Кто выстрелил первым разобрать было нельзя. Тем более, что спустя мгновение после первой выпущенной пули двор взревел во всю мощь своих смертоубийственных ресурсов. И если пулеметы в руках одетых в камуфляж боевиков тихо шуршали и трещали, то старые добрые АК в ладонях кавказцев было слышно на десяток километров вокруг.
Клубы дыма, отраженное эхо, крики раненых вносили в какофонию лишь некую гармоничную связующую, без которой шум дворового боя походил на соревнование безумных барабанщиков.
…Потеряв троих из шести боевиков и двух одетых в цивильное «каменщики» отошли за фургоны, стены которых оказались непроницаемы для пуль залетных бородачей.
Кавказцы тоже не досчитывались шестерых. Парочка, зажимая хлещущую кровь, отползала с линии огня, изредка постреливая. Четверо, нашпигованные свинцом, давно не дышали. И лишь трое бородачей при поддержке громил и брюнета продолжали поливать огнем машины противника. Патроны у них остались, но задора поубавилось.
Одна из Газелей взвыла мотором и подала назад. Очереди автоматов кавказцев стали истеричней. Всаживая по половине рожка, те пытались удержать врага во дворе дома. Напрасно… Грузовичок, колышась на бордюрах, уже рванул в арку.
Телефон, так и не выключенный на момент боя, взорвался в руках брюнета вопросами. Пришлось отвечать:
– Да! Нет! Шестеро убитых… Не знаю… Сбивчивые поначалу слова вновь обрели командные интонации:
– Я не знаю! Подопечных среди тех, кто вышел, не было! Еще раз говорю – не знаю!! Брюнет повернулся к кавказцам:
– Кто из вас Ринат? Один из кавказцев указал пальцем на труп у расстрелянной девятки.
– А вместо него? Тот же кавказец поднял руку. Брюнет взмахом руки остановил представление по имени.
– Займись своими ранеными и проследи, чтобы никто больше во двор и со двора не ушел! Бородач кивнул.
Брюнет повернулся к громилам, деловито поигрывавшим трофейными пулеметами.
– Вы со мной.
Они гуськом вошли в подъезд, взбежали по лестнице. Знакомая обитая дерматином дверь открылась с первого же толчка. Комнаты оказались пусты – ни баулов со снаряжением, ни книг, ни свертков с доспехами.
Брюнет прошелся по всем комнатам, заглянул в шкафы и под кровать. После чего вытер уголки взопревшего рта и обреченно потянул из кармана сотовый.
– Шеф? Это я… Подопечные улизнули… – ответная тирада была так эмоциональна, что брюнет отодвинул динамик подальше. – Нет. Не знаю как. Видимо, через чердак или крышу.
Он покосился на магнитофон, оставленный на столе у включенного торшера. Из динамиков доносилось равномерное дыхание спящего человека. Брюнет согласился с невидимым собеседником:
– Слушаюсь! С нами Бог! Он выключил аппарат и повернулся к застывшим громилам:
– Выдвигаемся. К утру мы должны быть в Ростове…
4.
Потрепанные Жигули, въехавшие на бывшую Пролетарскую, а нынче имени адмирала Колчака улицу, никак не выделялись в потоке других таких же грязных и подержанных произведений отечественного автопрома. Иномарки здесь если и встречались, то только очень очень подержанные. Так что модель оказалась весьма даже кстати в смысле камуфляжа… Удобная.
Сидевший за рулем тщедушный водитель притормозил, читая название улицы, удовлетворенно кивнул и прибавил газа. Попавший в рытвину амортизатор жалобно хлипнул. Вот и нужный дом!
Вернее, домик. Обычная сельская хибара, недавно вместе с селом вошедшая в черту города, и явно претендующая на снос. Покосившийся ветхий забор, некрашеное крыльцо, окна с потрескавшейся старой краской. Кусты малины, скрывающие убожество дворика, разрослись и нависали над калиткой.
Машина, скрипнув выработанными дисками, остановилась. Двое сидевших на заднем сиденье мордоворотов слаженно выдохнули и потянулись к ручкам открывания дверей. Водитель самодовольно прошипел:
– Говорил я, что на этой колымаге нас ни один гаец не тронет. Пассажиры пропустили эту тираду мимо ушей.
