочь манерам!