Почему не поздний нормандский? Почему не длинный хаубек или что-то аналогичное? А зачем? Этот тип доспеха формировался строго в условиях конного боя. И максимум годился в пехоте для индивидуальных поединков. А здесь — строевой пеший бой. Другие особенности и области потенциального поражения.
Но вернемся к шлемам.
Боевые испытания клееных шлемов прошли в целом — удачно. В глазах окружающих. Но не Ярослава.
Он в своей голове смоделировал ситуацию, при которой дружина вынуждена сражаться длительное время, перемежая стояние под обстрелом и отражение натиска. Вдруг хазары действительно что-то серьезное приведут? Выдержат ли клееные шлемы? Он был уверен, что нет. А заменить их было не на что.
Местные металлические шлемы, к слову сказать, тоже бы не выдержали. Но его это мало волновало. Он считал, что металл лучше. Да и легче при той же прочности. Ему требовалось оголовье, которое позволит завершить эффективный комплекс пехотного вооружения, способного держать удар любого местного врага. Или даже потенциально пришлого. Потому что терять своих людей очень не хотелось. Тем более массово.
— А что тебе не нравится? — Продолжил Ярослав, видя нешуточное расстройство кузнеца.
— Все, — хмуро произнес Мал. — По осени нам ромейцы подвезли еще кузнецов. Но шлем — это шлем. Это много разных кусков, которые нужно точно отковывать да подгонять друг к другу, а потом хорошо, крепко склепывать…
— Думаешь, не справимся?
— Почему? Справимся. Будем в седмицу по шлему делать из твоего персидского железа. С крицы бы по одному в месяц, хорошо если. А тут седмица. Да. В этом я уверен. Но всей дружины шлемы выковать, да быстро — это просто невозможно. Это много лет потребуется.
— С кольчугами ты также говорил.
— Да, согласен… вышло неожиданно… — покачал головой Мал. — Но шлем, не кольчуга.
— Конечно, не кольчуга. Он проще.
— ПРОЩЕ?!
Ярослав вдоволь насладился этим непередаваемым выражением лица у кузнеца. После чего занялся объяснением своей задумки. Как и в предыдущие разы все начиналось с изготовление специальной оснастки. Достаточно простой, но непривычной для эпохи.
Наш герой не хотел выпускать клепанные шлемы. Причина была проста — пластины деформировались, а заклепки вылетали при ударах. Но для поковки цельнокованых шлемов он не видел никакой возможности. Массовой, во всяком случае и в ближайшее время. Требовалось ставить запруду с водяным молотом и вообще — много все. Без них заготовки проковывать будет слишком долго, дорого и сложно. А Ярославу требовалось что-то пусть и состоящее из множества компонентов, но предельно технологичное в производстве. Поэтому он подошел к вопросу, как и раньше, налегая на рычажные прессы как главные инструменты для ковки.
Брался кусочек металла. На рычажном прессе проковывался, что не требовало практически никаких навыков. Бить-то не надо. Просто обжимать разогретый металл под собственным весом. И регулировать сильно ничего не нужно. Просто меняй оснастку ограничителей каждый заход. Из-за чего повредить заготовку слишком сильным давлением было практически невозможно.
Такой подход позволял очень быстро и просто выковывать пластинку. Довольно небольшую, но достаточно равномерную по толщине и ровную. Во всяком случае, молотком если долбить, так точно не получится сделать быстро. Да и мастерство требовалось, чтобы металл в том или ином месте слишком не растянуть истончив.
Полученную пластину отжигали, чтобы снять напряжения. И хорошенько прогрев, пихали под второй пресс. Опять-таки рычажный и ручной. Но там уже была не плоская наковальня, на которой формировали полотно пластины, а выпуклая форма. В результате чего эта пластинка и выгибалась, и обрубалась за один заход. На горячую.
Дальше шла механическая обработка заготовки, спрямление краев, чистка, отчасти полировка и третий ручной рычажный пресс, которым в заготовке делали отверстия под заклепки. По лекалу. После чего начиналась сборка.
Из восьми таких лепестков собирался бескаркасный шлем, по технологии близкой к хазарской. За счет большого перехлеста каркас был просто не нужен. Только форма шлема делалась не сфероконической, типичной для степи, а полусферической. Этакий клепанный горшок. При этом весьма крупные заклепки ставились разогретыми и обжимались опять-таки ручным рычажным прессом, что кардинально увеличивало прочность соединения. И упрощало, ускоряло их постановку.
Быстро, просто, легко. И за день бригада из трех кузнецов и дюжины помощников легко могла собирать до десятка таких шлемов. Но Ярослав не хотел останавливаться на этих «котелках». Он хотел, чтобы у его дружинников были нормальные шлемы, пригодные для серьезного строевого боя.
Поэтому «котелок» получал «обвес» из развитой полумаски, козырька и назатыльника. Их изготавливали также. Сначала проковывали пластину, а потом ее обжимали по форме и крепили на заклепках.