Вся троица, выбравшись из машины, немного потопталась перед закрытой калиткой. Водитель несколько раз нажал на выведенный сюда кнопку, отмечая, как надрывается в запертом доме звонок. Через пару минут, устав от ожидания, один из громил отстранил тщедушного водителя от ворот и выудил из недр кармана короткий ломик. Но применить не успел.
– А вы, собственно, к кому? Суховатый надтреснутый голос старого склочника.
Троица обернулась. Над соседней калиткой с полуметровой табличкой «Злая собака», при подъезде также выглядевшей заброшенной, возвышалась голова.
– К кому, спрашиваю? – дедок за калиткой угрожающе нахмурился. Тут же до приезжих донеслось глухое утробное рычание. – Ходют, понимаешь… Тщедушный водитель взял нить беседы в свои руки:
– К Наталье Алексеевне мы… Племянник я ее, Гриша… Двоюродный… По матери. Вот – наведать приехал, сыновей привез, – он кивнул на молчаливо замерших громил. Чуть подумав, те кивнули, подтверждая слова мужичонки.
Видимо, такое объяснение немного успокоило соседа. Он склонил голову набок, хмыкнул и вытянул из кармана пачку «Примы».
– Да уж… Подфартило Лексеевне… То никого год почти, то родственники идут косяками… Григорий забеспокоился:
– Какие родственники? Дедок, видимо, туговатый на ухо, продолжал вещать, раскуривая на ветру:
– Забыли старую, совсем оставили. Да, видно, надо чего-то, раз такое… – он суетливо представился. – Семен Александрович я. Сосед ейный. На меня она дом оставила… Чтобы присмотр, значит, и вообще.
– Какие родственники? – не унимался мужичонка.
– Дык как? – опешил дедок. – Сын же ейный объявился, что мертвым уже считали. С месяц назад или больше. Мол, так и так, в командировке важной был, вернулся… А вчерась машину за ею прислал. Видную машину – джип! Насовсем, сказал, маманя, забираю. Собирайтесь, стало быть, с вещами! Дедок затянулся, выпустил в небо струю едкого вонючего дыма:
– Она мне и говорит: «Присмотри ты, Саныч, за домом. Там в подполе грибы, картошка… Кабы бомжи какие не растянули все». Вот…
Гриша оглянулся на нахмурившихся «сыновей». Один из них тихо прошептал что-то. На долю секунды лицо водителя застыло, после чего вспыхнуло чередой эмоций.
– Точно! – он подшагнул к курящему дедку. – Мне ж звонил Костя, предупреждал. А я забыл! Он выудил из кармана кошелек и достал пятисотрублевую купюру.
– Наталья Алексеевна просила вам передать. За беспокойство. Дед отмахнулся.
– Сдурела старая! Разве ж это для меня тягость?! Григорий широко улыбнулся, не опуская руки с банкнотой.
– Еще очень просила ее рукавицы и тряпку для кухни забрать. Привыкла к ним. Прикипела! Саныч потер заросшую щеку.
Григорий широко и радостно улыбался, распространяя кругом флюиды здоровой идиотской уверенности. Дедок сплюнул и затушил папиросу:
– И ты за таким дерьмом сюда перся? Гриша виновато пожал плечами. Мол, сам понимаю.
Семен Александрович хмыкнул, выдернул купюру из рук и, бросив «жди», исчез в недрах сада.
…Через десять минут Жигули уже двигались в сторону столицы. На коленях одного из промолчавших весь разговор пассажиров лежали старая потрепанная ухватка и давно нестиранное хозяйственное полотенце. Когда окраины городка остались позади, автомобиль притормозил у обочины.
Один из румын вышел, открыл багажник, покопался в дорожной сумке. Через минуту в его руке заблестела лаком продолговатая коробка. Раритетное дерево украшали серебряные вязи странного рисунка.
– Это то, что я думаю? – прошептал водитель. Ему не ответили.
В открытой коробке покоился зверек. Маленький пушистый зверек, собрат летучей мыши, так и не ставший отдельным подвидом или видом в классических энциклопедиях. Потому что все кулымы оставались в руках тех, кто их создал.
Румын капнул на нос спящего зверька каплю яркой крови из черного пузырька, висевшего на шее. Кулым встрепенулся, завозился на жердочке. Веки дернулись, открывая тусклому свету садящегося светила плотную кожу бельма. Тут же ему под клюв сунули тряпку полотенца и затасканную ухватку. Зверек был слеп, но очень хорошо разбирал запахи.
