Глаза Лидии увлажнились, ей было тяжело наблюдать за всем и бездействовать, хотя она отчетливо понимала – увиденное всего лишь воспоминание, она бессильна. Продолжать так она не могла, понимала, что и Гавриил видит, вспоминает и переживает все это еще раз. Она перемотала его память к событиям последней ночи словно кинофильм, не хотела заставлять его проживать эти кошмары еще раз.
Лидия видела Гавриила, немного сутулого и прихрамывающего на левую ногу. На нем была все та же изношенная, но в тоже время чистая одежда. Гавриил подошел к темному, слабоосвещенному строению, смахивающему на ангар, тому самому, в котором, чуть позже, этой же ночью, его попытаются убить. Опустив ящик с красными яблоками, он с трудом открыл сильно скрипящую и проржавевшую дверь. Внутри Гавриила ждал еще один работник порта – Рамиль, весьма крупный детина. Его прозвали "Рама" и вполне заслуженно, за громоздкое тело, но более известен Рама был другим. Каждый знал: если Рама на смене, то непременно предложит что-нибудь позаманчивее сигарет. Так оно и вышло. Они обменялись приветствиями, и Гавриил полез во внутренний карман своей куртки за сигаретами – в пачке осталось совсем немного. Шутником Рамиль был неважным, потому и шутка про то, что Гавриил курит слишком много, оказалась вовсе не смешной, скорее, предостерегающей. Впрочем, она все же не помешала ему с гордостью и самодовольной улыбкой, жестом попросить Гавриила убрать пачку, а сам он тем временем достал самокрутку и ее неожиданное появление из внутреннего кармана куртки-ветровки Рамы, несколько обрадовало Гавриила и глуповатая улыбка, вмиг овладевшая его лицом, подтверждала это.
Они поспешно выкурили самокрутку, чтобы их отсутствие не сильно бросалось в глаза Михалычу, затем попрощались. Выходя, Гавриил поднял ящик с яблоками и, прихрамывая, направился к месту разгрузки. Ощутив со спины легкое дуновение ветра и чье-то присутствие, Гавриил не успел обернуться, как глаза его затянуло темной пеленой. Испугавшись резкой потери зрения, он выронил ящик, а сразу после все его тело пронзило мучительной болью.
Лишь на мгновение, прочувствовав испытанную Гавриилом боль, Лидия тут же одернула руки от его головы, настолько она была невыносима. От увиденных бесконечных страданий, мук и унижений, сопровождавших Гавриила на протяжении всей его жизни, слезы наворачивались на ее глаза. Она узнала далеко не все, но их сознания на мгновения стали единым целым пока Лидия "читала" его прошлое, от того и понимала, каким мучительным оказался путь Гавриила от ребенка до мужчины. Лидия с трудом сдерживала желание разрыдаться, смотря на Гавриила, который теперь казался полностью опустошенным. Он увидел и вспомнил все то, что так отчаянно старался забыть, то, что скрыло от его памяти подсознание и время. Прокручивая в голове свое прошлое, он с ухмылкой вспоминал, как хотел стать добродушным и отзывчивым человеком. Когда-то давно он искренне хотел этого. В своей юности он с непреодолимым рвением и детской наивностью старался помогать везде, где только мог, но все это отняли у него его родители, их воспитание, а точнее полное его отсутствие. Гавриил рос в одиночестве, предоставленный сам себе. Еще будучи ребенком он хорошо уяснил урок, которым не пренебрегал ни разу – относись ко всем ровно так же, как они того заслуживают. Во многом отношение к нему окружающих людей постепенно лишало его чувства сострадания, а с течением времени привился цинизм, отчужденность и, наконец, оставшуюся пустоту заполнило безразличие. Гавриил давно принял свою роль в спектакле жизни – отчетливо понимал, что был рожден самым обыкновенным ребенком, в самой заурядной семье с типичными проблемами. Этот самый обыкновенный ребенок повзрослеет, проживет привычную жизнь, состарится и умрет, или умрет, не успев состариться – тут не угадать. От этого не уйти, не сбежать. Это путь, который, так или иначе, проходит каждый человек.
Виктор стоял все также ровно, лишенный любых переживаний. Его интересовало только одно: верны ли его догадки о том, кто сотворил Гавриила. Ожидая ответа, он жадно и вопросительно сверлил своими черными глазами Лидию.
– Ничего, – с трудом выдавила из себя Лидия. – Он ничего не видел. Все произошло очень быстро.
