Ветер крепчал, насквозь пронизывая промокшее тело острыми иголками. Занятая борьбой за жизнь, я пропустила тот момент, когда небеса начали щедро изливать сверху вниз настоящий водопад.
Трясясь от холода, достигающего последней косточки в коченеющем теле, не сохранившем ни капельки тепла, я пыталась укрыться от низвергающихся потоков. Раздумывать долго не оставалось сил, да и освобожденный от воспоминаний мозг плохо ориентировался в понятиях 'правильно - неправильно'. Решив проникнуть в первый же попавшийся дом, я пробила в двери брешь, в которую худенькое тело просочилось без труда.
На своё счастье, хозяев в доме не оказалось, иначе у них могли быть большие неприятности в связи с моей маленькой персоной. Но дома без хозяев имеют один маленький недостаток - они холодные и неуютные. По коридорам гуляли сквозняки, зато в комнатах, благодаря толстым стенам, маленьким окнам, а также сравнительно небольшим размерам, было намного теплее.
Забравшись под одеяло, удалось согреться и неплохо выспаться, несмотря на мучившие кошмары.
Мне снились птицы, большие и черные, их черно-сизое оперенье отливало холодной сталью. То, как безмолвно они летали, - совсем низко над землей, - вызывало отвращение. Взмах рукой, и стая полыхнула большим костром, закрывшим небеса. Зрелище скукоживающегося, как прогорающая бумага, неба, ужасало.
Холодная комната враждебно прислушивалась к сдавленным рыданиям. Неужели это плакала я?
Гроза прошла.
Поднявшись, я пустилась гулять по насупившему, недовольному присутствием чужака, дому. Голод безошибочно вывел меня на кухню. Отыскав в кладовой парочку головок лука, сыр и затвердевшую булку, кое-как затравила червячка. Пройдя черед коридор в другую часть помещения, я зачарованно замерла на пороге.
Потому что оказалась в магазине с одеждой. Перед большим, сверкающим в рассветных сумерках, стеклом, манерничал красавец-манекен, в темном костюме, блестящем черном плаще и шляпе с высокой тульей, с элегантной тросточкой в руках. За манекеном-мужчиной жеманно пряталась тоненькая девичья фигурка, запакованная в платье на кринолине, окружившим искусственную талию фестонами белой ткани, натянутой на обруча. Повсюду в комнате красовались наряды различных цветов, фасонов, на любой случай жизни, для любого времени года и суток. Платья домашние, платья для прогулок, платья бальные, костюмы для верховой езды, пальто, плащи, подбитые дорогими мехами, а так же мехами попроще и подешевле. Пеньюары, юбки, сорочки, манто, боа - целые горы прелестных тряпок.
Со всех сторон комнату охраняли высокие зеркала. Гладкая поверхность отражала стройные аккуратные ряды с вешалками, манекены, тени светильников, столы, лавки, стулья.
Сойдясь с двойником поближе, я с любопытством рассмотрела саму себя. При росте в пять футов, судя по всему, вес мой никак не мог превышать девяноста девяти фунтов. Округлые ягодицы мягко перетекали в тонкую талию. Не пышная, но упругая грудь выглядела аккуратной. Округлые плечи удерживали длинную гибкую шею. Силуэт фигуры очертанием напоминал маленькую скрипку.
Лицо с первого взгляда производило впечатление кукольной приторности: прямой носик, мягкие губки, белая гладкая кожа, округлый подбородок в ямочках. Из образа жеманной красавицы выбивались глаза: черные, матовые, без блеска, они напоминали два омута, в которых пряталось нечто злое и сильное, в любой момент готовое вырваться на свободу.
Пройдясь пару раз туда и сюда, я остановилась у платья из набивного ситца, с рукавчиками-фонариками и рюшами на груди, с юбкой в пол. Такое вполне под стать дочке горожанина, не слишком богатого, не слишком бедного. Обыкновенного. Поверх платья пришлось набросить плащ с широким капюшоном, отороченным мехом неизвестного пушистого четвероногого зверька.
Переодевшись, я вновь подошла к зеркалу. Из его глубины на меня смотрело сразу два облика: ребёнок и женщина. Обе маленькие и хрупкие, с точенными мелкими чертами лица, с белой мраморной кожей, как у всех рыжих, но без единой веснушки. С темно-огненной массой мелких длинных кудряшек, что словно рамка подчеркивали белизну кожи, с неожиданно черными, изогнутыми, как у куклы, ресницами.
