«Артист! — весело подумал я. — Это ж надо такой талантище… И ключевые слова выделять и повторять не забывает, с ритмом тоже все в порядке, прямо в лучших традициях ораторского искусства. Не исключено, что речь ему кто-то ставил. Феномен, ничего не скажешь, хотя в таком поклонничестве ничего удивительного. Все эти богатенькие пресыщенные буратинки, так и тянутся к всякой пакости, ибо сами порочны по сути…»
— Экий шельмец! — густым басом вслух восхитился кто-то рядом со мной.
— Еще какой, — машинально поддакнул я на французском языке.
— Простите великодушно, но я как-то на французском не очень, — простодушно ответил мне большой, основательный мужик, возрастом слегка за пятьдесят. Дородный, могучий, с роскошными вислыми усами, с благородной сединой в кудрях и мордатый, он чем-то напоминал одного из запорожцев со знаменитой картины «Запорожцы пишут письмо султану». Большой, радикально багровый нос, завершал сходство. Довольно приличный гражданский костюм на незнакомце сидел неловко, гораздо больше «запорожцу» подошла бы свитка, перепоясанная кушаком, сафьяновые сапоги с загнутыми носками, да смушковая шапка с алым верхом. Мне он понравился — своей простотой, основательностью, чуть хрипловатым густым басом и мужицкой хитринкой в глазах. До такой степени, что сразу захотелось пропустить с ним пару песяриков под наваристые щи и поговорить за жизнь.
— Ради бога, — я перешел на русский и с легким поклоном представился. — Александр де Лавардан, промышленник и банкир, в общем, негоциант.
Мужик удивленно вздернул бровь и тоже назвался.
— Гиляровский Владимир Алексеевич, писатель и журналист. Так это вас давеча пытались того…
— Меня, меня… — я скорбно покачал головой. — Только того… мало каши ели…
И только после этого до меня дошло, с кем я разговоры разговариваю. Твою же мать! Да это же «дядя Гиляй». Гиляровский Владимир Алексеевич!!! Автор «Трущобных людей» и «Москвы и москвичей», которыми я в свое время зачитывался, журналист, репортер и писатель, летописец Москвы, так сказать, ее прямое олицетворение. Три тысячи чертей и распутных монашек — вот честно, встреча с этим человеком мне гораздо дороже чем встречи с десятком царей и прочих премьер-министров.
— Вы не француз, как писали… — слегка озадаченно заявил Гиляровский. — Не может иноземец так говорить по-нашему.
— Вот ничего от вас не скроешь, Владимир Алексеевич… — я весело улыбнулся. — Но оставим пока мою национальность в стороне. Какими судьбами в Санкт-Петербурге? Как это вы решились оставить свою Москву?
— Вы меня знаете, месье де Лавардан? — удивился писатель.
— Знаю — не совсем верно, но наслышан, — я протянул Гиляровскому руку. — Кто в Москве не знает того самого дядю Гиляя? И лучше именовать просто Александр Христианович.
— Рад знакомству! — писатель крепко пожал мою ладонь. — По делам прибыл, так сказать. А один знакомец затащил сюда. Но душно мне здесь… — пожаловался Гиляровский. — Не мой город.
Распутин тем временем продолжал витийствовать и вокруг него собралось уже гораздо больше людей.
— Шельмец и прохвост, — прокомментировал Владимир Алексеевич. — Я такие типажи отлично знаю. Дать бы ему по сопатке, враз спесь слетит. Ишь, язва. Но эти… эти то! Чем они лучше него? Не он тут главный мошенник, а они — обо сами себя обманывают. Тьфу, срамота…
— Да пусть себе витийствует, — я ухмыльнулся. — А знаете, что, Владимир Алексеевич, вы пока побродите здесь, поскучайте, а потом я вас найду, пропустим по-маленькой, да поговорим всласть.
— С удовольствием, Александр Христианович, дождусь обязательно! — искренне пообещал Гиляровский. Чувствовалось, что я его чем-то заинтересовал.
Я недолго потусил по гостям, имел еще несколько бесед, тщательно изучил расположение особняка, а потом опять принялся наблюдать за Распутиным.
