— Ваша забота о раненых похвальна, монна Стентон, — сказал младший храмовник. Ну, по сравнению со своим дубовым братом по ордену младший, а вообще-то мужику было уже ближе к сорока, чем к тридцати, пожалуй. — Но существуют правила, а вы их нарушаете. Магам запрещается покидать их башню после девяти вечера вплоть до особого распоряжения Инквизитора или его советников, а время уже без четверти десять.
— И вы больше получаса меня искали? — фыркнула я. — Любой хасмалский маг в ответ на вопрос: «Где эта ваша Стентон?» — должен был ответить, что я, видимо, захлебнулась и утонула в очередном своём котле.
Младший храмовник неопределённо хмыкнул. Похоже, не поверив в такой ответ, они первым делом двинулись искать пропажу в «Приюте Вестника» и, только убедившись, что я была там вчера около полудня и больше не появлялась, отправились проверять лабораторию при госпитале.
— Поскольку вы не захлебнулись и не утонули, — сказал храмовник, — вы должны вернуться в башню магов.
— Хорошо, — кротко согласилась я. — Но посмотрите вон на тот котёл, сэр …?
— Мартин.
Я наклонила голову с видом «рада знакомству».
— В том котле, сэр Мартин, готовятся примерно полсотни порций восстанавливающего зелья, которое вы берёте с собой на разведку и в рейды. Если сейчас я погашу под ним огонь и уйду, завтра утром все полсотни будущих флаконов отправятся в выгребную яму. И кровавый лотос, из которого я ещё и половины полезных веществ не выгнала — туда же. Зря будет потрачено отличное сырьё, из которого могли бы получиться качественные лекарства. Сэр Симон, сэр Мартин, вы действительно считаете, что возвращение в башню лояльного мага, несмотря ни на что остававшегося в своём Круге, стоит таких потерь? Если да, я тушу обе горелки.
Сэр Симон выглядел непримиримым, но сэр Мартин поднял руку, останавливая его.
— Сэр Симон, — сказал он, — я думаю, лучше доложить лейтенанту об этом происшествии. Мне не хотелось бы, чтобы из моего жалования вычли стоимость испорченных зелий. Я могу остаться и присмотреть за монной Стентон, пока вы доложите сэру Аларре обстоятельства этого дела.
Старший храмовник задумался, потом неохотно кивнул. Кажется, угроза потери части жалования и для него была достаточно серьёзна.
— Он был охотником, — сказал сэр Мартин, когда тяжёлая подвальная дверь громко хлопнула за сэром Симоном. — Ловил настоящих малефикаров и не верит в лояльность магов. Да ещё возраст, в котором влияние лириума уже сильнее любых доводов рассудка.
— Ну, почти любых, — придержав усмешку, поправила его я. — Серебро всё же сильнее лириума.
— Пока ещё, — согласился храмовник.
Я кивнула: безумие сэра Симона было уже не за горами, но пока что его навыки охотника на малефикаров были нужны Инквизиции.
— Ребята из Хасмала говорили, будто вы как-то умудрялись добывать для них лириум, когда Церковь их бросила, — вполне по-человечески, а не с холодноватой церемонностью сказал вдруг сэр Мартин.
— Да, я путалась с Хартией, если называть вещи своими именами, — с кривенькой вымученной усмешкой подтвердила я. — Но разумеется, не как шлюха, а в своём… профессиональном качестве: яды, сильнодействующие снотворные… лекарства, впрочем, тоже.
— Создатель многое может простить, если это было сделано с благими целями.
— Чьи-то жизни в обмен на рассудок и жизнь других? — с той же усмешкой переспросила я. — Увы, сэр Мартин, мною двигали исключительно шкурные интересы: без защиты храмовников нас бы разорвали в клочья, а храмовникам был нужен лириум. Не уверен, что Создатель сочтёт такую причину достаточно убедительной.
— Не нам судить о Его замыслах и решениях, — возразил храмовник. — Мы можем только молиться и молить о снисхождении. В конце концов, если бы Он хотел видеть нас совершенными, такими бы Он нас и сотворил. Но Он оставил нам свободу совершать ошибки и платить за них, значит, мы просто должны стараться исправить сделанное.
— Вот я и стараюсь, — буркнула я. — Топлю свои грехи в котлах с целебными зельями, а они что-то никак не хотят тонуть.
