— Алхимик, — протянул гном с непонятным выражением. — И не королевский травник вроде господина аптекаря, да? Давайте, сударыня, я вам налью стаканчик за счёт заведения, а потом мы с вами как-нибудь обсудим одно взаимовыгодное дельце.
— Поддельный антиванский бренди? — хмыкнула я, без труда сообразив, зачем трактирщику нужен алхимик. — Скажу не хвастаясь, сударь, мой был лучше настоящего.
Тот одобрительно прищёлкнул языком и налил мне почти полстакана, достав бутылку откуда-то из-под своей стойки, а потом быстро сунув её туда же.
— Вишанте каффас!
Гном даже вздрогнул, поднимая голову, а я удивлённо обернулась: ругательства на тевене здесь, посреди Морозных гор? Однако ухоженному красавцу, которого портили только дурацкие, по моему скромному мнению, закрученные усики, не было никакого дела до выпивки, которую трактирщик прятал от приличных посетителей. Он смотрел на компанию, засевшую за столом в углу. Я на них толком и внимания не обратила, когда вошла: наёмники и наёмники, разве что компания очень уж пёстрая — и люди, и эльфы, и гном. Это я, оказывается, самое главное умудрилась просмотреть, войдя с яркого света в темноватый зал таверны. Во главе этого стола сидел кунари. Самый настоящий, здоровенный и с рогами что у дракона. Кунари — в цитадели Инквизиции? Чудны, Создатель, дела твои! На каждом его колене устроилось по девице, и кажется, именно это обстоятельство заставляло усатого красавца шипеть ругательства на тевинтерском наречии. Я, честно говоря, всегда сомневалась в таких уж выдающихся любовных качествах подобных громил, но многие женщины (да и мужчины тоже) просто не могут смотреть спокойно на такую гору мяса. Красавец, похоже, был из их числа.
— Десять капель вытяжки кровавого лотоса на ложку генелленского слабительного, — сказала я, хлебнув бренди и понимающе ухмыльнувшись. — Никакого вреда здоровью, сплошной ущерб репутации. Лучше добавлять в баранину со специями: лотос страшно горький, а у слабительного характерный маслянистый привкус.
— Десять капель на такую тушу не мало? — усомнился красавец, ничуть не удивляясь совету и даже не думая негодовать, что лезут тут всякие в его личные дела.
— Ну, вы же не рога ему отпиливать будете, а только заставите заснуть слишком крепко для того, чтобы вовремя успеть на горшок.
— Я этого не слышал! — поспешно заявил гном. — Что пьёте, господин Павус?
Я, не сдержавшись, хихикнула: вот уж точно, павлин — и посадка головы, и взгляд… Времени после завтрака прошло уже немало, и два хороших глотка бренди, от которого я, тупо выживая в последние годы, напрочь отвыкла, приятно шумели в голове, подталкивая к разным глупостям.
Красавец Павус в ответ на вопрос трактирщика только сделал неопределённо-величественное движение смуглой кистью, как-то одновременно и изящной, и крепкой. Я даже опечалилась слегка, сравнив наши руки: и кто, спрашивается, из нас мужчина? А вот он ответил мне этак задумчиво:
— Ну, почему же? Про рога тоже мысль неплохая. О, прошу прощения, где мои манеры? — он церемонно поклонился и проговорил так официально, словно нас представляли друг другу на балу в Халамширале, а не в грязноватой таверне, набитой, несмотря на раннее время, пьяным сбродом разной степени вооружённости. — Дориан Павус, безмерно рад встрече с такой умной, понимающей и отзывчивой женщиной.
— Элисса Стентон, — я даже не пыталась изобразить что-то похожее. Как ни пинал меня Первый чародей, прими Создатель его душу, однако учить тонкости этикета, чтобы пытаться сойти за свою в высшем хасмалском обществе (как же давно это было — словно в какой-то другой, чужой жизни), я не собиралась. Ну вот жаль мне было тратить время на то, чтобы зубрить назначение разнообразных вилочек. «Я помню наизусть дюжину вариантов возбуждающего зелья, — огрызалась я на замечания, что дюжина столовых приборов — это совсем немного. — А ферелденка, знающая правила этикета — это всё равно что дрессированная собачка с бантиком на ушках и в атласной юбочке. Предпочитаю оставаться грязным и блохастым мабари».
