Где-то вдалеке, на грани слышимости, несколько раз стреляли, с другой стороны тявкала собака, то приближаясь, то удаляясь. Наш вертолет совсем перестал дымить.
Через три часа я, уставший и малость просветленный, разбудил Корня.
— Ух, мать! — Петрович сладко потянулся, — Давненько я так не спал. Чистый воздух, верный друг и предстоящее легкое приключение! Что еще нужно человеку, чтобы приятно провести отпуск?
Похоже, у Петровича случился резкий приступ оптимизма. Я даже оглядываться не стал в поисках чистого воздуха и верного друга.
— Так, — Корень посмотрел на свои наручные часы, — По местному времени получается тринадцать сорок семь. Был бы проводник, уже часа через четыре сидели бы в баре. Время до темноты в любом случае есть. Собираемся, Макс.
И мы пошли. Впереди Петрович, следом, постоянно оглядываясь, как велел Корень, я. Скорость передвижения была невысокой. Километра два-три в час. К тому же ведущий мой постоянно останавливался, к чему-то принюхивался, присматривался. Почти час шли молча. Потом я не выдержал и задал давно вертевшийся на языке вопрос:
— Петрович, если здесь действительно так опасно, то как ты оценивал мои шансы на выполнение задачи?
Он остановился, присел на корточки, махнул мне рукой, приказывая принять ту же позу.
— Невысоко. Но и в то, что ты сможешь бегать от меня целых два года, я тоже не верил. Однако ж, ты сумел меня удивить. Понимаешь, Максик, твой поход в Рыжий лес не первый, и даже не пятый. Это если считать только мои экспедиции, без возни конкурентов. И никто не вернулся. А я не верю, что никто, ты понимаешь — никто! Не смог вернуться. Скорее всего, получили авансы, и решили кинуть старика. Я уж порывался сам отправиться, но тут на твой след вышел. Грех было не воспользоваться твоей удачей. К тому же я серьезно просчитал вариант, что ты здесь потрёшься дня три и вернешься обратно с повинной и без груза. Даже речь заготовил. — Он улыбнулся как-то не по-корнеевкски открыто. — А так получилось, что всё-таки самому пришлось идти. Наверное, это судьба такая. И, кроме того, — серьезно добавил он, — я собирался за тебя молиться каждый день.
— Чего? Ты это серьезно, Корень? Молиться?
— Не надо устраивать дискуссию на тему веротерпимости. Ага? Мне молитва всегда помогает. Когда от чистого сердца. Ладно, пошли. Вон, видишь, тропа между холмами? Это безопасный — относительно, конечно — проход на Свалку. В Чапаевском ПДА отмечен. Еще три часа и первая часть нашего анабасиса закончится.
СВАЛКА
К местной помойной достопримечательности мы вышли к вечеру. Немного заблудились в холмах, обходя аномалии, сожравшие почти весь наш запас крепежных изделий, потом ждали, когда по дороге пройдет какое-то существо, которое, не сговариваясь, мы с Корнем определили как псевдогиганта.
О том, что мы уже на Свалке первым догадался я. Как-то неуловимо поменялся ландшафт — вроде бы и трава та же, и деревья. Только в воздухе сильно вдруг запахло ржавчиной. Хотя Петрович сказал, что это мне кажется. И запаха никакого нет, но мы действительно на Свалке. Но уж мне-то виднее, есть запах или нет. Если у него такой нечувствительный нос, я просто бессилен доказать очевидное.
Затем вдоль тропы потянулись холмы, образованные тоннами покореженного металла.
— Эк его плющит! — мрачно произнес Корень, вертя в руке непрерывно вибрирующий датчик радиации. — Если и дальше такой же фон, то завещание можно не писать — наследовать, один хер, некому будет. Давай-ка побыстрее двигаться. Чем меньше мы здесь торчим, тем… Давай быстрее, ага?
Мы побежали легкой рысцой, затравленно оглядываясь по сторонам и совершенно наплевав на возможные аномалии. Но, видимо, не зря говорят, что новичкам везет — ничего серьезного на тропе не встретилось. Один раз только я упал на ровном месте, даже на секунду показалось, что бегу босиком по скользкому кафелю, но сразу вскочил и, не оглядываясь, побежал догонять Петровича.
Метров через семьсот наших скачек впереди показался просвет между холмами. И прямо в просвете клубился очень плотный туман, бликуя на солнце всеми оттенками зеленого цвета — от спаржи до изумруда.