Я запустила целый рой светляков, слишком ярко осветивших тёмный, во влажных пятнах каменный свод подвала (зрение я ревностно берегла и всегда устраивала целую иллюминацию, работая с книгами и документами), и достала из шкафа с письменными принадлежностями чистый лабораторный журнал, чтобы записать кое-какие мысли по поводу повторного использования кровавого лотоса после перегонки. Сэр Мартин, кажется, не прочь был немного поболтать в отсутствие напарника, но не стал навязываться явно не расположенному к общению человеку. Посмотрев, как я пишу, он достал откуда-то из недр своего доспеха какую-то книгу, сел на свободный стул, жалобно скрипнувший под весом рослого, мускулистого мужчины и стальных пластин на нём, и как-то слишком быстро для рыцаря Церкви заскользил взглядом по строчкам.
Так мы и сидели в молчании и тишине, нарушаемой лишь скрипом пера, негромким бульканьем и ровным гудением пламени — одна писала, другой читал, а сэра Симона не было что-то уж очень долго. Наконец он вернулся и недовольным тоном сообщил, что они с сэром Мартином должны дождаться, когда я закончу свою работу, после чего сопроводить меня в башню магов. Кажется, рыцарь-лейтенант ещё и потребовала каких-то немыслимых вещей вроде вежливого обращения с магом, потому что сэр Симон глядел всё больше в сторону и ронял каждое слово с таким усилием, будто одновременно волок в гору неподъёмный груз. Я вежливо поблагодарила храмовника за разрешение закончить работу и сообщила, что восстанавливающее практически готово. Пока я заканчиваю с вытяжкой из цветков кровавого лотоса, как раз уже можно будет гасить горелку и оставлять зелье настаиваться до утра. Полчаса, господа храмовники, даже чуть меньше.
А за завтраком вестовой принёс мне письмо. Я распечатала его, поймав на лету выпавший из него ещё какой-то листок:
«Госпожа Стентон, поскольку я не считаю возможным одновременно выражать Вам благодарность за заботу о наших раненых и наказывать Вас за нарушение комендантского часа, будем считать, что эти действия аннулировали друг друга. Однако господин Адан с похвалой отзывается о Ваших алхимических талантах, а хасмалские храмовники уверены в Вашей лояльности. Я вполне доверяю суждениям и мастера Адана, и рыцаря-лейтенанта Флоренса, а потому я думаю, что Вы принесёте гораздо больше пользы Инквизиции, если не будете жёстко связаны рамками внутреннего распорядка. Надеюсь на то, что Вы разумный человек и не станете злоупотреблять моим разрешением.
Максвелл Тревельян»
Я хмыкнула, развернула второй листок и прочла разрешение распоряжаться своим временем по собственному усмотрению, подписанное самим Инквизитором и заверенное его печатью.
— Что там у вас, Элисса? — спросил Линден, до сих пор считавший своим долгом присматривать за «своими» магами, хотя формально мы все теперь подчинялись Инквизитору.
— Разрешение утопиться в котле и вообще не вылезать оттуда в любое время дня и ночи, — усмехнулась я. — Жизнь налаживается.
— Всё-таки вы маньячка, монна, — пробормотал Гленн.
— Да разумеется, — легко отозвалась я, решив не напоминать парню, что он и сам не лучше. — Иначе чего бы я добилась?
Погода портилась: небо хмурилось, ветер был особенно резким и ледяным. Хотелось поскорее пересечь двор, просвистывавшийся насквозь, но перехватив меня на подходе к лазарету, мне поклонился незнакомый гном в глубоком сером капюшоне и с совершенно бандитской мордой, украшенной клеймом обитателя Пыльного города. Быстро ребятки сработали, уважаю.
— Моё почтение, монна Виверна, — сказал он, скалясь в щербатой улыбке. Удивительно, но обратился он ко мне как уроженец Вольной Марки. Подцепил от кого-то из деловых партнёров? Или, не особенно разбираясь в людях, считал меня, прямо-таки выставочную ферелденку, белобрысую и светлоглазую, жительницей Хасмала? — Уделите минуточку внимания посланнику старых друзей, а? А я вам тут письмецо от вашей девочки привёз. Лоренцо его из Соласа приволок, а тут хвать-похвать, вас в Хасмале и нет уже. Ну, ребята и взялись передать, нам нетрудно.
Я невольно быстро глянула по сторонам, но никто из спешащих по утренним делам не обращал на нас внимания, кроме какой-то немолодой женщины, да и та с откровенной завистью смотрела на письмо в руках гнома. Должно быть, тоже ждала какой угодно весточки от родных и наверняка была бы рада не то что бандиту из Пыльного города, а хоть порождению Тьмы, окажи оно ей такую любезность.