— Вы позволите вас угостить, дорогая Элисса? Клянусь, никаких поползновений на вашу честь я не планирую.
Трактирщик отчётливо хмыкнул, я посмотрела на кунари и неопределённо повела плечом: понятно, что ухоженный красавец не планирует ничего такого в отношении не первой молодости, крепко потрёпанной и вообще некрасивой ферелденки, если девки на коленях у рогатого здоровяка так его злят.
— С удовольствием, господин Павус, — сказала я. — А вы, простите мою назойливость, не родственник магистру Галварду Павусу?
— Это мой отец. Вы встречались?
— Да нет, что вы. Я читала его работу об использовании…
— Не надо о моём отце, — попросил тевинтерец с тяжким вздохом. — И зовите меня просто Дориан. Пойдёмте наверх, — предложил он. — Там поспокойнее. — Именно в этот момент наёмники хором грянули что-то вроде «Быки не знают страха, остры у них рога…»
Я кивнула, допила бренди и поставила пустой стакан на стойку, поблагодарив гнома за угощение. Меня не развезло, но определённо становилось душно, а все места возле окон были заняты. Может быть, наверху не только поспокойнее, но и попрохладнее?
Ну да, зато там были храмовники. Целая компания, видимо, недавно вернувшаяся из какого-то рейда, судя по свежим повязкам тут и там. Нас с Дорианом проводили слегка недоумевающими взглядами, из чего ясно было, что пристрастий своих тевинтерец не скрывал и видеть с ним женщину для скайхолдцев было странно.
— Вы с кем-то из них знакомы? — Дориан тоже удивился, но разумеется, не своему выбору, а моему бормотанию: «А я-то хотела посидеть спокойно…»
— Это вы к тому, что мальчики без своей формы, а я так уверенно говорю, что это храмовники? — с пьяной занудной дотошностью уточнила я (нет, всё-таки меня развозило). — Так рыбак, знаете ли, рыбака видит издалека. Нам демоны шепчут во сне: «И ты однажды войдёшь в Золотой Город». Храмовникам лириум в крови поёт: «Ты пылающий меч в деснице Создателя».
— Золотой Город давно уже почернел, — возразил Дориан.
— А был ли он Золотым? — в свою очередь возразила я. — Кто его видел тысячу лет назад? И можно ли вообще верить увиденному в Тени? Знаете, как проходил Истязания мой ученик? Его вообще не хотели до Истязаний этих допускать под тем предлогом, что он слишком слаб как маг и вообще просто ходячая кормушка для демонов. А я заявила, что если господам старшим чародеям жаль чашки лириума для парня, так я куплю для него сама… Ладно, — я тряхнула тяжёлой головой, — речь не о том, что я путалась с контрабандистами… Когда Элрен пришёл в себя, он сказал: «Всё очень просто, я вспомнил, кто я — эльфинажный крысёныш. Представил, что мне опять девять лет, и вёл себя соответственно. Кому бы я поверил, оказавшись в Нижнем городе один, без взрослых? Банде таких же уличных крысят, только человеческих? Или доброму дяденьке, который ласково протягивает руку и предлагает отвести домой?» Но если в Тени верить нельзя ничему, откуда нам знать, каким был когда-то Золотой Город, каким он стал и существовал ли вообще?
— Но любой, кто входит в Тень…
— Видит что-то невнятное, однако поскольку ему уже порядком потоптались по ушам на проповедях, думает, будто это и есть осквернённый Золотой Город. — Я быстро глянула на храмовников, вроде бы занятых своими разговорами, и спохватившись, понизила голос: — Простите, больная тема.
— Вам бы о Тени с Соласом поговорить, — усмехнулся Дориан. — Единственная его любовь, как мне кажется.
— Солас? — удивлённо переспросила я. — Я так понимаю, это не город на самом юге Тевинтера?
— Нет, это эльф-отступник. Очень странный эльф, — задумчиво проговорил Дориан. — Совершенно не похож на долийца.
— Вы знали много долийцев?
— Да насмотрелся на Священных равнинах.
Подошла, повиливая задом и постреливая глазками в отдыхающих храмовников, потасканного вида служаночка и поставила на стол бутылку вина, два стакана и тарелку с виноградом.
— А почистить? — возмутился — и даже, кажется, непритворно — Дориан.