Корень остановился.
— Все, хорош… не на стадионе, влетим еще куда-нибудь. Да и счетчик молчит уже метров триста. Глянь там по карте — где это мы.
Коммуникатор позиционировал нас где-то в районе северо-запада местной помойки, однозначно определяя дорогу перед нами как зону непроходимых аномалий.
— Приехали, Петрович, — передвигая курсор на карте, я попытался найти выход, но ничего подходящего не увидел. — Если через холмы не лезть, то можно здесь и поселиться. Протоптаной дороги дальше нет.
— А за холмами что?
— Там еще с полкилометра по пересеченной местности, а потом шоссе.
— А это что за туман?
— Петрович, я тебе кто? Лидер местного клана? Или начальник лаборатории? Откуда мне знать, что это за туман? У тебя хотел спросить. На коммуникаторе в тумане сплошные аномалии. Да и седалищный нерв как-то беспокойно на эту зелепуху реагирует. Ну ее в задницу, а?
— Нерв — это, конечно, аргумент, — Петрович посмотрел по сторонам. — Ну, куда? Направо, налево? Чего там тебе твой нерв говорит?
— По барабану ему. Направо давай, сопка вроде пониже и железа в ней поменьше. Значит и фонить поменьше должно.
— Бред свинячий. Тоже мне, Курчатов, блин. Ладно, давай. Ты первый.
Ну, первый так первый.
Уклон был градусов в пятьдесят, и подъем наш сильно осложнялся торчавшими во все стороны трубами, фрагментами опор, кусками осыпающегося бетона, арматурой и прочими прелестями техноапокалипсиса. Прямого восхождения не получалось, пришлось прокладывать запутанный серпантин. Высота холма была метров семьдесят, но лезли мы целый час. Пару раз даже возвращались. Ближе к вершине налетел ветер, непостоянный, порывистый, сильный. На самом верху он усилился настолько, что стоять можно было только на карачках, втянув голову в плечи и зажав нос и рот рукой — по другому вдохнуть-выдохнуть не получалось. Странно, что при таком ветре совсем не было пыли. Впрочем, некоторые говорят, что здесь все странное.
Подобный черепахе-альпинисту я остановился. В задницу меня что-то слабо толкнуло. С трудом повернув голову — ветер так и норовил оторвать ее вместе с капюшоном — я увидел Корня, пытающегося забодать меня в филейную часть. Петрович хотел что-то сказать, но ветер глушил все посторонние звуки, оставляя только свой жуткий вой. Взорвись сейчас рядом граната — я бы ничего не услышал. Поняв бесперспективность разговора, Петрович просто указал рукой вперед и сам медленно двинулся в выбранном направлении.
Вид с вершины был необыкновенным: желто-золотая осень, спокойствие и благодать. Пасторальные холмики, почему-то без овечек и пастушков — наверное, ветром посносило; поваленные вдоль дороги опоры ЛЭП, разрушенные здания; справа и сзади туман над болотом, в небе с юга надвигается грозовой фронт, тонкие солнечные лучи изредка пронизывают клубящиеся тучи, словом, лепота. За два месяца ничего не изменилось. Почему-то подумалось, что примерно так будет выглядеть вся земля, когда исчезнут люди. Хотя на самом деле, люди здесь тоже были. Мне удалось рассмотреть небольшую компанию вокруг костра, человек шесть, чуть справа от нашего пути, и трех человек на пределе видимости — пару и одиночку, идущих параллельными маршрутами, но в разные стороны. Пара шла куда-то в центр Зоны, одиночка возвращался к Периметру.
Пока я наслаждался открывшимися пейзажами, Петрович вырвался вперед.
Двигался он совсем медленно, но при этом пытался бросать перед собой всякий хлам, поднятый по дороге. Проверял путь на предмет аномалий. Сначала ветер сбивал его броски и детекторы Корня падали куда угодно, только не перед ним, потом, когда он спустился чуть пониже и, видимо, ветер опять начал слабеть, его снаряды стали падать точнее и сам он стал перемещаться заметно быстрее.
По широкой, вспаханной Корнем полосе, я направился вслед за ним.
Спуск занял минут пятнадцать.
У подножия холма, откинувшись на рюкзак, сидел мой напарник и, выпучив глаза, тяжело дышал. Я, наверное, выглядел так же.