Звук приближающихся шагов заставил вздрогнуть.
- Кто здесь? - донесся раздраженный голос.
В неровном утреннем свете выплывшая из сумерек женщина выглядела бледной и сердитой.
- Что ты здесь делаешь? - сдвинула она брови.
Что, интересно, следовало ответить: 'Ворую ваши платья?'.
Я пожала плечами:
- Ходить нагой не принято. Извините, решила у вас позаимствовать кое-что из одежды. У вас её так много.
- Да что ты говоришь? Подумать только! Откуда взялась такая милая непосредственность в наш довольно посредственный век? А ну, снимай с себя одежду, нахалка. Немедленно снимай!
- Не стану, - отодвинулась я от неё на всякий случай.
- Просто слов нет! - всплеснула женщина руками. - Да я сейчас Дознавателей позову! Нет, ну виданное ли дело? Я тебя застукала за воровством, готова по доброте душевной отпустить, - понимаешь? Так что пошевеливайся, пока я добрая.
- Маэра, если я сниму одежду, то все равно попаду к Дознавателям. Предпочитаю сделать это одетой.
Игнорируя её намерения задохнуться от возмущения, я направилась к выходу.
- Всего доброго.
Мне не препятствовали, - возможно, у хозяйки дома оказалась хорошо развита интуиция.
С рассветом улицы наполнились множеством звенящих голосов. По мощеным улочкам стучали деревянные обода колес, острые женские каблучки, тяжелые мужские трости. Пищали многочисленные детские голоса; хрипло лаяли собаки.
Даже деревья, явственнее шуршали едва тронутыми осенней кистью золотыми кронами.
Кое-где ещё продолжали клубиться клочки разошедшегося к полудню тумана. Впрочем, они ни сколько не мешали наслаждаться видом. На высокой набережной реки Рив удобные скамейки, украшенные резными поручнями, приглашали присесть, отдохнуть, понаблюдать за неспешным, размеренным течением вод. Часть города виднелась отсюда, как на ладони: умытая яростной ночной грозой, окутанная не до конца ушедшими снами.
Ещё немного поплутав, удалось выйти на торговые ряды, где бойкие торговки вывешивали товар в надежде завлечь привередливого покупателя. Толстые кровяные, копченные, сыроваренные колбасы, душистые головки сыра, ароматные крендельки, толстые сладкие пирожки с золотистой корочкой! Чувство голода, вызванное отрадной для взора картиной, пересиливало и гордость, и застенчивость.
Потоптавшись немного у порога булочной, я вошла. Пожелав доброго утра толстухе за стойкой, спросила, не будет ли та так любезна? Не окажет ли милости? Не угостит ли булочкой?
- Если я стану угощать бесплатно, то разорюсь, - бездушно отрезала торговка.
Окинув беглым взглядом, добавила:
- Здесь не подают милостыни.
Отвернувшись, поставила точку в разговоре.
Много позже, приходилось тихонько раскаиваться в той, самой первой, расправе, свершенной в голодной горячке. Но угрызениям совести, следует признать, всегда не хватало глубины.
Собрав булочки в подвернувшийся под руку пакет, я покинула место преступления, вернулась на Набережную и с удовольствием подкрепилась. Недоеденные кондитерские трофеи, превратив в крошки, оставила в кормушках птицам. Благодарные пичуги, совсем не похожие на монстров из страшных снов, радостно чирикали.
Почти против воли ноги сами повлекли назад, к булочной. Оказалось, что у распахнутых дверей уже стояли люди. Судя по форме, Дознаватели.
Всеобщее внимание привлекал красивый светловолосый мужчина в пижонских кожаных штанах и черной рубахе, застегнутой совершенно непонятным образом (ни пуговиц, ни крючков, ни шнуровок на неё не было: какие-то непонятные металлические штыри да шарики). Глаза, яркие до неприятного, - до дрожи в коленках, до мурашек на руках, - выдавали в мужчине аристократа-мага. У простых людей такой синевы во взоре не встретишь.