– А правда, что они могут выследить даже за сотню верст?
– Увидим, – неожиданно ответил Космин.
Кулым забил перепончатыми крыльями и рванул в небо, оглашая окрестности скрипучим радостным криком.
5.
Всю ночь машина двигалась, выруливая из всевозможных тупиков и развилок. Зверек пер по прямой, а водителю доводилось гадать, куда направили свой путь беглецы. Будь у преследователей вертолет, это стало бы неважно. Но ехать приходилось по дорогам, а они у нас с норовом – куда хотят, туда воротят.
Под утро стало понятно, что дальнейший путь лежит к Санкт-Петербургу. Вместо мельтешения проселочных ухабов, перед авто стелилась федеральная трасса. Усталость брала свое, водитель все больше клевал носом, и один из пассажиров взялся сменить рулевого. Где-то в половину седьмого их тормознули.
Прикрывшаяся кустами девятка ДПС полыхнула сигнальными огнями. Выскочивший, как черт из табакерки, гаишник радостно махал жезлом.
– Я разберусь, – замычал Гриша и полез из послушно затормозившего авто.
Второй пассажир и водитель подтянули к ногам небольшие сумки, раскрывая молнии. …Лицо замерзшего постового сияло.
– Старший сержант Кареглазов. Документики! Григорий послушно протянул сложенное удостоверение.
– А на машину?
– Забыл, командир, представляешь? – глупая улыбка была олицетворением добродушной открытости. – У матери был, так на столе оставил. Вот – еду забирать!
Гаишник открыл права, в недрах которых сияла сиренью пятисотрублевая купюра. Банкнота тут же исчезла в ловких пальцах.
– Понимаю, – согласился с такой версией сержант. – С кем не бывает… Но багажник открыть придется. Он виновато оглянулся на силуэт оставшегося в машине напарника.
– Служба… Григорий поплелся в сторону «своего» авто.
Они заходили слева, не спеша… За каждым шагом неотрывно следили напряженные лица румын. Хлопок газовой гранаты стал для всех сущей неожиданностью. Оба боевика еще смогли выдернуть из сумок вороненые стволы. Но это было все, что они успели.
…Тычок вонючей ваты в нос, пара пинков. Черноволосый румын открыл глаза.
Высокий ухоженный и уже далеко немолодой господин в дорогом костюме, пристально следивший за пленником, удовлетворенно рассмеялся. Щелкающие звуки речи только казались подобными на арабскую речь:
– Как забавно, непримиримые выползли из своих нор. И были настолько глупы, что сами прыгнули в клетку… Совсем, от безделья нюх потеряли? Впрочем, он у вас всегда был почти атрофирован. Чего-то больше, другого меньше, – господин прервал лирическое отступление. – Что вам надо здесь, недоделки? Это же наша земля!
Второй очнувшийся пленник, рыжеволосый крепыш, еще только тряс головой, приходя в себя.
Двое увальней, стоявших за спиной господина в костюме, довольно осклабились.
Связанный черноволосый, будто тоже приходя в себя, потряс головой, осматривая окрестности.
Слева – третий увалень с пулеметом в руках. За спиной – пусто. По правую руку, у разлапистой ели, улыбается знакомый гаишник. В ногах – спеленатое тело Григория. Значит, взяли всех.
– Отпусти нас, брат. Мы тебе ничего не сделали.
Господин в костюме сверкнул оправой дорогих очков, заливаясь в нерадостном смехе.
– Ты мне? Мне, может, и нет… – и уже жестко. – А ВЫ нам?! Он присел к телу пленника.
– Ты же, судя по всему, Золтан?
Связанный брюнет кивнул. Его рыжеволосый напарник уже вовсю кривил спину, приспосабливая руки к корням деревьев, на которых бросили пленников.
– А этот – Босма? – господин в костюме снял неуместные в полумраке леса очки, открыв собеседнику необычные глаза с широкими миндалевидными зрачками. Оливковая кожа незнакомца блестела от пота, хотя под пологом деревьев властвовала прохлада. Господин поправил себя сам:
– Хотя какой Босма?! Мы ж его приделали в сорок седьмом. Его и жену его, и детей! Это ж его братик единоутробный… Как же там? Засман? Кросман? Вспомнил – Космин!