Испачканные в земле, бетонной крошке, ржавчине, известке и еще бог знает в чем, в изорванных куртках, с грузом на спинах, издалека мы были похожи на что угодно, только не на людей полдня назад бодро шагавшим по взлетным полосам разных аэродромов. О том, во что превратился представительский костюмчик Корня, я лучше вообще промолчу.
— Ну, ты как, — хрипло выдохнул слова Корень. — Живой?
— Ага. — Я достал фляжку и жадно припал к горлышку. — Похоже, тоннель сквозь холм дался бы нам попроще.
— Лопат нет, — тоскливо напомнил Корень.
— Да и черт с ними. Я, пока ты, Петрович, дорогу прокладывал, вокруг осмотрелся. Здесь недалеко компашка теплая у костра. Может, спросим дорогу?
— Боязно мне что-то. С компашкой связываться неохота. Место безлюдное, соблазнов много.
— Тогда давай так, — я сам удивлялся своей смелости, но мысль уже несла меня, и идти на попятную становилось невозможно, да и надоело мне брести без опытного проводника, сюда просто чудом каким-то добрались. — Я пойду, спрошу у них что почем, а ты меня издали прикроешь?
— Чем прикрою? — вздохнул Корень, — вот этими пукалками? — он постучал по висевшему на поясе «Глоку».
— А «Калаш» где?
— Там где-то, — он махнул в сторону только что покоренной вершины, — зацепился за что-то, бросить пришлось.
— Понятно…. Вдоль холма подберешься к ним метров на пятьдесят. Я зайду с другой стороны, выйду, крикну….
— Ага, а они тебя из шести стволов.
— Почему из шести?
— Число круглое.
— Их там пятеро. Для тебя, если встретят нас неприветливо — четыре секунды работы. Фактор внезапности опять же. Стоит попробовать. Если что, увижу какое-то неправильное движение, падаю на землю, они все внимание на меня, а ты их гасишь. А?
— Ладно, давай попробуем, стратег. Только чемоданы наши здесь оставить нужно, чтоб не мешались и лишних вопросов не возбуждали. И еще: пока ты дела не порешаешь, я из засады не вылезу. Понятно?
Найдя поблизости подходящую трубу, мы сбросили в нее наш багаж, и Корень выдвинулся в засаду. Я же, обойдя лагерь неизвестных по широкой дуге, и по неглубокому распадку подобравшись к стоянке на сотню шагов, приготовился сыграть первую роль в предстоящем спектакле.
Петровича совсем не было видно, но судя по тому, что в лагере вероятного противника… или союзника? все было спокойно, а по времени он уже должен был оказаться на точке, все шло нормально.
Только сейчас мне стало страшно. То, о чем предупреждал Корень — «а они тебя из шести стволов» вдруг встало передо мной со всей пугающей отчетливостью. Елки, сам же вызвался! А если не успею свалиться на землю? В этих краях повышенное количество самых разных отморозков. Так Зона на людей действует, что большинство из ее разумных обитателей сначала стреляют, потом убегают, и лишь после того как зальют воспоминание о приключении литром беленькой, начинают думать — «а во что же я стрелял?». Если эти из таких, то ходить мне осталось недолго. Впрочем, их много, не должны испугаться одинокого бродягу. Были бы у костра один-двое, да еще ночью — нипочем бы не пошел к ним в этих местах.
Нервно задергалась нога. То ли затекла, то ли пытаюсь побороть мочеиспускательный рефлекс. Поди ж ты! Который год в Зоне, а под стволы выходить все так же боязно как в первый раз. Ладно, надо топать.
Я встал, вернее, мне показалось, что встал. На самом деле только лишь слегка вытянул шею, чтобы увидеть макушки этой пятерки. Снова задергалась нога и я, никак того от себя не ожидая, на четвереньках пополз обратно — по дуге, к трубе с рюкзаками.
Только проковыляв метров пятьдесят, почувствовал, как по щекам течет что-то жидкое, а душа поет от радости, остановился. Я жив. А Петрович там сидит, ждет. Не знаю, что он мне скажет, но ведь не застрелит же.
А может, пусть сидит, пусть ждет? А я, пока до него далеко — тихо, тихо, и в сторону Рыжего леса? Один? Я впервые за последние четыре дня один! План подземелий знаю, примерную дорогу тоже. Может и получится. Или в другую сторону — на Кордон и на свободу? Ведь все что нужно, я уже сделал — Корень в Зоне!
