Охранник осторожно вынес и высыпал перед начальником стражи несколько разнообразных ножей и стилетов.
— Вот, смотрите! — гордо выпятил грудь он. — Целый арсенал! У иного разбойника — и того меньше будет. А вот этот… вы повнимательнее гляньте, сударь!
На ладонях человека лежал стилет. Парный к тому, который пропал неизвестно, где. Глаза начальника стражи заблестели.
— Вот это да, — протянул он. — Кажется, где-то я уже видел такой!
— Это моё! — взвился Янсор. — Не трогайте!
— Твоё, значит? — человек повернулся к эльфу, сузив глаза. — Сам, значит, признался… Взять! Всех!
Несмотря на то, что стража встала в оцепление, многие зеваки во все глаза таращились на невиданное зрелище — арест бродячих артистов. Это было, пожалуй, так же интересно, как недавнее представление! Ведь обычно за этим следует казнь, зрелище тоже само по себе занимательное, особенно если казнят не тебя. В толпе слышались негромкие голоса — люди делились мнением, что же произошло. Чаще всего на все лады повторяли два слова «магия» и «колдовство» — мол, эльфы когда ещё говорили, что вернутся, вот и вернулись — для того, чтобы навести порчу на барона Пяста и всех славных людей Старгорода. Гадали, что теперь будет. Строили планы, как поступят с нелюдями — казнят или прогонят взашей.
Один человек не принимал участия в разговорах, хотя ему было, что рассказать. Хоррен, сунув большие пальцы за пояс, спокойно стоял среди толпы в первых рядах и внимательно наблюдал за происходящим. Пока всё шло, как задумано. Оставалось дело за малым — предупредить парней в лесу.
Человеческая темница вполне соответствовала своему названию. Здесь было темно — единственным источником света был факел, закрепленный в гнезде за решёткой, заменявшей одну из стен. В обложенной камнем камере не было ни скамей, ни стола. Только толстый слой слежавшейся прелой соломы и яма отхожего места. Сверху её прикрывали дощечкой, чтоб не слишком воняло.
Узников разделили — мужчин посадили отдельно от женщин. Причём разделение оказалось столь чётким, что маленький Калоник, как будущий мужчина, оказался заперт вместе с отцом, а Нюшу посадили с матерью. Даррен держал сына на коленях и терзался в догадках, что будет с его матерью и сестренкой. Тайн и Тиар переглядывались, опасаясь смотреть на отца. Тот выглядел совершенно подавленным. Видно было, что только привычка мешает ему просто-напросто разрыдаться от отчаяния. Привычка — и сыновья, которые не должны видеть отцовских слёз.
Миновало уже много часов — сутки, или около того. Но покормить узников то ли забыли, то ли решили, что бессмертным эльфам не пристало питаться вообще. Мужчины терпели, но маленький Калоник плакал и просил есть.
— Я не верю, — обхватив колени руками, пробормотал Янсор. — Он не мог так поступить! Он же… мы же делили с ним хлеб и кров! Он не мог! Он не должен…
— Но, если не он, то кто? — пожал плечами Даррен.
Калоник у него на коленях завозился и заныл, просясь к маме. Мальчик единственный не был скован — на всех остальных надели железные кандалы, явно опасаясь эльфийского колдовства.
— Уж не думаешь ли ты, что я… — взвился бывший браконьер.
— Успокойся, — подал голос мастер Боар. Он говорил негромко, устало, но властно, и привыкшие повиноваться главе труппы, актёры притихли. — Тебя никто не обвиняет… из нас! А люди…
— Люди… Я не понимаю! Всё равно не понимаю!
— Мы их никогда не поймём, — философски промолвил мастер Неар. — Они слишком…
— Злые? — подсказал Тайн.
— Нет. Люди не злые и не добрые. Они просто другие.
Лейр сидел возле самой решётки, привалившись к ней боком. Он единственный сохранял хоть какую-то видимость спокойствия. Но, скорее всего, потому, что при всём желании не мог выразить словами обуревавшие его чувства. На самом деле юноша волновался не за себя. Он изо всех сил прислушивался к тому, что происходило в одной из соседних камер. Где-то тут, чуть дальше по коридору, сидели и женщины. Если бы мог, он бы окликнул их, подал голос, попытался как-то утешить.
Внезапно он приподнялся:
— Э?
— Ты что-то услышал? — мастер Неар первым поднял голову.