Она в ответ лишь хихикнула, словно он очень смешно пошутил, и двинулась к столу, к которому её подзывал рослый и плечистый, чуть ли не как кунари, тип, у которого уже белки глаз поголубели от принятого за годы службы лириума.
— Давайте, я почищу, — сказала я, вытащила из поясной сумки складной ножичек с узким лезвием, отщипнула первую виноградину, привычным движением рассекла розоватый бочок и остро отточенным кончиком в два движения вынула из виноградины косточки. Дориан восхищённо выдохнул.
— Будь я вашим учеником, — сказал он, — я бы часами мог смотреть на ваши руки. Вы так… совершенно работаете.
— Будь вы моим учеником, — возразила я, — вы бы костерили на чём свет стоит ферелденскую суку, которая заваливает работой, заставляет просиживать в библиотеке всё свободное время и никогда ничем не бывает довольна. «Хоть бы её какой-нибудь храмовник трахнул наконец, чтоб она угомонилась», — это самое любезное и невинное пожелание, слышанное мною от учеников.
— Насколько я знаю, пара «маг и храмовник» не была такой уж редкостью, несмотря на запреты, — сказал Дориан и взял почищенную виноградину из быстро растущей кучки.
— Сэр Брайсен, благослови его Создатель, строго следил за тем, чтобы никого к такому сожительству не принуждали. — Тонкая и точная работа помогала взять себя в руки, даже голова кружиться понемногу переставала, и я решила, что пить больше не буду. Сегодня не буду, конечно, не вообще. — Но на моё счастье, неухоженная собачница, вечно пропадающая в своём подвале, никого особо и не интересовала. Кто хотел молоденькую любовницу, тот обхаживал учениц. Кто хотел опытную и страстную — дам постарше, но хотя бы из тех, что заботятся о своей внешности. И вообще, что это мы всё обо мне да обо мне? Расскажите мне о себе. Как мог тевинтерский альтус оказаться в цитадели Инквизиции? Если это не секрет, конечно?
========== Глава третья ==========
Именно это чувство безжалостного сострадания больше всего пугает магов, привлекших к себе внимание храмовников. Когда храмовников посылают умертвить вероятного мага крови, говорить с ними, взывать к голосу разума бессмысленно, и если они подготовились как следует, то вся магическая мощь их жертвы сводится на нет. Ведомые верой, храмовники являются чуть ли не самой почитаемом и внушающей страх силой в Тедасе»
— Из «Закономерности формы», написано Хальденом. Первым Чародеем Старкхевена, в 8:80 Благословенного века
— Вы остаётесь, госпожа Стентон? — Адан уже отпустил помощников-усмирённых и собирался уходить сам. Всё-таки он был уже не в том возрасте, когда можно работать чуть ли не сутками напролёт.
— Да, мне нужно кое-что закончить.
— Не боитесь оставаться одна?
— Если я что-нибудь взорву или подожгу, наверху, думаю, быстро об этом узнают.
Адан слегка улыбнулся шутке, посоветовал не задерживаться больше, чем на час-другой, и попрощался до завтра. Я осталась одна — чего, разумеется, ничуть не боялась. Работать в одиночку мне было не впервой. Я даже в хасмалском Круге, где храмовники не зверствовали, но строго требовали соблюдения распорядка, выпросила разрешение проводить в лаборатории столько времени, сколько потребуется. Есть процессы, которые нельзя прерывать, объясняла я сэру Брайсену, и тот, поглаживая колено, переставшее ныть под разогревающей мазью, согласился, что может выделить одного из своих людей для присмотра за лабораторией в ночное время. Всё равно кто-нибудь патрулирует подвалы, так пусть заодно и приглядывают за алхимиками, а то мало ли: взрыв, пожар, отравление какой-нибудь ядовитой дрянью…
Что-то взрывать и чем-то травиться я, понятно, не собиралась. Раненых было в избытке, и кое-кто из них до истерических припадков боялся магов-целителей. Но вот целителей много не было никогда, а уж теперь, после четырёх лет войны, осталось и того меньше, так что для формари работы хватало: одного только самого простого, зауряднейшего зелья из эльфийского корня каждый день требовались десятки флаконов — как для разведчиков, так и для бойцов Инквизиции, которые постоянно сталкивались и с монстрами, и с мятежниками всех мастей, и с просто бандитами-мародёрами. Разумеется, такое зелье любой усмирённый с минимальными навыками в алхимии мог изготавливать вёдрами, но лишним оно не было никогда. А параллельно ему можно было заняться приготовлением вытяжки из кровавого лотоса — кто-то не побоялся заготовить его целыми мешками. В просмолённых повязках, что ли, собирали? А то ведь получилось бы как на том уже хрестоматийном званом ужине, когда двенадцать гостей заснули на лужайке, трое в пруду, а одна леди сломала зубы, пытаясь откусить кусок от мраморной статуи отца графини, которую она приняла за торт.