Как и многие другие, я, не отрываясь, смотрела на него, пока из булочной не вынырнул лысый коротышка с пухлым подбородком, маленькими ручками и проницательными глазками-буравчиками, старательно прячущимися за толстыми, как у ребенка, щеками и толстым мясистым носом:
- Комсор, они не ошиблись, дерьмо как раз по нашей части, - громогласно оповестил коротышка улицу. - Магия! - вырви мне упырь селезенки, плюнь ядовитая грыза в глаза.
Хрустнув упаковкой, он отработанным движением забросил в рот жевательную пастилку.
- И чё теперь делать? Носиться с этой мелюзгой?
- Раз по нашей части, значит, будем носиться, - пожал его начальник широкими плечами. - Здесь ничего не поделаешь.
- И кого посетила мысль применять Синее Пламя, чтобы пришить какую-то невзрачную простолюдинку, а? Это ж магия такого уровня, что ого-го! А тут Синем Пламенем - простую бабищу! Нет, ну это как по муравью бомбой фигарить. На хрена, - спрашиваю?
Блондин, видимо почувствовав мой пристальный взгляд, повернулся и подмигнул мне. Довольно игриво, кстати.
Отвернувшись, я поспешила уйти.
Осенью дни прекрасны, но коротки. Вскоре бегущие по небу облака, поначалу лишь прикрывающие солнечное сияние, сгруппировались в тучу, и погасили его. Поднимающийся ветер лениво играл успевшей высохнуть под полуденными лучами солнца, листвой.
Улицы быстро пустели.
Очередное место, куда занесли меня ноги, выглядело не презентабельно, хотя назвать его некрасивым не поворачивался язык. Элегантные фронтоны домов венчали либо остроконечные шпили, либо объемные, выпуклые купола, щедро покрытые сусальным золотом и ляпис-лазурью. Сверкающие разноцветные стекла отбрасывали на плиты, покрывшие землю, радужные блики.
Ещё не до конца стемнело, но фонари и рекламные щиты переливаясь огнями. Изображения девиц с высоко поднятой грудью, смазливых юнцов с раскрашенными лицами и в мокрых рубахах, липнущих к телу, призывно глядели со всех сторон. На улицах царила особая красота. Красота утонченного, болезненно-рафинированного разврата. Красота извращенная, в равных пропорциях вызывающая любопытство и омерзение: огни, мрамор, тела в шёлке одежд, нагота в блеске драгоценностей. Каскад волос, искусно заплетенных и причудливо распущенных; магия округлых грудей и широких плеч; музыка, смех, стоны наслаждения, крики экстаза. Настежь распахнутые, зовущие двери.
На другом конце узкой улицы появился экипаж. Прогромыхал и остановился прямо напротив меня, плавно покачиваясь на новых рессорах. Дверца распахнулась бесшумно.
- Вы свободны, маэра? - проворковал слишком высокий для мужчины, голос. - Могу я предложить вам составить мне компанию?
Идти мне всё равно было некуда, поэтому я без колебаний нырнула в нутро лакированной черной кареты, усаживаясь напротив любезного господина.
Дверца так же беззвучно закрылась, стоило оказаться внутри деревянного передвигающегося ларчика, приятно пахнущего свежим лаком.
Мужчина кончиком трости бесцеремонно отбросил с моего лица капюшон.
- Ты мне нравишься, - довольно мурлыкнул он. - И возраст вполне подходящий. Не часто встретишь на улочках такой юный лакомый кусочек. На кого работаешь?
Боясь ляпнуть что-нибудь не то, я предпочла хранить молчание.
- Сколько?
Недоумение, крупными буквами написанное на моем лице, видимо, его допекло:
- Сколько берёшь за свои услуги? - рявкнул он.
- Мне нравится перстень, - кивнула я на длинные, гибкие пальцы, украшенные массивным перстнем с изором.
- Не смеши! Ты и четверти его цены не стоишь...
Я приподняла брови, не зная, что делать дальше. Честно говоря, кататься мне уже надоело, и собеседник попался суетливый и неприятный.
- Ты крайне утомительна, - манерно вздохнул мужчина.
Прекратив разглядывать ногти, он посмотрел в упор так, словно иголку в бабочку вгонял. Лицо до сего момента почти полностью скрывал высокий воротник, так что я только теперь увидела на глазах 'клиента' стеклышки очков, заключенные в тонкую сверкающую оправу.