Полумаска была типичного позднего римского образца, то есть, представляла собой два гипертрофированных нащечника, которые шли до подбородка и сходились перед ним воедино. Склепываясь там, прикрывая подбородок и часть шеи. Область глаз, нос и рот оставались открыты с фронта, но прикрывались козырьком, который, как и полумаска жестко приклепывался к этому полусферическому «котелку» шлема.
Назатыльник состоял из пяти горизонтальных пластин, идущих внахлест. Первая крепилась к шлему жестко. Вторая и далее уже держались на ремешках, к которым они были приклепаны, что обеспечивало назатыльнику определенную подвижность без риска оголить шею.
Для того, чтобы обеспечить удобство управления в строю, Ярослав сохранил характерный для римских шлемов вырез нащечника на уровне глаз. И дополнил его вырезом под ухо. Чтобы и видеть что-то боковым зрением и нормально слышать.
Размер шлемов был унифицирован по трем размерам. Основному и двум вспомогательными. По голове же он подгонялся подшлемником типа парашют и притягивался Y-образными подбородочными ремешками. Чтобы не слетал.
Ярослав хотел впихнуть концепцию подшлемника, но передумал. Слишком он сильно перекрывал уши. А глухота его пехоте ни к чему. Подвески типа «парашют» с кожаными лепестками на шнуровке вполне было достаточно для амортизации ударов и удаления головы от металла шлема на некоторое расстояние.
По тем годам — очень круто! Каждый такой шлем был достоин короля по степени защиты! Разве что без украшений.
Мал даже не поверил, когда Ярослав так ему все расписал. Но дальше они сели и начали прикидывать что к чему. Обдумывать. И к обеду кузнец к своему ужасу уже был окрылен этой новой идеей конунга. Он поверил в нее. Загорелся.
— Ты куда собрался?
— Так надо же пробовать! Чем быстрее начнем, тем…
— Погоди, — остановил его Ярослав. — Это — только начало.
— Начало?
— Да, друг мой. Кроме шлемов, мне еще нужны мечи.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да.
— Ты серьезно?
— Серьезно.
— Да зачем тебе мечи? Их все равно никто в бою не использует.
— Ты заблуждаешься. Хочешь поспорить?
— То, что ты своим мечом ловко управляешься — я знаю. Но ты ведь мечи хочешь дать воинам. Им-то они зачем? Им копье да топор сподручнее.
— Давай покажу…
Произнес Ярослав и предложил Малу немного поупражняться. Мал взял круглый, плоский щит, к которому привык, и палку, имитирующую копье. Конунг — овальный, выгнутый щит дружинника и короткую палку, для имитации гладиуса. И они закружились.
Кузнец пытался опрокинуть нашего героя ударом ноги в щит. Наскоком. Или еще как. Не выходило. Пытался поразить легким копьем. Но довольно высокий овальный щит позволял парировать выпады копья легкими движениями. Легко и непринужденно. Сам же Ярослав просто издевался над Малом своим «огрызком». То в плечо его уколет, то в ногу. То ногу так и вообще вроде как подрежет. Копье давало дистанцию. Но легкое копье давало небольшую дистанцию и Ярослав, пользуясь правильной стойки, легко ее прорывал, вынуждая кузнеца отступать.
Потом тот психанул и взял кривую палку, которой можно было имитировать топор. Но и тут ничего не вышло. Ярославу стало даже легче, так как удары по ногам прекратились. А высокая кромка овального щита позволяла легко блокировать топор, принимая удары его древком. Сам же конунг продолжал своего оппонента троллить уколами из-за щита, с которыми тот ничего не мог сделать. Он ведь не знал — сверху или снизу пойдет удар до самого момента, ведь рука Ярослава с палкой, имитирующей гладиус, была укрыта за щитом. Поэтому отражал эти выпады лишь изредка.
— Твоя взяла! — Бросив в сердцах палку и щит воскликнул Мал.
— Неужто устал?
— Злой ты.
— Я злой? Ты же говорил, что воину сподручнее с копьем или топором. Вот я и показал — не всегда. В чем же я злой? Так-то да, я с тобой полностью соглашусь — с копьем биться дело годное. Особенно в строю. Но топор… он не лучше правильно примененного меча.
— И где же меч так применяют?
— Сейчас? Нигде. Так дрались ромейские легионеры в прошлом. И именно таким образом они перерезали бесчисленные толпы германцев да кельтов. И щит, кстати, тоже их. Только ныне тактика эта забыта и заброшена. А зря.
— Ну… не знаю… — покачал головой Мал.
— Я знаю. Поверь — тяжелая римская пехота — это такой аргумент, против которого никто не поспорит.
— И где ты ее возьмешь то?
— Так мы ее и выращиваем. Али не понял?
— Выращиваем? Римскую пехоту? Тут? Ты верно шутишь! Где Рим, а где мы?!
— Рим — это не только город. Рим — это дух. В тех краях уже от Рима старого ничего не осталось. Он истлел. Пал под ударами распрей. Обрушился. А на его руинах живут ныне германцы и их союзники.
