Я стала терять себя, превращаться в бесформенный сгусток энергии без чувств и эмоций, как вдруг моя темница пошла трещинами, а требовательный голос позвал к себе.
Если бы меня спросили, что такое счастье, я бы без запинки ответила:
Это мгновение.
Оно стало для меня самым сладким и самым горьким за всю мою жизнь. Я даже не успела полностью насытиться свободой и ласковым взглядом прекрасной незнакомки из такой далекой прошлой жизни. Она повзрослела, выглядела даже старше своих лет. Сколько ей? Двенадцать? Пятнадцать? Как долго я спала!
— Леди Нобераль, назад!
— Срочно закрыть портал!
— Не пускать это. Вызовите министра.
Снова темнота камеры и наскоро склеенные трещины моей тюрьмы. Царапаю их, прислушиваюсь к разговорам.
— Это нужно доставить в Солнечную пустошь.
Сжимаюсь от ужаса. Страшное место, где нет даже травинки, отбрасывающей тень, выжженная земля и губительный свет.
Скребусь сильнее, молю незнакомца, который бережно сжимает коробку и недоумевает вместе со мной. Он не привык задавать вопросов, выполняет что велено. Но сейчас его сердце не на месте и я цепляюсь за эту неуверенность.
— Мне стоит знать что-то об этом артефакте? — осторожно спрашивает этот не до конца уверенный человек.
— Не более, чем написано в письме министра Нобераля. Доставить в целости и сохранности, передать жрецам пустоши на хранение.
— Хранение? — в голосе мужчины теперь неприкрытая усмешка. — Насколько мне известно, эти жрецы хороши совсем в ином.
— Капитан Дайхард, мне стоит подыскать кого-то другого для этой миссии?
— Прошу прощения, генерал Турцитос, будет исполнено.
Как сильно мне хотелось спросить у этого капитана, чем же так хороши жрецы Солнечной пустоши? И я спрашивала, посылала тысячи безмолвных вопросов, которые не пробивались сквозь стены моей тюрьмы.
— Чем же ты так насолила всем вокруг, маленьая коробочка? — капитан частенько разговаривал со мной. Иногда шутил, и это хоть как-то скрашивало мой путь к месту страшной ссылки.
Он рассказывал мне о себе все, о родителях, о мелкой надоедливой кузине, влипающей в неприятности. Слушала его, смеялась и завидовала. Он влюблён, у него есть любимое дело, семья и цель в жизни. Я же лишена всего, мой мир это темная камера да истории Гидеона Дайхарда.
— Ты сегодня молчаливая, коробочка? Не в настроении?
Не издевался, был на самом деле участлив. Я просто устала сопротивляться, не скреблась и, кажется, окончательно смирилась со своей участью.
Дорога заметно испортилась, и мы уже давно спешились. Лошадей оставили с небольшой группой солдат и теперь мы продвигались по узкому перевалу. Мне чудился ветер, гуляющий по высоким хребтам, я улавливала тяжелое дыхание отряда капитана Дайхарда. Все устали, злились, и им было чертовски скучно.
— Да грохнут эту штуку. Бросят в солнечный колодец, и она сгорит.
Смешки.
Они так запросто обсуждают мою смерть?
Гидеон осёк их, но было уже поздно, страх, паника и гнев вывели меня из оцепенения. Я не хочу умирать! Я тоже хочу влюбиться, найти себя, вернуться к семье. Я должна убедить папу, что я не опасна, посмотреть на Вивеку, на маму, на неё.
Снова билась о стены, нагревала их, царапала. Сила внутри меня нарастала, подпитываемая годами отчаяния. Разве могут эти жалкие преграды сдержать меня? Я чистая энергия, я первозданная, я была в начале всего и прямо сейчас я докажу им всем. Докажу!..
Гидеон зашипел от боли, когда я раскалила коробку, он выронил меня на камни, и тихий треск стал мне музыкой. Чистый воздух, свобода, ОНА! Мой смысл, моя маленькая девочка, моя душа. Та, кого я хочу любить и защищать.
— Назад, — крик капитана Дайхарда вернул меня в реальность, а в реальности жить ему осталось немного, как и всему его отряду.