Что с ним делать, пока не решил: сначала была мысль перевербовать Гришку — такой талантище мне и самому мог пригодится, но потом идея отпала. Я понял, что из этого ничего толкового не получится, так как шансов на верность со стороны Распутина никаких — этот жучара всегда будет играть свою игру. А тот момент, что он крутится вокруг государей, вообще чреват сильными осложнениями — одна удачная жалоба и все, придется сворачивать свой проект — меня незамедлительно турнут с треском из России.
Идея не вербовать, а просто качественно запугать, чтобы Распутин сдристнул куда подальше, тоже попала под сомнение, по той же причине.
Пустить дело на самотек тоже не получится — Гриша не потерпит конкурента подле императорской семьи — а значит Майя всегда будет находится под угрозой. Этот варнак способен на любые гадости.
Таким образом, остался всего один, добрый и старый, никогда не подводивший меня вариант. Классика жанра — нет человека — нет проблемы. И я все больше и больше склонялся к нему и даже, перед отбытием на званый вечер, провел некоторые приготовления. Да, придется работать самому. Причина — банальная осторожность. Конечно, использовать Савинкова для этого дела было бы гораздо проще, но в таком случае, я сам вкладываю в руки эсера дикую компру на самого себя. Одно дело устранять по моему приказанию деструктивный революционный элемент, и совсем другое — фактически друга царской семьи. Уверен, Савинков, при случае, этой компрой на меня обязательно воспользуется. Ну не доверяю я ему полностью — хоть тресни.
В общем, все сам, все сам. Как там Гришку в реальной истории уконтрапупили Юсупов и Пуришкевич? Кто с ними еще был, увы, не помню. Травили, а потом стреляли? Ну что же, мы пойдем почти тем же путем. Во всяком случае, начнем точно так же. О! Куда ты родненький? Небось пописать собрался, болезный?
Приметив, как Распутин шугнул своих поклонников и вышел в коридор, я выскользнул за ним через другие двери.
Что-то бормоча себе под нос, Григорий поплелся в сторону сортира. Я выждал время и быстрым шагом направился туда же.
К счастью, по пути никого не встретилось — «святой старец» пользовался правом посещения хозяйского клозета, где обычные гости не приветствовались.
Клацнула дверь.
На ходу натягивая тонкие нитяные перчатки, я ускорил шаг и заскочил в туалет сразу после Распутина.
Он уже стоял возле мраморного писюара и задрав рясу, возился со шнурком на штанах.
Услышав щелчок дверной защелки, он, не поворачивая головы, недовольно рыкнул:
— Куды прешси? Не видишь — люди нужду справляють. Ходють тут всякие…
«Сам ты всякий, баран паршивый…» — подумал я и молча засадил ему с левой руки по почке, после чего подхватил под грудь и правой, воткнул в шею тоненькую иглу маленького платинового шприца.
Распутин сипло вздохнул и сразу же стал оседать на пол.
— Это тебе не эклеры с цианидом… — довольно прошептал я.
Глянулся в зеркало, поправил воротничок, спрятал шприц в футлярчик, сунул его в потайной кармашек, а потом перевел взгляд на царского любимчика.
Распутин валялся без движения, скрюченные пальцы подергивались в мелкой судороге.
Ну что же, что и требовалось доказать.
Уже было собрался выходить, как в коридоре послышались приближающиеся шаги.
— Твою мать… — я одним шагом подскочил к двери и провернул ручку замка, а потом огляделся по сторонам.
Черт… нельзя работать без страховки. Понятное дело, можно просто пожать плечами — мол, а я тут причем, зашел — а он валяется. Доктора будут долго разбираться что случилось, и не факт, что вообще разберутся. Но нельзя допустить, даже косвенной своей причастности к смерти варнака. Ага! Окно!!!
Но, черт побери, окно оказалось намертво закрытым.
У меня чуть сердце через глотку не выскочило.
Несколько раз клацнула ручка, после чего из коридора донесся недовольный мужской голос:
— Да что такое, все клозеты позакрывали.
— Да-да, сущее безобразие… — поддакнул ему пьяненький баритон. — Я сейчас в штаны напружу…
— Помилуйте, Акакий Семенович, стыдоба какая. Идемте, я там фикус в кадке видел неподалеку, в него отольете…
Припомнив, что ближайший фикус находится за углом, я дождался пока голоса затихнут я отпер замок.