Я и сама озаботилась защитой от ядовитых паров, подумав, что надо бы опять сделать флакончик сонного зелья для себя и таскать в кармане — так… на всякий случай. Руки привычно резали, толкли, растирали, не требуя участия головы в настолько примитивном действе, а голова опять была занята разными невесёлыми мыслями. Может, стоило всё-таки принять предложение магистра Галленуса и сбежать в Тевинтер? Не хочется, конечно, быть бесправной беженкой, полностью зависящей от желания левой пятки магистра, но здесь-то моё положение не так уж сильно отличается от участи неваррского или марчанского мага в Тевинтере. Разве что ошейник не наденут, так если твоя свобода перемещений ограничена часовней, садом и библиотекой, чем ты лучше эльфа-раба? Ох, если бы остатки Круга не зависели так сильно от моих связей с Хартией, удрала бы я вместе с ученицей, не выдержавшей нищей, голодной и в любой момент готовой оборваться жизни в Хасмале… Впрочем, что теперь об этом думать? Тевинтер теперь слишком далеко, чтобы о нём сожалеть.
Я дисциплинированно записала в расходный журнал взятые из кладовой ингредиенты и, поплотнее натянув смоляную повязку, подошла к перегонному кубу: тот стоял под вытяжной трубой, и горлышко колбы было надёжно заткнуто промасленной корпией, но рисковать без всякой нужды не хотелось. Я проследила, как маслянистая капля повисает на трубке змеевика, набухает, тяжелеет и наконец словно бы неохотно срывается вниз — отлично, оборудование незнакомо, но мне всё-таки удалось сразу подобрать нужный режим. Ну, то есть, можно было бы и добавить немного огонь в горелке, но с другой стороны, чем медленнее идёт процесс, тем качественнее получится вытяжка и тем больше удастся извлечь полезных веществ из достаточно дорогого и редкого сырья. Дорогого, главным образом, потому, что немного находится желающих бродить то по колено, а то и по пояс в холодной воде, отдирая пиявок, отгоняя комарьё и задыхаясь в плотных повязках. К тому же недобитые отступники, храмовники, не признавшие власти Инквизитора, просто мародёры и бандиты, расплодившиеся волки — до этой холодной воды, затянутой ярким ковром ядовитых цветов, надо ещё добраться живым и здоровым…
Хлопнула дверь, очень знакомо залязгала сталью броня, и я тоскливо выругалась: совсем забыла про комендантский час для магов! Вернее, привыкла, что ко мне-то требования внутреннего распорядка не относятся, и непозволительно расслабилась в новом, незнакомом месте. Дорвалась наконец до настоящей лаборатории — ну, получи теперь по шее, идиотка.
Храмовников было двое. Тот, что постарше и по… так и просилось на язык «дубовее», но я про себя саркастично поправилась на «преданнее своему делу», решительно двинулся ко мне, но его напарник предостерегающе положил руку на плечо старшего товарища:
— Сэр Симон, формари в защитной повязке, а вы хотите подойти к её ретортам? Она же готовит что-то ядовитое.
— Ядовитое? — переспросил сэр Симон, и вид у него из просто сурового стал совсем уж грозным. — Вы готовите здесь яды, Стентон? — обличающе спросил он.
— Один из основных компонентов сильнодействующего обезболивающего средства, — пояснила я. Пришлось для этого отойти от перегонного куба и сдвинуть повязку вниз, чтобы ответы звучали внятно. — Если раненому требуется ампутация или другая тяжёлая операция, то двадцать-тридцать капель такого средства позволят ему не чувствовать боли, пока он не очнётся. Но горячие пары опасны, да.