Я не хотела никого убивать, просто не совладала с собой. Но Гидеон сделал то, чего до него не делал никто. Он обнял меня. Кто-то скажет, что капитан защищал своих людей, потому и накрыл опасную сущность собой. Но для меня это было именно объятье, а для мужчины — смерть. В его угасающем взгляде не было ненависти и осуждения, а окровавленные губы шептали отчётливое:
— Беги.
Но я не могла бросить его. Я не убийца. В тот день я променяла одну тюрьму на другую. Слилась с телом умирающего юноши, стала с ним одним целым, срастила кости и страшные раны, поглотила его боль и каждый день просила прощение за содеянное.
Глава 27
Открыла глаза. Чистое бескрайнее небо и ни намека на недавний шторм, лишь пляж покрытый фульгуритами и тьма сидящая рядом со мной.
— Кто ты? — спросила её, уже зная ответ, но не до конца понимая.
— Я это ты, — ответила тьма, шустро сменив забавный образ четырёхглазой хвостатой кошки. Теперь рядом со мной играла с песком моя точная копия, только сотканная из чистой темной энергии.
— Как? — выдохнула я, рассматривая затягивающую черноту её глаз.
— Долгая история, но ты уже увидела ту часть, где мы влюбляемся в капитана Дайхарда.
Я тут же коснулась груди, где чувства стали в разы острее и болезненнее. Привязанность, вина, страсть. Все перемешалось, а воспоминание встало потерянным кусочком мозаики на место.
— Так не бывает.
— Бывает, Алоиза, когда у тебя две мамы.
Вопросов стало ещё больше, а тьма рассмеялась.
— Не пугайся, я не сумасшедшая. Честно! Хотя с нами столько приключилось, что безумие бы все идеально объяснило.
— Две мамы, но я не видела ни одной.
В черных глазах тьмы тоже блеснула тоска.
— Лекса любила нас, сильнее чем ты можешь представить, Алоиза. Когда целители предрекли ей твою неминуемую гибель в утробе, она не собиралась сдаваться. Обивала пороги всех знахарей и больниц, посещала забытые даже богами храмы. Но все было тщетно, никто не мог спасти тебя.
— Ну я здесь, — возразила своему двойнику.
— Зов Лексы услышала другая мать. Мать всего сущего. Первозданная тьма.
Я поежилась, а девушка улыбнулась.
— Не нужно бояться, Алоиза. Тьма — это жизнь. Все пришло на свет из тьмы. Маленькое зернышко лежит в земле и копит силы, младенец растет в материнской утробе. Весь наш мир дрейфовал в непроглядном мраке. Тьма спасла тебя, отдала свою любимую искру, и мы сделали первый вдох.
— Но нас разлучили.
Она горестно обвела пустынный пляж взглядом.
— Это было трудное время для нас обеих. Нас с тобой посчитали опасными, а маму преступницей. Но мы не жаждали уничтожить мир, тогда мы просто хотели обнимать игрушку, сшитую мамой. Ты помнишь?
На моей ладони появилась крохотная кошка с четырьмя глазами.
— Мама ужасно шила, — я рассмеялась, чувствуя, как к горлу подступают слёзы. — Что будет с нами дальше?
— Бовард опасен, Алоиза. Нуридж волнует его в последнюю очередь, твой отец — пешка в чужой игре, а ты лакомый трофей. В Солнечной пустоши меня не собирались уничтожать, меня хотели приручить. Твоя мама знала правду, но её заставили замолчать, упекли в Анкридж и лишили рассудка.
— А Гидеон?
— Он был очень удобным и стабильным сосудом на неопределённый срок. Твой приезд сюда не случаен. Не признайся ты сама в нападении на Леминбрюка, он сам бы показал Дайхарду твой эфир. Он вынудил тебя напасть, а Вивека, не догадываясь об этом, лишь ускорила его план, подсказав тебе единственную академию, которую ты бы в жизни не стала рассматривать.
— Нас хотят вновь соединить? — догадалась я.
— Да, только так нами можно будет управлять, Алоиза.
— С чего бы мне слушаться Леминбрюков? Какие у них рычаги давления на меня?
Тьма не ответила, а на песке появилось множество шахматных фигурок со знакомыми лицами. Папа, Вивека, мама, Гидеон, Генри, Джинджер, Хлоя, мои студенты...
— Надо бежать… — прошептала тьме.