Идеально гладкое лицо Виктора вдруг скривилось в ужасающую гримасу, хмурые глубокие морщины, внезапно появившиеся по всему лицу, отдавали раздраженностью и неистовой злобой, и, в туже секунду, на лице вновь показалась маска привычной непоколебимости и безразличия.
– Значит, он бесполезен, – равнодушно проговорил Виктор, – Клим, не забудь вырвать ему язык. Виктор развернулся и быстрым, уверенным шагом направился к дверям.
На каменном лице Клима читалась некая радость от предвкушения убийства, кажется, он даже едва заметно улыбнулся уголками своего, точно высеченного из камня, рта. Своими медленными и тяжелыми шагами он, в предвкушении расправы, шел к сидящему в кресле Гавриилу. С каждым звуком глухих шагов Клима Гавриил понимал, его смерть все ближе. Своей огромной рукой Клим без труда обхватил голову Гавриила и медленно, наслаждаясь каждой секундой и звуком стонущей под давлением кости, сжимал его череп. Лидия отвернулась, чтобы не видеть того, что вот-вот произойдет.
– Ты даже не произнесешь молитву? – ехидно поинтересовался Гавриил, всматриваясь в черные и глубокие, как пропасть, глаза огромного Клима.
– Постой! – резко бросил Виктор, уже стоявший подле Гавриила. Клим моментально ослабил хватку и убрал руку, Гавриилу даже не удалось уловить его движений взглядом.
– Смерти ты не боишься. Это похвально. Скажи мне, – начал Виктор, немного наклонившись, – Ты хочешь жить? Гавриил неопределенно покачал головой.
Виктор передразнил мямлящие движения Гавриила и весьма точно, настолько точно, чтобы дать понять – они не развеселили его, а лишь взбесили, да так, что он своей худощавой рукой вцепился Гавриилу в челюсть:
– Как твое имя? Отвечай!
– Гавриил, – с трудом проговорил он, – Меня зовут Гавриил.
– У тебя сильное имя, Гавриил, – продолжил Виктор, освободив его челюсть от своих худощавых белых пальцев, – а ты достаточно силен, чтобы побороться и отстоять свое право на жизнь среди нас, Гавриил?
Лидия повернулась и удивленно посмотрела на Виктора. Впервые, за столь долгое время, она стала свидетелем того, как Виктор смилостивился. Сейчас он находился в шаге от сохранения жизни совершенно незнакомого ему человека. В тоже время Лидия, знающая Виктора уже очень давно, отчетливо понимала, что он делает это не просто так. Виктор уже наверняка понял и рассчитал полезность Гавриила, знает, как будет использовать его. Ведь прежде он никогда не прощал ошибок, был строг, суров и не щадил никого за проступки.
Виктор неторопливо ходил вокруг Гавриила, сидящего в кресле. Он напоминал удава, вальяжно извивающегося вокруг уже почти не сопротивляющегося тела своей жертвы в готовности задушить ее.
– Ты, Гавриил, – неспешно, отчетливо произнося каждое слово, говорил Виктор, – совершенно случайно получил дар, за который каждый человек готов совершать ужасные поступки, пойти на что угодно, вплоть до убийства. Так скажи мне, Гавриил, как далеко ты готов зайти, чтобы сохранить этот дар?
– О каком даре мы говорим? Божья благодать меня не интересует, – уточнил он. Виктор широко улыбнулся словам Гавриила, и вновь показались его неестественно большие зубы с клыками.
– Божья благодать – ничто, в сравнении с силой, что зреет в тебе, Гавриил, – произнес Виктор с непередаваемым чувством энтузиазма, – Я говорю о бесконечной, как сама вечность жизни и возможностях, которые не снились ни единому смертному, даже в самых смелых его грезах.
Каждое слово, исходящее из уст Виктора, необъяснимо и все больше и больше вселяло в Гавриила желание проникнуться и познать все прелести сказанного.
– Это безграничная власть и мощь, Гавриил. Она может стать абсолютной, если ты готов и достаточно силен, чтобы принять ее, управлять ею, совладать с ней.
Гавриил слушал и внимал каждому слову, произносимому Виктором, однако, мысли его крутились вокруг вновь обретенных воспоминаний, они не давали ему покоя. Каждая частичка забытого прошлого показывала Гавриилу то, каким жалким, немощным и никчемным он был на протяжении всей его бессмысленной, переполненной ненавистью к самому себе и окружающим жизни. Отвратительное, пропитанное дешевым алкоголем дыхание отца и омерзительный голос матери-истерички, сопровождавшие его на протяжении всего его детства. По какой-то причине, вспомнилось даже противное лицо толстого Максима, одноклассника Гавриила, его постоянная издевательская улыбка, и кривые, уродливые желтые зубы. Впрочем, сейчас, Гавриил вспоминал Максима и его заплывшее с юношества жиром лицо с улыбкой и некоторым чувством удовлетворения, поскольку этот момент триумфа над Максимом, и, в первую очередь над самим собой, он запомнил особенно тщательно.