А когда уже находился в коридоре, с ужасом заметил, что Григорий Распутин стоит на коленях и с утробным мычанием судорожно трясет головой.
Что-либо делать было уже поздно, в любой момент сюда мог заявиться еще кто-нибудь, поэтому я просто закрыл дверь и пошел в зал к остальным гостям.
Черт, черт, черт!!! Такой дозы нервнопаралитического яда из айнского арсенала хватило бы на десяток людей, не то, что на одного «святого старца». А тут на тебе. Остается надеяться, что он все-таки благополучно откинет копыта. Тьфу, ты, прямо нечистая сила. Тут поневоле в гребанную мистику поверишь. В реале этого мудака едва-едва угробили, вот и сейчас никак сдыхать не хочет. Ну да ладно, меня он не видел вроде бы, видеокамеры…
Я по инерции оглянулся, но тут же остервенело выругал себя. Какие нахрен видеокамеры…
К остальным гостям добрался благополучно, затесался среди них и нашел Майю с Мадиной.
— Готово…
Майя недовольно нахмурилась.
— Вот не можешь ты без этих своих штучек. Как прошло?
— Благополучно. Вот только… только… он никак не хотел умирать. Даже встал на колени, когда я уходил. Тряс башкой и мычал.
— Не может быть! — Майя изумленно на меня уставилась. — Да там такая доза…
— Не может, но факт. В общем, если позовут спасать…
— Я буду спасать! — твердо ответила Майя. — Это мой долг, как врача.
— Супружница, не буди во мне зверя…
— Буду, — Майя упрямо поджала губы. — Но не факт, что у меня получится.
— Лучше бы, чтобы не получилось. Все, идите к своим…
Восстание из мертвых Григория Распутина еще случилось, паники тоже никто пока не поднимал, и я немного расслабился.
Уже было начал искать Гиляровского, чтобы благополучно наклюкаться с ним, как…
Как случилось сразу два события.
В центр зала стремительно вышел молодой парень, в студенческой тужурке, вздернул вверх руку с зажатым в ладони с каким-то шарообразным предметом, и ломающимся нервным баском воскликнул:
— Слушайте мой манифест!!! Хватит угнетения невинных, пришла пора справедливого возмездия…
В это же время, одна из дверей распахнулась и в зал, глухо мыча и протягивая руки вперед, точь-в-точь, как киношный зомби, заявился Распутин.
Очень ожидаемо, никто манифест слушать не стал. На Гришку тоже никто не обратил внимания. Публика с истошными воплями ринулась во все двери и снесла «святого старца» с ног.
Студент недоуменно оглянулся и принялся ожесточенно дергать за торчавший из «бомбы» шнурок.
— Твою мать, это просто цирк какой-то… — обреченно вздохнул я и выдернул из кобуры Браунинг.
К счастью у нигилиста что-то не срабатывало.
Я не стал стрелять, просто подскочил к нему и стукнул рукояткой в висок. Хотел подхватить выпавшую из руки бомбу, но не успел.
Черный цилиндр брякнулся на вощеный палисандровый паркет. Совершенно неожиданно, в нем раздался звонкий щелчок.
Я ахнул и в лучших футбольный традициях пнул его к дальней стене, после чего закрылся студентом.
Адская машинка все-таки взорвалась. Но как-то не сильно, я мне почему-то даже уши не заложило. Хотя зеркала на стенах и окна вынесло начисто. Я сбросил с себя слабо повизгивающего студентика и, не веря, что в очередной раз остался живым, осмотрелся. Сквозь вонючий, сизый дым мало чего было видно, но я все-таки заметил, что публика вроде успела сбежать.
Но не все…
На засыпанном обломками стекла и штукатуркой полу у стены валялось человеческое тело.
В рясе и сапогах.
Я подошел к нему и с ужасом понял, что гребаный старец все еще живой.
Гришка ненавидяще уставился на меня и словно рыба беззвучно шевелили губами.
— Да что же это такое… — я быстро подобрал длинный острый осколок зеркала и воткнул ему в глаз. А потом, вбил в глазницу каблуком.