— А мессир Лоренцо, значит, не сердится уже на меня? — я протянула руку, и гном, не устраивая никаких представлений в духе «сначала договоримся», спокойно отдал мне письмо. — За то, что я обещала ему яйца поштучно открутить, если с Луизой что-то случится по дороге?
— Да что вы, монна, — гном ухмыльнулся. — Мессир Лоренцо в таком восторге от вас и так сожалеет, что вам пришлось покинуть Хасмал. Такая потеря для парней вроде него! Ну, и для нас тоже, но нам, сами понимаете, проще. Мы тех, кто нам по сердцу, сами понимаете, хоть в Коркари, хоть в Тевинтере найдём.
— Ни минуты не сомневалась, что вы меня и здесь найдёте, — кивнула я. — Вот только грозить мне не надо, хорошо, сударь? И жизнью Луизы шантажировать тоже.
— Как можно, монна? — оскорбился гном. — Никаких угроз, сплошное взаимовыгодное сотрудничество! Лириум вам, понятно, больше не нужен… Или всё-таки нужен? Немножко, а? Просто чтобы был? Но ведь есть и другие вещи, кроме лириума? Глубинные грибы, скажем? Свеженькие, крепкие, тонко нарезанные и правильно высушенные, а не мешок полусгнившего дерьма, из которого надо уцелевшие шляпки выковыривать? Или там пузыри глубинников, тоже честь по чести разделанные? Да просто деньжат подкинем, не лишние ведь. Вам после того, что в Хасмале творилось, небось и нового бельишка купить не на что — куда это годится, чтобы такая женщина себе красивую тряпочку позволить не могла? Подумайте, монна, ладно? Кто-нибудь из наших всегда здесь. В том же «Приюте Вестника» этак между делом оброните, что вот-де ядовитых пузырей бы с полдюжины для растираний, или куда уж там яд глубинных охотников идёт? И вам непременно в самое ближайшее время доставят свеженький товар.
Я, помедлив, кивнула. Закатывать истерики смысла не было: раз уж связалась с Хартией, теперь не отделаешься. Можно, конечно, здешним храмовникам пожаловаться, но не приставят же ко мне круглосуточную охрану. И что бы там про Хартию ни говорили, про грызню внутри организации, про нарушенные договоры и зарезанных подельников, мне до сих пор везло — ко мне обращались исключительно серьёзные гномы. Бандиты и контрабандисты, конечно, но на удивление точно соблюдающие договорённости.
— Спасибо за письмо, сударь, — сказала я. — Имя ваше, я так понимаю, мне знать незачем?
— Вот до чего ж я люблю умных женщин, — проникновенно отозвался тот. — Жаль, матушка с детства мне в голову вбивала никогда не путать, где дело, а где любовь. Так ведь порой и хочется совместить, а? А нельзя. Бывайте здоровы, монна. Мы тут, рядышком. Свистите, если что.
Я опять кивнула и, не утерпев, прямо во дворе, в холл лазарета не входя, развернула просто сложенный треугольничком и даже не запечатанный листок.
«Милая, милая, бесценная моя наставница!!!
Мессир Лоренцо любезно сопроводил меня через Молчаливые Равнины в Солас, а магистр Галленус охотно принял меня в своём доме, хоть и выразил сожаление, что сами Вы теряете время понапрасну в убогой дыре, где вынуждены готовить убогие снадобья вместо того, чтобы дать развернуться Вашему несомненному таланту. Да, магистр Ваш пылкий поклонник, и только поэтому согласился принять в своём доме меня, зелёную ученицу — ему достаточно показалось Ваших слов о том, что я не совсем бесталанна. Так что всё у меня хорошо, мне выделили — Вы не поверите! — отдельную комнату, мою собственную, и я могу работать в лаборатории самостоятельно после того, как закончу ассистировать магистру или его ученикам. До сих пор не могу поверить, что весь этот ужас, голод, неустроенность — всё позади. Нет слов, чтобы выразить Вам мою благодарность за возможность покинуть Хасмал. Да благословит Создатель Ваше доброе сердце! Целую Ваши натруженные руки, до последнего вздоха Ваша преданная ученица Луиза Бестолочь Косорукая».