Юноша кивнул, склонив голову набок. Его острый слух артисты уже успели заметить, и сейчас не усомнились в том, что Лейр что-то услышал. Тем более, что через пару минут где-то снаружи загремели засовы.
Послышались гулкие шаги, усилившиеся эхом. Свет ещё двух факелов разогнал тьму в коридоре — длинном, достаточно широком, чтобы, как ни тянули узники с двух сторон руки, достать до стоявшего посередине стражника не могли.
Чеканя шаг, в подземный коридор вступили четыре стражника. Вместе с ними вошёл и какой-то человек в обычной одежде. Не зная точно, как устроено общество людей, артисты могли в равной мере принять его за хорошо одетого слугу и за мастера*. Рядом шагал тюремщик со связкой ключей.
(*Мастер — в данном случае простой эльф, надзирающий за слугами. Управляющие в замках, садовники, секретари, конюхи, кастеляны чаще всего были мастерами. Иногда за особые заслуги их могли посвятить в рыцари.)
Они остановились перед решёткой. Стражники наставили на эльфов копья с таким видом, словно перед ними были дикие звери или невиданные чудовища. Тюремщик погремел ключами, выбирая нужный.
— Пытались открыть замок, э? — поинтересовался он, вставляя ключ в скважину.
Даррен пожал плечами и отвернулся. Фокусник впрямь пытался поначалу разобраться в механизме, но, будучи лишь иллюзионистом, потерпел неудачу.
— Так, — пришедший вместе со стражей человек ткнул пальцем в Янсора, — ты — выходи. Остальным сидеть. Кто дёрнется — сделает хуже ему и себе.
Бывший браконьер встал. Вместе с ним поднялись и другие. Не успел метатель ножей и шагу сделать, как его окружили со всех сторон. Мастер Боар с чувством пожал ему руку. Тайн и Тиар крепко обняли с двух сторон. Лейр просто хлопнул по плечу, зная, что именно нож браконьера перебил верёвку, чтобы спасти ему жизнь.
— Прощайте, — сказал Янсор. — С вами… было приятно играть. И жить.
— Держись, — только и промолвил глава труппы.
Они разговаривали на эльфийском языке, и тюремщик прикрикнул:
— Не колдовать! Вперед, живо!
Оглянувшись последний раз на товарищей, Янсор переступил порог камеры. В коридоре его подхватили под локти и потащили вон.
Бывший браконьер оставался спокоен. В конце концов, когда много лет назад он убегал от своего лорда, тот обещал, что проклянёт наглеца, осмелившегося не подчиниться приказу. Сам лорд вряд ли умел колдовать — мужчинам это не дано! — но в замке жила Видящая. Она вполне могла послать беглецу вслед какое-нибудь отсроченное проклятье. Сколько ни бегай, рано или поздно оно настигнет. Янсор потому и пристал к бродячим артистам, что в глубине души верил — проклятье существует и, пока он в пути, оно всё время отстает на шаг-другой.
Но бесконечно бегать тоже нельзя. И вот оно, кажется, его настигло.
Бывший браконьер ждал, что его выведут на площадь или на задний двор крепости и там прикончат. Может быть, сначала будет допрос или даже пытки. Было страшно — сильнее предчувствия смерти и боли был страх неизвестности. И жгучее желание терзаться этой неизвестностью как можно дольше, потому что уже через несколько минут он всё узнает. А ждать — всё равно жить.
Его поволокли по ступеням вверх. Этаж, второй, третий. Если бы не дурные предчувствия, Янсор вертел бы головой со здоровым любопытством — здесь было так интересно! Он мало бывал в человеческих замках, всего несколько раз за карьеру артиста. А тут такая возможность… Но страх за свою судьбу и за товарищей лишал его всех чувств, кроме страха за свою жизнь.
Поднявшись по лестнице такой узкой, что идти пришлось попарно, а не толпой, пленника провели в небольшой коридор с тремя дверями. Его провожатый толкнул одну из них:
— Привели, ваша милость!
Янсор переступил порог.
Комната была просторной, но скудно убранной. Только стол, пара кресел, камин и лавка. Два стражника стояли по углам возле двери. Еще двое вошли вместе с арестованным и остановились за спиной, предупреждая каждое движение.