— Не поможет. Где бы мы с тобой ни спрятались, нам будут попадаться газетные заголовки, люди будут обсуждать ужасающие трагедии, и мы сами сдадимся, Алоиза. Нужно остаться и в этот раз дать отпор прежде, чем нас опять запрут в коробку.
— Предлагаешь сражаться?
— Ну, точно не в ближайшее время, — лениво протянула тьма. — Мы же на танцы собирались. Война подождёт. Леминбрюк все равно пока мало выяснил. А ещё он точно не видел, на что ты способна.
Тьма ткнула пальцем в чистое небо.
— Мне кажется, вся академия видела шторм.
Я ковыряла пальцем один из ветвистых фульгуритов в песке. Сколько же раз молния ударила по пляжу? Как я объясню всё Гидеону?
— Не-а! Никто ничего не видел. — Тьма приложила ладони к лицу и задорно сообщила. — Я закрыла им глаза, а Гидеона вырубила на время, ему полезно поспать часок другой! Пойдём скорее ужинать? Я помираю с голоду, и над комендант уже просыпается.
Она протянула мне руку, а я охотно взялась за неё, в который раз ощущая, что я наконец-то дома.
— Мы расскажем ему? — осторожно спросила тьму, но она лишь покачала головой.
— Мы ещё не готовы.
Я сжала крепче её эфемерную руку, радуясь, что мне есть с кем разделить свои страхи. Мы обе боимся раскрыть Гидеону наш большой секрет. Мы боимся, что он нас не простит и не примет. Глупо, мы обе знаем настоящего Гидеона. Он не такой.
Как и обещала тьма, моя выходка осталась незамеченной для обитателей Нуриджа, даже Гидеон не подавал виду, хотя с подозрением покручивал браслет на запястье, пока ему наливали суп. Кожа под артефактом у него слегка вспухла и явно саднила. Спасибо, моей сущности, что успокоила меня до того, как у ректора отвалилась рука, а мне оторвало голову.
Мы сели за один из дальних столов, и ни у кого не было аппетита. Гидеон задумчиво размешивал ложкой густой бульон, прокручивая в мыслях что-то неприятное.
— Бовард не сильно допекал тебя? — первой нарушила неловкое молчание.
— Меня-то? Только одной аспирантке это под силу, — усмехнулся ректор. — У меня огромная стопка с жалобами на тебя. Я понимаю, что это поступок мстительного, ревнивого и малодушного… — он понизил голос, но я услышала-таки гаденькое словечко, которое Гидеон себе никогда не позволял до этого.
— Меня уволят?
Теперь настала моя очередь мешать суп. Только у меня это выходило нервно и шумно. Я шкрябала металлом по тарелке и сама же морщилась от неприятного звука. Сейчас проблемы с увольнением волновали меня меньше всего. Бовард нёс угрозу всем, кто мне дорог, а я слепа и смутно могу предугадать его дальнейшие шаги.
— Нет. С чего бы? Просто мне придётся ответить на каждую докладную, а это займёт уйму времени. Так что подгадил твой жених нам обоим. Но приезд Леминбрюка не единственное, что меня волнует сейчас.
Гидеон отложил свою многострадальную ложку в сторону, а я нервно хлебнула уже остывшего супа, предчувствуя неудобный вопрос.
— Тьма опять выходила из моего тела. Не хочешь рассказать, чем вы обе занимались?
Подавилась. Глупо было рассчитывать, что он не заметит.
— Да так. Мы делали фульгуриты на пляже. Мне была нужна разрядка.
— Фульгуриты? — он вскинул брови, а я быстро запихнула в себя ещё одну ложку супа, чтобы выиграть время.
— Фульгурит — это такой спекшийся от удара молнии песок. Очень красиво, — промычала в ответ.
— Я знаю, что такое фульгурит, Алоиза! Мне непонятно, почему этим стоило заниматься с моей тьмой? Делаете фульгуриты, пьёте кофе, — он загибал пальцы.
Третья ложка застыла на полпути к моему рту. Я не могла понять, польщена я этим замечанием, злюсь, или ревную. С одной стороны, назвав мою тьму своей, Гидеон фактически признал и меня своей. С другой — черт возьми, это моя тьма. Моя! И мне решать, как и где проводить с ней время.
— Мне захотелось.
В моих фантазиях это фраза звучала сурово и жестко, на деле же я проблеяла её виновато.