Все случилось, когда Гавриилу едва исполнилось пятнадцать. Своеобразным подарком на день рождения Гавриила послужила жвачка, прилепленная Максимом к стулу его парты в кабинете химии. Жвачка эта затем очень некстати оказалась на его брюках. Единственных брюках. Сев на нее, Гавриил в тот же миг стал предметом звонких насмешек своих одноклассников. Гавриил, как сейчас помнил этот жар, подступающий к голове, чувствовал это легкое удушье от стыда и смеха его одноклассников, тыкающих в него пальцами, будто в прокаженного, чувствовал, как неуправляемо багровело его лицо. Помнил он и лицо бездействующей учительницы Светланы Николаевны. Когда-то давно Гавриил, как-то не подумав обозвал ее "одуванчиком" за ее белые волосы и прическу очень напоминавшую, собственно, одуванчик. Прозвище быстро подхватили остальные ученики, и приелось оно еще быстрее. Светлана Николаевна, даже будучи взрослым человеком, затаила обиду на ребенка, потому и никак не отреагировала на шалость жирного Максима, видимо, считала происходящее своего рода наказанием для Гавриила, а он все продолжал краснеть пока, наконец, не лопнул и выместил весь накопленный годами гнев, на ржущего, точно конь, во всю глотку Максима. Впервые за все время, что-то, полученное от негодных родителей пригодилось Гавриилу. Он набросился на толстяка почти в точности так же, как его мать набрасывалась на него самого. Гавриил каким-то чудом повалил неуклюжего Максима и, оказавшись на нем начал лупить его. Сначала ладонями, затем, когда смех детей сменился пугающей тишиной, руки Гавриила как-то сами, будто бы инстинктивно сжались в кулаки. Тишина сменилась глухими ударами. Он продолжать бить его по лицу, шее, груди. Гавриил бил, не целясь, беспорядочно, охваченный гневом, почти стучал по тучному, мягкому телу. Другие мальчишки сначала встревоженно смотрели, но после того, как Максим завопил от боли, бросились оттаскивать уже озверевшего Гавриила. Позже Гавриил, разумеется, оказался виноватым. Никого не заботила причина драки, потому Гавриил, получил выговор от руководства школы, разъяснительную беседу с участковым и, разумеется, сильную взбучку дома.
Он вспомнил каждое лицо бесконечного множества людей, насмехавшихся над ним. Каждое из них приводило Гавриила в дикую, неистовую ярость, пробуждало в нем совершенно не свойственную ему агрессию. Глубоко увлеченный собственными мыслями, он вцепился в обитые красной кожей подлокотники кресла. Никогда прежде он не ощущал в себе столько ненависти, одурманивающей силы и злобы одновременно. И эти ощущения начинали нравиться ему, с каждой секундой все больше и больше.
Виктор, тем временем, с интересом наблюдал за реакцией и поведением Гавриила, он смотрел на него пронзающим взглядом, и, кажется, прекрасно знал, о происходящем в голове Гавриила, понимал его чувства и безошибочно нащупал то, чем можно его подстегнуть.
– Существует лишь один способ избавиться от тягот прошлого, Гавриил, – начал Виктор, немного выждав, тихим, но уверенным голосом, словно гипнотизируя Гавриила.
– И какой же? – произнес Гавриил, с трудом оторвавшись от своих мыслей.
– Забыть о них, принять настоящее и творить в нем будущее, и я, с превеликой радостью, предоставлю тебе эту возможность, если ты докажешь, что достоин ее.
Гавриил, глаза которого секунду назад, чуть ли не искрились от переполняющего его гнева, посмотрел на Виктора на удивление спокойным и холодным, почти отсутствующим взглядом. Будто бы все тяготы остались в прошлом, и сейчас есть лишь одна цель, самая важная – сохранить свой дар. Любой ценой.
– Что от меня требуется?
Виктор услышал желаемое и тут же немного ободрился, а на лице, кажется, даже проскользнуло некое подобие улыбки.