Янсору было не до них. Взгляд его зацепился за предметы, лежавшие на столе. На всё той же подушке покоился пресловутый золотой шлем, а рядом он с удивлением увидел свой стилет. Тот, который конфисковали при обыске. Перепутать было невозможно. Хотя и делались одинаковыми, все же для опытного хозяйского глаза стилеты отличались крошечными щербинками на рукояти.
Сидевший у стола немолодой мужчина с заметной сединой в коротко подстриженных волосах и усах, заметил его взгляд:
— Что, знакомые вещицы?
— Да.
— Да, господин барон, — с нажимом поправил Янсора собеседник. — Итак?
— Да, господин барон. Это мой стилет, — послушно повторил метатель ножей.
— То есть, ты не отрицаешь, что видишь его впервые в жизни?
— Нет, господин барон.
— Похвально. А что ты скажешь вот об этом?
Одну руку мужчина держал под столом и сейчас вытащил и положил рядом с собой второй стилет.
Бывший браконьер вытаращил глаза:
— Откуда он у вас?
— Его оставил здесь вор позапрошлой ночью.
— Но это был не я!
— Возможно. Но стилет — твой?
— Мой, — Янсор посмотрел на окно. Забранное решёткой, оно к тому же находилось слишком далеко. Со скованными руками он, может, успеет добраться до него, но как действовать потом? Он вполне мог бы метнуть два стилета с двух рук и прикончить парочку стражников, но здесь их четверо, да ещё этот… он видел этого мужчину на турнире. Как там его? Барон Пяст?
Бывший браконьер почувствовал на себе пристальный взгляд. Он повернул голову и заметил, что человек рассматривает его в упор с каким-то странным выражением лица.
— Значит, ты не отрицаешь, — произнёс он.
— Но я не крал. Я правда не знаю, как мой стилет попал сюда. Его у меня… я его потерял.
— Где?
— На турнирном поле, два дня назад, если… если с нашего ареста прошли уже сутки.
— Чуть меньше суток. Сейчас утро. Через два часа, в полдень, должно начаться состязание стрелков. Я обязан там присутствовать, но до этого срока должен решить твою судьбу.
— Я не знаю, — Янсор отвел взгляд, — как у вас, людей, поступают с ворами, но я не вор. Меня когда-то посвящали в рыцари!
«И нарекаю тебя Рыцарем Кинжала!» — как наяву, прозвучал в памяти дрожащий от волнения голосок.
— Вот как? Я совсем забыл! Ты… то есть, вы — эльф, Перворожденный. Милорду удобно в цепях?
— Я не лорд, — Янсор сам не знал, зачем это рассказывает, но воспоминания о прошлом давали возможность отвлечься от настоящего. — У моего отца не было своего замка. Он служил в охране у нашего лорда, но я стал рыцарем не по наследству. Меня посвятили потом… позже… за одну услугу… А лорд по рождению у нас один — Лейр… Ну, это мы так думаем, что он лорд.
— Почему?
— У него ритуальные шрамы на груди. Такое не всем делают. Только он потерял память и не может сказать ничего.
— Понятно. Как же ты, охранник, попал к комедиантам? Любовь?
— Неподчинение приказу и нарушение субординации.
— Дезертир?
— Ну, можно сказать и так, — пожал плечами Янсор. — Я долго скрывался в лесах, браконьерствовал…
Внезапно он застыл, вытаращив глаза.
— Хоррен…
— Кто? — насторожился барон. Это имя было ему знакомо. — А кто это такой?
— Уже не знаю, — вздохнул эльф. — Мы случайно встретились в одной деревне. Он нам указал дорогу. Всё пытался убедить ехать окольным путём, через Срезневку — мол, на прямой дороге часто шалят разбойники. Мы ему не поверили…
Барон Пяст вскочил и сделал несколько шагов к арестованному, обходя стол:
— Так-так… А вот с этого места поподробнее.
— Мы ему не поверили, — со вздохом повторил Янсор. — Решили, что раз нас так активно хотят отправить ехать окольным путём, значит, тут что-то нечисто. Поехали напрямик. А там…
Затаив дыхание, не перебивая, только кивая головой, барон внимательно выслушал весь рассказ вплоть до того момента, как артистов арестовали вчера после выступления, после чего вернулся в кресло и задумался. Эльф переминался с ноги на ногу, сзади угрожающе — только попробуй шевельнуться, Перворожденный! — сопели стражники. Пусть у них вместо мечей дубинки и кинжалы, а руки заняты секирами, но и того достаточно, чтобы четверо вооруженных людей справились с одним безоружным эльфом, да еще и закованным в цепи. Он успеет прихватить с собой всего одного, ну, может серьезно ранит второго, а смысл? Янсор внезапно понял, что хочет жить. Пусть всего несколько часов, но жить.