Ну вот, теперь, кажется все…
Глава 23
К тому времени, как в зал начали заглядывать первые любопытные, я успел убедиться, что Григорий свет Ефимович, наконец, окончательно отбросил ласты, далее качественно набил морду бомбисту и связал ему руки его же ремнем. Но вот устроить нигилисту образцово-показательный полевой допрос уже не сподобился — публика, наконец, убедилась, что все закончилось и ринулась в зал.
А дальше начался настоящий цирк. Майя и Мадина, к счастью, находившиеся в соседнем помещении, попытались реанимировать Гришку, довольно эффектно, но без особых результатов. Впрочем, публика все равно очень впечатлилась стараниями моих дам и немедля попыталась линчевать на месте незадачливого террориста. Пришлось даже пальнуть пару раз в воздух, для того чтобы его отбить.
Факт отбытия на небеса святого старца Григория Ефимовича Распутина с куском стекла в глазнице никого не удивил, ни гостей с хозяевами, ни жандармерию. Так как разлетевшиеся зеркала побили словно шрапнелью все стены и попутно здорово посекли нигилиста, которым я успел прикрыться.
К слову, как позже стало ясно, оный бомбист, оказался отпрыском довольно приличной и уважаемой фамилии и принадлежал к какой-то дикой нелегальной ячейке таких же как он малахольных идиотов-студентов.
Ну а я сам… Конечно, мне и в этот раз неимоверно повезло, я остался практически целым, кроме маленького осколочка в задней стороне бедра правой ноги, но вторая контузия наложившаяся на первую и нервное потрясение, свое дело сделали…
В итоге, моя собственная женушка, очень практично скооперировавшаяся с царскими лейб-медиками, оперативно присланными для оказания практической помощи, категорично прописали мне жестокий постельный режим. И похоже, надолго, так как самочувствие действительно оставляет желать лучшего.
И вот, лежу, но, по мере возможности, совмещаю приятное с полезным. Удалось затащить к себе в гости Гиляровского и с ним дело пошло не так скучно. А вернее, совсем не скучно.
— И не страшно было, Александр Христианович?
— Даже не знаю, что ответить, — я пожал плечами. — Честно говоря, Владимир Алексеевич, как-то не задумывался над этим. Злость — была, дикое разочарование страной — тоже, хотя в основном чувствовал только ненависть к косоглазым. Мне как шоры на глаза надели — я видел только цель впереди, туда и несся.
Гиляровский кивнул, закрыл блокнот, воровато оглянулся, нырнул рукой за пазуху и извлек оттуда массивную фляжку.
— Ну, еще по одной, Александр Христианович, так сказать, во избавление.
— Вы меня на тот свет отправите своим пойлом… — притворно проворчал я.
— Не сумлевайтесь, Александр Христианович, сущий нектар… — дядя Гиляй приложился к фляге, смачно крякнул и передал ее мне. — Мертвого на ноги поставит, на десяти травах ставленая, не чета вашей иноземной дряни. Меня матушка учила ставить, а она была мастерица каких еще поискать.
Я сделал глоток, сморщился и быстро заел самогон подсунутым айном ломтем осетрины.
Следом приложились Лука и Тайто. Пару минут мы молчали, а потом у всех на лицах дружно возникли довольные улыбки. «Сущий нектар» дяди Гиляя, несмотря на просто ядерную крепость, оказался весьма приятным пойлом.
— Во-от, я же говорил!!! — Гиляровский ткнул пальцем в потолок и опять взялся за блокнот. — Продолжим, Александр Христианович? Что дальше было?
Я недовольно нахмурился, потому что воспоминания о сахалинской эпопеи, неожиданным образом, оказались для меня неприятными.
— Дальнейшее сопротивление могло привести только к полному уничтожению ополченцев, так японцы быстро перебросили подкрепления. Я отправил гражданских на север, а сам с остальными ударил на Александровск, где мы захватили эсминец «Котака» и переправились на материк. По пути пустив на дно японский бронепалубник «Цусима» и пароход с пехотным батальоном.
— Невероятно… — Гиляровский покачал головой. — Матерь божья, это просто невероятно! Весь флот и армия не смогли, а вы смогли. Да вы просто былинный герой…
— Да никакой я не герой… — разраженно бросил я. — Во время перехода погиб подпоручик Кошкин со своим отрядом, они отвлекали японцев, чтобы мы смогли пройти к Александровску. И отвлекли. Вот — герои.