– Видишь ли, так случилось, что тебя сотворили без моего ведома, без согласия и собрания Синклита Хранителей. Подобный произвол неприемлем, а наказание за это деяние только одно – смерть. Однако, как я уже говорил, у тебя есть возможность сохранить свою жизнь. Ты должен найти того, кто сотворил тебя, и, – Виктор сделал небольшую паузу, – убить его.
– Я согла… – начал Гавриил будто заговоренный.
– Это равносильно самоубийству! – неожиданно резко вмешалась Лидия, не дав Гавриилу закончить. – Убей его прямо сейчас и не трать время попросту, Виктор. В одиночку ему никогда не найти Хранителя, создавшего его, и тем более, не победить.
Гавриил заметил, как на короткое мгновение щека Виктора судорожно дернулась. Очевидно, ему пришлось не по нраву то, что Лидия перебила его. В какой-то момент Гавриил был почти уверен в том, что за вмешательство Виктор одарит пощечиной и ее, но, к счастью, оказался не прав. Все же преклонный возраст Лидии, и ее умиротворяющее старческое лицо чудесным образом рассеивали любую агрессию, да и Виктор, как показалось Гавриилу, относится к пожилой женщине с чувством глубочайшего уважения. Потому, в ответ, Виктор лишь широко улыбнулся, будто хотел, чтобы Лидия вмешалась:
– Разумеется, Лидия! Твоя проницательность вновь тебя не подвела, – самодовольно парировал он, – Именно поэтому, я хочу, чтобы ты помогла Гавриилу. Твои навыки и знания, Лидия, придутся как нельзя кстати. Ты поможешь ему освоиться, привыкнуть и найти виновного, но убить его он должен сам. Это будет моим последним указанием тебе. Исполни его и я дарую тебе не только свободу, но и то, чего ты жаждешь больше всего.
И Виктор, разойдясь широченной улыбкой, умолк, наслаждаясь тем, как прежде умиротворенные глаза Лидии заиграли волнением и вспыхнули совершенно необъяснимой радостью от сказанного им.
– Даю слово, Лидия, – уверенно продолжил наседать Виктор, – Ты будешь свободна, вновь красива и молода. За все это время ты ни разу не заставила меня усомниться в тебе. Помоги мне в последний раз и щедрость моя будет безграничной.
Лидия, не раздумывая ни секунды, молча и покорно склонила голову.
Мог ли Виктор искусно убеждать, или это было умелым манипулированием, Гавриил не знал. Ровно, как и не представлял того, что могло настолько быстро изменить мнение женщины, стоявшей перед ним и, по какой-то причине, переживавшей за него.
– Уведите его, – бросил Виктор, повернувшись к темной стене. Девушки, стоявшие у Гавриила, ловко подхватили его как ребенка и без труда, во многом потому, что он особо не сопротивлялся, уволокли из комнаты. Лидия направилась вслед за ними.
Виктор убедившись в том, что остался один, приоткрыл рукав своей ослепительно белой рубашки, на котором блеснула запонка в виде акулы, отражавшая всю его хладнокровную сущность, посмотрел на весьма скромные стальные часы на матово-черном ремешке – без одной минуты полночь. Его взгляд в ожидании чего-то устремился в темную, пустую стену, и только Виктор услышал, как на матово-черном циферблате минутная стрелка влилась в часовую, указав на отметку в двенадцать, стена замерцала человеческими силуэтами. Поначалу их было два, позже появились еще двое.
– Кажется, кто-то решил пренебречь правилами этики, – начал Виктор еще раз окинув взглядом часы, – Наверняка, каждый из вас уже знает о случившемся. При неизвестных обстоятельствах, этой ночью, нами была утеряна одна из капсул.
– Нами? – прервав Виктора, проговорил голос одного из силуэтов, – Тобой, Верховный Хранитель Виктор, была утеряна капсула. Ценой твоей ошибки мы рискуем навсегда потерять возможность сохранить Предков.
– Ты забываешься, Хранитель, – повысив тон, перебил Виктор, – Стоит ли мне напомнить, благодаря чьим усилиям ваши головы все еще на плечах?
Силуэт умолк. Воцарилось недолгое молчание, в котором, казалось, каждый участник беседы вспоминал тот переломный момент, когда Виктор убил Главнокомандующего серафимов его же мечом. Тем самым, что сейчас висел на стене за его спиной. Виктор забрал меч в качестве трофея, но жизнь мальчика, что был рядом в тот момент, того кто займет место Главнокомандующего забрать не смог. Он оставил его одного со словами о том, что жизнь, которую он ему сохранил можно забрать в любой момент. С тех самых пор Орден Серафимов прекратил всяческие попытки мешать планам Бессмертных.