— Я не против ваших с ней посиделок, Алоиза, но хотелось бы, чтобы ты предупреждала меня о них заранее, а не устраивала спонтанно.
Так и сидела с раскрытым ртом. Я должна отчитываться за проведённое с моей же сущностью время? Обруч на шее налился тяжестью, а Гидеон тут же схватился за браслет.
— Не пойми меня неправильно, ваша дружба — это прекрасно, но терять сознание посреди рабочего дня перед визитом проверяющего несколько неудобно.
— К тебе зашёл Бовард? — я прикрыла рот ладонью. Вот же!
— У меня теперь ещё пара докладных и про меня. Сплю я на рабочем месте! Генри так растерялся, что не придумал ничего лучше. Но не говорить же Леминбрюку, что я потерял контроль над тьмой и она прогуливается по округе?
Я ошиблась. Дайхард не ругал меня. Он переживал за своё состояние и будущее академии. Сжала ложку в кулаке до дрожи.
— Прости.
Видимо, на этот раз я прозвучала с нужной интонацией. Гидеон не просто поверил моим извинениям, его ладонь мягко легла на мой напряжённый кулак.
— Я не злюсь, просто хочу, чтобы вы обе были благоразумны. Особенно сейчас.
Остаток вечера прошёл смазано, перечитала замечания Боварда. Переставила столы и попросила Никоса настроить оборудование. Мой помощник заверил, что все было исправно ещё накануне, но сейчас почти все устройства сбоили и безбожно врали, путая показания.
Мистика какая-то.
Когда я мы управились со всеми проколами, я уже почти без сил рухнула на постель. Хотелось заварить те самые цветочки от Джинджер, не лень пересилила, и меня хватило только на душ, переодеться и отдаться тревожным мыслям перед сном.
Подводя итоги, мой жених оказался парнем с двойным дном, спит и видит, когда я воссоединюсь со своей тьмой. Моя тьма — это разумный сгусток энергии со своими мыслями и чувствами, живет в теле Гидеона Дайхарда, моего коменданта, начальника и возлюбленного. Мрак. Каких-то пару месяцев назад моя жизнь была проще, но определённо скучнее.
Следующим утром приняла зачет у младшей группы студентов, а заодно показала им выставку фульгуритов. Умолчала, что это я же их и создала в порыве гнева. Ещё затемно, пока Нуридж спал, аккуратно выкопала самые причудливые и притащила в аудиторию.
Во время примерки у Хлои снова слушала её недовольные комментарии о моей фигуре. Она, конечно, могла жаловаться до бесконечности на мои выступающие ключицы, но платье сидело великолепно и совсем не выдавало моей болезненной худобы.
— Гидеон заходил, — между делом поделилась младшая Дайхард. — Просил добавить к его шинели что-нибудь фиолетовое.
Она скривилась.
— А что не так с его шинелью? — осторожно спросила девушку. Она и так была раздражена, а злить ещё больше швею, манипулирующую сразу дюжиной иголок, мне хотелось в последнюю очередь.
— Ты наверно шутишь, Ло? Ты видела это убожество. Он же сам там пуговицы перешивал. Разными нитками! Мало того, что у моего брата напрочь отсутствует хоть какое-то чувство вкуса, так он ещё и экономит на самом главном!
— На чем? — прохрипела я, когда измерительная лента слишком туго сдавила мою грудь.
— На одежде! И да, в его шинели только одна проблема — это вся его чертова шинель!
А я вот едва ли могла согласиться с Хлоей. Мне нравилось, как выглядит Гидеон, нравились два ряда пуговиц, строгий ворот, длинные рукава, и я совсем не замечала, какими нитками что-то там подшито.
— Мой кузен упрям, разрешил лишь подлатать. Клянусь, мне проще сшить ему что-тоновое, чем ремонтировать это.
Пока Хлоя выбирала из сотни одинаковых оттенков фиолетово, я спрыгнула с табуретки и подошла к рабочему столу, где лежала шинель капитана. Погладила вытертое сукно, коснулась едва заметных дырочек от орденов. Немного, служба Гидеона Дайхарда оборвалась раньше, чем он успел доказать всем своё благородство и отвагу. Отчасти это моя вина. Погоны и нарукавные знаки были давно отпороты. От них остались лишь ровные строчки и темные полоски не успевшей выцвести ткани. В Нуридже так мало солнца.