При мысли о путешествии через Зону в одиночку и без оружия мне стало совсем дурно, так, что аж сел там же где стоял. Точно, получится… собак или кровососов собой накормить, а то и аномалию какую. И рюкзак с припасами в трубе остался.
Господи! Ну что я за придурок! Дай мне силы, Господи, укрепи меня. О! Сейчас как Петрович молиться начну.
Борьба с внеплановым сепаратизмом закончилась едва начавшись.
А отлить все-таки нужно. Стоя на коленях, расстегнул ширинку и расслабился. Вместе с облегчением куда-то ушел страх. Только ботинки стали немного мокрыми. Ну да ладно, мне из них воду не пить, а какое здесь говно месить придется — еще посмотреть нужно, во что они превратятся через пару дней, если выживу, конечно.
Я встал, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул и, уже не таясь, направился к костру. Каждый шаг давался мне с ощутимым усилием, но я шел, и на этот раз шел вперед.
Когда стали различимы детали фурнитуры на костюмах сталкеров — пуговицы, молнии, меня заметили. Один из них махнул рукой в моем направлении, двое присели, приняв позицию для стрельбы, остальные замерли, подтянув стволы поближе.
— Эй, чудак! Сюда иди, — крикнул махавший. — Серый, это точно не зомбак?
— Не, Олесь, — Серым оказался один из тех, кто приготовился к стрельбе, — Не зомбак. Похож просто. То ли ссыт страшно, то ли ранен. Эй, чудак, не ссы. Сразу мочить не будем. А то обмочишься тут.
Все остальные за его спиной заржали над дурацким каламбуром.
— Тебя как зовут-то, блаженный? — Олесь протянул ладонь для рукопожатия.
— Макс я, — пожав его лопатообразную клешню, я отметил, что силы в нем побольше, чем во мне раза в три. И росту почти два метра. На горилл Петровича похож.
— Так чего крадемся, а, Макс? — Олесь плотно взял меня за плечи и повел к костру. — А если б мы испугались? И в пять стволов тебе в пузо, а?
— Хорош стращать его, Олесь, — от костра поднялся еще один сталкер, комплекцией не уступавший моему провожатому, — Давай знакомиться, парень. Я — Иван Рыба, этот отморозок с пушкой, — он показал на Серого, — Сергей Иствуд, ковбой наш доморощенный, этот зубастый — Шурик Дантист, эти два облома — братья Олесь и Наум Хомяки. Жрать хочешь? Садись, ешь, рассказывай.
Мне сунули в руки подогретую банку тушенки с торчащей ложкой, в закопченный стакан плеснули высветленного лимоном чая из пятилитрового термоса.
— Ты местный? Или как мы, недавно в Зоне? — Рыба продолжал трещать не умолкая, не давая мне вставить слова. — А мы, прикинь, проводника потеряли. Шли, шли, вдруг бах, единственный выстрел, у Геныча — это проводник был наш — в башке дыра, такая, что кулак свободно пролезет, его отбрасывает прям точнехонько в «карусель», подкинуло, закрутило, шмяк — кровавые брызги и… тишина. Ни Геныча, ни стрелка этого долбанного. Неслабо пересрались. По укрытиям разбежались, по сторонам зырим, мысль у каждого, все, типа, сейчас кончать нас будут. Минут десять стояли. Тихо вокруг, спокойно. Чего это было? Не знаешь?
Чем больше он говорил, тем мрачнее становились его подручные, и тем больше мне казалось, что толку от нового знакомства не будет никакого. Только один ущерб.
— Вот уже полдня сидим, — не унимался Рыба, — кумекаем, как дальше быть. Как те мудрецы. Сионские. Идти-то нам далеко, а без проводника как? Вон Хомяки бают, до бара добраться, там нового проводника нанять. А бабосы-то уже уплочены. Всё, из сметы выбились. Подскажешь чего?
— Примерно такая же ерунда, пацаны, — наворачивая тушенку, ответил я, — проводника нашего тоже мочканули бандосы, не знаю, чего теперь делать.
— Нашего? — переспросил Иствуд, — ты ж, вроде, один?
— Ну да, — чувствуя, что палюсь, я постарался быть убедительным. — Мы с напарником без проводника, считай, километров шесть по Зоне отмотали, радовались еще, что без приключений идем, придурки. Потом вдруг у Семы под ногами как полыхнуло что-то, не поверишь, столб огненный метра на четыре вверх из земли, и все…. Пепел один. Он даже крикнуть ничего не успел, — я опустил голову, словно поминая безвестного Сему.