— Это похоже на правду, — наконец, произнес барон. — Совпадает многое. Похоже, что тебе повезло, Перворожденный. Ты познакомился с самим Белоручкой!
— Кем-кем?
— Разбойник. Слышал про Спока Вертячку? Это был его человек. Белоручка невероятно ловок и живуч. Я гоняюсь за этим смутьяном уже почти двадцать лет. Трижды мы накрывали их банду, но всякий раз он с несколькими верными людьми ухитрялся уйти от облавы и, затаившись на год-другой, опять принимался за старое. Они нападают на мирных путников, грабят…
— … богатых и отдают золото бедным, — вспомнил Янсор.
— Если бы! За пятнадцать лет я не слышал ни об одном бедняке, который внезапно бы разбогател! А если такое все-таки случалось, этот «богач» тут же спускал все деньги в трактире, распивая эль и пиво за здоровье благородного разбойника. И при этом все забывают, сколько жизней на его счету. И это отнюдь не всегда городская стража. Он приканчивает всех, кто имел несчастье видеть его лицо и знать, кто он на самом деле. Видимо, он решил вас подставить, когда вы поехали прямой дорогой и случайно увидели дело рук его «вольных стрелков».
— Хоррен, — медленно промолвил Янсор, — не прятался в тех кустах от разбойников. Он…
— Он всегда сидит в засаде и не лезет в бой, почему его и прозвали Белоручкой. Уж если он кого-то убивает, то чужими руками. Или чужим оружием, как в случае с тобой, Перворожденный. Кстати, Хоррен — лишь одно из его имен. Как его зовут на самом деле, похоже, знает только он сам.
— Значит, мы ни в чём не виноваты? — Янсор посмотрел на свои стилеты. Оба — и тот, украденный, и второй, конфискованный при аресте, лежали рядышком, как и положено двум братьям-близнецам.
— Каждый, если разобраться, в чем-то да виноват. Ты вот — дезертир. И будь на моем месте любой другой Перворожденный, я бы тебя повесил как дезертира… или как там у вас казнят?
— Используют в качестве мишени для стрел.
— Что? — барон опять оживился. — Это хорошая идея…
Янсору стало плохо. Не так, чтобы упасть в обморок, хотя от усталости, недосыпа и волнения и так уже кружилась голова, но в глазах потемнело, и сердце пропустило несколько ударов. Значит, всё-таки отсроченное проклятье его достало… А остальные?
— Он теряет сознание, — издалека послышался смутно знакомый голос. — Держите его!
Чувствительная оплеуха привела в чувство. Бывший браконьер обнаружил себя сидящим на лавке. Стражник бил его по лицу. Последний удар вышел мастерским — голова мотнулась, губу пронзила боль, а рот наполнился кровью.
— Хватит! — жёстко приказал барон. — Дайте ему воды!
Янсору стало стыдно. Он же столько лет бегал от опасности, не пал духом, когда по нескольку дней голодал, мок и мёрз на голой земле, скрываясь в лесу, как дикий зверь, когда его травили собаками, как животное, когда ему было намного хуже, чем сейчас. И вдруг…
— Ты актёр, — это был не вопрос, а констатация факта. — И хороший актёр, уж можете мне поверить. Я видел вчера ваше представление. Это лучшее из того, что мне случалось наблюдать на подмостках. И я предлагаю… нет, я хочу, чтобы вы сыграли ещё одну роль. Роль, от которой будет зависеть не только ваша жизнь!
Усталость в конце концов сморила пленницу, и девушка уснула на соломе, свернувшись калачиком и закутавшись в плащ. Она спала так крепко, что не расслышала скрежета ключа в замочной скважине, скрипа отворяемой двери, и лишь тяжелые шаги по лестнице заставили ее открыть глаза.
На сей раз, разбойников было двое. Один — тот, что приносил ей мясо и вино и менял свечи, — держал над головой факел. Другой стоял позади него, низко надвинув на глаза капюшон. Пока пленница спала, маленькая свечка прогорела целиком, и факел в руках тюремщика был единственным источником света. Жоанна приподнялась, закрываясь рукой от огня.