Лицо рыжего перекосило. Исступление и гнев разрывали кожу на забугрившихся мышцах.
Старик встал и прошелся к сваленным на поляне вещам румын, вывернул из недр потрепанный сверток, из него достал багровые колбы из толстого стекла.
– Правда, значит, что вы до сих пор себя модифицированными клетками других избранных поддерживаете? Своих то установок посвящения так и не нашли…
Старик сжал пальцы и толстенная медицинская колба хрустнула в его руках, как сухая ветка. Драгоценная субстанция пролилась на землю.
Золтан наклонил голову. Его, как и его товарища, колотило от ярости. И так немалая челюсть слегка выдвинулась вперед, обнажились родовые клыки.
– Остынь, песик! – оливкокожий незнакомец швырнул к ногам осколки. – Остынь!
– Пить кровь врага лучше, чем лизать ему пятки! – прорычал Золтан. Старик усмехнулся:
– Вот потому то вы сдохнете рано или поздно, что такие тупые! Сдохните! Все сдохните! А мы будем править этой планетой, выживая Перворожденных там, где вы обломали зубы!
Глаза его тоже полыхали ненавистью, застарелой, бьющей в нос, подобно передержанному вину, давно ставшему уксусом.
Старик добавил пару коротких фраз по-испански. В руках одного из громил появились колья.
– Старый, надежный способ. Золтан прикрыл глаза, бормоча что-то под нос. Рыжеволосый Космин выдохнул:
– А ты тогда – Кору! Ладонь и меч конклава.
Латиноамериканец усмехнулся и сделал знак головорезам. Тот, который держал колья, шагнул к пленникам.
Внезапно крона деревьев расступилась, пропуская верещащий клубок ощерившейся ярости. Разогнавшийся до предельной скорости кулым ударил точно в голову старика. Ядовитые когти рванули оливковую кожу, пробивая височное сочленение. Острый как шило клюв вошел в затылок. Старик взвыл. Троица громил бросилась ему на помощь.
Одновременно хрустнула вывернутая из сустава кость. Рыжеволосый Космин подпрыгнул, в воздухе, пропуская ставшие длинней руки под собой, и ринулся на врага. Выстрел картечи только цапнул его бедро, зато ответный удар пудового кулака всадил голову неудачливого стрелка в плечи.
Золтан попытался повторить трюк товарища, но не сумел удержать равновесие.
А тот уже схлестнулся со следующим противником. Охранник успел уклониться от удара коленом, но пропустил тычок локтя. Упал на спину, крутанулся и… засучил ногами, хватаясь за всаженный в брюхо собственный кол. Космин не стоял на месте…
Тихая, непривычно тихая трескотня пулемета… Развороченный пулями собственный живот, казалось, не преграда для впавшего в боевой раж мятежного посвященного. Но это только казалось. Румын рухнул.
Старик, справившись с кулымом, заливаясь кровью, одним гигантским прыжком дотянулся до тела рыжеволосого Космина. Удар – и кол вошел точно под пятое ребро, раскалывая железы быстрой регенерации. Еще один прыжок и последний капилар Храма навис над копающимся в сумках Золтаном. Третий из охранников так и не успел перезарядить пулемет.
Старик успел. Без предупреждений и слов – последний удар. Кол вошел туда, куда и следовало. Тело мятежника под Кору выгнулось дугой.
Старик поднялся с земли, устало вытирая заливающую глаза необычную, в голубоватым отливом кровь.
Но румын умер не сразу. Извивающееся в агонии тело сумело перевернуться, кулак разжался, открывая взору победителя пульсирующий золотом кругляш.
– Влад сказал, что ты можешь быть здесь… Это тебе… от Босма и Цепеша, – такая же необычная, с голубым отливом кровь хлынула из развороченной груди. Старик успел зажмурить глаза, когда кругляш вспух огненным смерчем.
… Владимир Петрович Коваленко, переодетый в форму постового сержанта, бросился с поляны, как только началась схватка. Слишком свежи были в памяти воспоминания о способностях румын. Но убежать успел недалеко. Рвущий деревья, сжигающий камни огненный смерч застал его всего в пятидесяти шагах от тех, кому он так бездумно помог.