Я кривовато улыбнулась. Мы договаривались с девочкой, что та даст мне знать условленными знаками, если что-то не так. Конечно, помочь ей было бы сложно, но контрабандисты тоже люди… или эльфы, или гномы… и им тоже надо лечиться. Способы нашлись бы. Не особенно надёжные, медленные, дорогостоящие, но нашлись. Однако судя по подписи, у Луизы всё было в порядке, её не продали ни в рабство, ни в бордель, и она действительно работает у Галленуса в лаборатории, а не моет полы. Хоть что-то хорошее. И хоть какая-то польза от Хартии. Впрочем, обещанные ингредиенты, да ещё надлежащего качества, а не то, что неохотно притаскивали с собой солдаты, которым поручали набрать того и этого, будто мало у них своих забот… Как только удастся создать хоть небольшой, хоть на два-три дня вперёд, запас лекарств, надо будет вернуться к кое-каким исследованиям.
Я снова сложила листок треугольником и сунула его в карман. Надо будет написать ответ и придумать, как и с кем передать его. Зависеть от Хартии ещё и в переписке с ученицей всё-таки не хотелось.
========== Глава четвёртая ==========
Коул: Я не знал, кто я. Маги боялись, их боль звала меня, и я их освобождал.
Вивьен: Ты помогал магам сбежать?
Коул: Я убивал их, чтобы храмовники их больше не обижали.
Вивьен: Разумеется. Я могла догадаться, что помощь демона всегда сводится к кровопролитию.
Коул: Это было неправильно. Мне жаль.
— Вот, я же говорил, что она опять торчит в лаборатории, — для орлесианского шевалье сэр Этьен был вполне приличным парнем. Кто-то бы ещё сказал ему, что его очаровательная бесцеремонность и милая бестактность кажутся таковыми разве что ему самому. — Если Стентон не пьёт и не шушукается с подозрительными гномами по тёмным углам, значит, она варит очередное снадобье, которое даже из сенешаля Лизбет сделает привлекательную женщину. Добрый вечер, Элисса. Я правильно говорю?
— Вы ещё забыли упомянуть про зелья мужской силы, на деньги за которые мы покупали ячменную крупу и капусту, — огрызнулась я. Впрочем, вяло и без всякого желания пособачиться: я просто устала, и мне совсем не хотелось выполнять просьбы храмовников. — Чем могу служить, господа? Я немножко занята, как вы могли бы заметить. Раненых много, а травников всего пятеро, причём одна больше времени проводит в своём садике, чем в лаборатории.
— Простите, — у сэра Мартина, которого привёл с собой сэр Этьен, хватило совести слегка покраснеть. — Я не хотел вам мешать, но сэр Этьен сказал, что в Хасмале вы готовили какое-то средство, которое помогало худо-бедно продержаться до следующей поставки лириума.
— У Инквизиции тоже проблемы с лириумом? — удивилась я.
— Проблемы у меня, а не у Инквизиции, — вздохнул храмовник. — Я пытаюсь принимать его только перед рейдами или дежурствами, но мне уже… сложно.
Я понимающе кивнула. Человеку, лириум принимающему чуть ли не половину своей жизни, практически невозможно глотать голубенький порошок исключительно по служебной надобности. Храмовник старше тридцати-тридцати пяти вынужден принимать его просто потому, что без него уже трещит голова, ломит все кости, тошнит, и вообще хочется сдохнуть. Но те, кто лириумом злоупотребляет, постоянно на виду у более молодых или более устойчивых к нему сослуживцев, и многим храмовникам кажется, что погибнуть в схватке с магом крови — участь гораздо лучшая, чем неуклонное сползание в безумие. Поэтому самые благоразумные терпят до последнего, стараясь обойтись без лириума сколько это возможно.
— Одно «но», — сразу сказала я.
— Всего одно? — иронически уточнил сэр Мартин. Выговор у него точно был не орлейский, а морда точно не ферелденская, но и знойные Антива с Ривейном своей кровью с мужиком не делились. Да ещё и обращение “монна”. Вольная Марка, очевидно. Не то чтобы это имело какое-то значение — просто я привыкла прикидывать заранее, каких проблем от кого следует ждать. Не старый ещё, но уже схлопотавший настоящую зависимость от лириума храмовник мог так же быстро и прочно подсесть на зелье, которое я варила для его хасмалских коллег, как и тот же сэр Этьен. Но в марчанской каштановой с проседью голове хотя бы не водились орлесианские тараканы в масках и вычурных нарядах.