- Как тебя зовут? - спросил он.
В ответ получил молчание.
- Я спросил, - с нажимом повторим 'клиент', - как твое имя?
Он мог бы кричать и громче, это ничего бы не изменило. Я не могла бы назвать ему собственное имя, даже если бы захотела - я его попросту не помнила.
- Я предпочту выйти. Остановите карету, - проговорила я.
- Сядь!
Карета остановилась.
Мужчина не пытался выказать хорошее воспитание, достойное его высокого положения, спрыгнув на земле, даже руки мне не протянул. Выбираться из экипажа пришлось самостоятельно.
Грубо схватив за руку, меня без церемоний перетащили через порог какого-то дома.
Щелкнув огнивом, мужчина зажег свечи в канделябре. Свет храбро попытался побороть темноту, но был обречен на поражение, лишь умножая количество теней. Звуки шагов гулко отзывались эхом от холодных стен и высоких потолков.
- Выпьем? - предложили мне с улыбкой, показавшейся мне гаденькой.
Я отказалась.
- Что ж, - ухмыльнулся он, пожимая плечами, - если прелюдию ты считаешь излишней, я не прочь перейти к главному...
- Пустите! - попробовала я отбиться, но не преуспела.
Пока магия во мне дремала, шансов против здоровенного мужика у четырнадцатилетнего подростка было не много.
Язык, скользким угрем устремился в рот, мокрые холодные губы напомнили отощавших за зиму жаб. Я никуда не могла укрыться от рук, костлявых и липких, жадно шаривших по ногам. Ничего, кроме отвращения, не испытывая, я вырывалась изо всех сил. Упиралась руками в плечи, широкие и твердые; брыкалась, как взбесившийся жеребёнок; изворачивалась, кусалась. Когда все оказалось бесполезным, использовала классический женский прием: ударила коленом в пах. Возможно, будь я женщиной, оно и сработало бы. Но, учитывая разницу веса и роста, противнику удар был, как слону - комариный укус.
Встав надо мной на четвереньки, мужик спустил штаны. Дыбящийся, бледно-розовый, влажный, покрытый вздутыми венами, член, показался мерзким и уродливым.
- Хватит таращиться, - глумливо улыбнулся он мне в лицо. - Давай, отрабатывай заказанный перстень.
Я замотала головой:
- Нет.
- Хватит последнюю девственницу корчить! Бери в рот...
Я поняла, что сейчас умру. Скончаюсь от гадливости:
- Лучше засунь его себе в задницу!
Мужик с силой прижал мое лицо к восставшему 'жезлу', разом отсекая ненужные ему прения. По щеке скользнула влага, липкая, горячая. У меня не оставалось выбора. Я поняла, что должна это сделать. И - сделала.
Сжала зубы на единственном достоинстве, бывшем у этого человека.
Крик боли вперемешку с возмущением резанул по ушам.
Воспользовавшись тем, что меня больше не удерживают, я бросилась в ближайшую дверь. На мою беду, она оказалась внутренней. В маленьком коридорчике пряталась тонкая винтовая лестница. Не раздумывая дважды, подхватив разорванные, волочившиеся по полу, юбки, я начала подниматься. Улыбнулось миновать несколько пролетов, до того, пока руки преследователя кольцом не сомкнулись на талии.
- Сука!!! - задышал он над ухом.
Резко откинув голову, затылком ударила гаду по зубам. Он отпрянул. Дужка очков треснула, по стеклам потянулась тонкая паутинка трещин.
Уж не знаю, как сама, но противник выглядел жутко и смешно: без штанов, с волосатыми ногами, весь в кровоподтеках, с безумно вытаращенными глазами, со свалившимися очками... прозвеневший в тишине смех для меня самой стал неожиданностью.
На щеке мужчины задергалась жилка:
- Я тебя убью, трущобная крыса, - сказал он спокойно, тихо и твердо.
Сказал перед тем, как ударить. Попади кулак в цель, слова стали бы пророческими. Но я увернулась и мы кубарем покатились по лестнице.
Уцепившись за поручни, мне первой удалось остановить падение. Противник поднялся на ноги несколькими ступенями ниже. По его виду я поняла, - он сейчас убьёт меня, и в руке словно сам собой загорелся алый огненный шар.