— А как же ромейцы?
— А что в тех ромейцах от Величия Древнего Рима? — С горькой, печальной усмешкой спросил Ярослав. — Они также живут на руинах былого величия. Современные ромеи они совсем иные. Они… давно уже не ромеи. Ни по духу, ни по вере, ни по делам, ни по нравам. Это греки, это армяне, это славяне, это какие угодно народы, только не ромеи. Старые ромеи, что завоевали полмира, они держались Перуна и Макоши, а не распятого бога. Правда, они звали их иначе, но так и что? У них в жизни, в бою и в смерти были другие взгляды и желания… эти же… это их жалкое подобие, погрязшее в интригах и религиозном мракобесии.
— Что же ты хочешь? Если все это умерло… былого не вернуть.
— Ошибаешься друг мой. Вернуть. Очень даже вернуть. Мы с тобой вместе уже практически воскресили тот кусочек древнего величия, что некогда наводил ужас на земли многие месяцы окрест. Мы с тобой. Осталось немного. Еще чуть-чуть и этот младенец народиться. Сразу ВОТ с такими зубками. И мне нужно, чтобы ты мне помог в этом.
— Помог? — Серьезно спросил Мал, глядя Ярославу в глаза. — А не выпустим ли мы древнее чудище? Вряд ли Боги его прибрали просто так.
— Кто знает? — Пожал плечами конунг. — Может и выпустим. Но это будет наше чудище. И сражаться оно будет за нас. В конце концов мы должны будем как-то защищаться от хазар и викингов. Почему не так? Да и не Боги его прибрали. Люди. Сами люди. Которые погрязли в распрях и алчности.
— А после того, как защитимся? — Остро взглянув на Ярослава, спросил Мал. — Ты ведь, мню, и далее заглядываешь.
— Заглядываю.
— И что будет там?
— Шанс. Большой шанс.
— Для тебя?
— Для всех нас.
— Хм… — хмыкнул кузнец и после довольно долгой паузы кивнул, вроде как соглашаясь.
После чего они вернулись к беседе. А Ярослав хотел обсудить с ним еще много вопросов. Наш герой хотел проговорить с главным кузнецом Гнезда и выделку новых конных пик, длинных, клееных, чтобы можно было издали доставать хазар в сшибке. И старых римских арбалетов. Тех, что простые как мычание, состоящие из обычного туго лука, привязанного к ложе с примитивным спусковым механизмом. Довольно большим луком. Но в III–V веках Западная Римская Империя таким оружием нередко вооружала федератов и те им вполне успешно пользовались. И прочее, прочее, прочее. Так что ушел Ярослав от кузнеца, когда уже смеркалось, оставив массу бумажек с записями и зарисовками…
После этой беседы Мал изменился. Ближайшим вечером он долго не мог заснуть, терзаемый мыслями. Конунг ему уже обрисовал масштабы мира. Описал некогда грандиозное величие Древнего Рима, по сравнению с которым они были жалкими песчинками. Про те улицы… те храмы… те стены… те дома… те — старые, возведенные многие столетия назад. Причем приукрасив все. Сам Мал однажды ходил в Константинополь по юности. По дурости. Чуть не погиб. Но впечатлений от города набрался. И сумел осознать тот доносимую конунгом идею о том, что Константинополь в эти годы — лишь жалкая тень того, старого Рима периода расцвета. И она его впечатлила. Сегодня впечатлила…
Кузнецу было очень не по себе. Он раньше слушал рассказы Ярослава и ему казалось все это таким далеким… таким сказочным… таким ненастоящим. Простыми байками. А теперь, внезапно, Мал осознал себя в самой гуще удивительных событий. Хуже того — их творцом. Понятно, что все это давно погасшее величие пытался пробудить Ярослав, но именно в эту ночь кузнецу показалось, что если конунг — голова, то он — руки этого великого дела. Он лежал, не в силах заснуть, и грезил. В его голове вихрями вились мысли сопричастности с чем-то грандиозным, практически божественным. Ведь это его топорами рубили бревна на крепость, его лопатами копали ров для нее же, его пресс-форма формировала кирпичи, его кольчугами вооружали дружинников… А что будет дальше? А что будет потом? У Мала аж дух захватывало.
Наверное, также себя чувствовали себя шахматисты в Нью-Васюках, растревоженные словами Остапа Бендера. За одним исключением. Ярослав не врал в главном. Может быть чуть-чуть приукрашивал, но не врал. Впрочем, людям это было и не важно… в такую ложь многие бы поверили…
Глава 3
863 год, 2 февраля, Саркел
— Где Исайя? — Удивленно выгнув бровь, спросил каган Захария, увидев вошедшего его сына — Соломона.
— Погиб.
— А брат твой, Абрам?
— Тоже погиб.
— Мир их праху, — вознеся глаза к потолку юрты[1] прошептал каган. — Как же так получилось?
— Советники врали тебе, о великий, — тихо прошептал Соломон.
Один из присутствующих здесь воинов дернулся, схватившись за клинок, но остановился, увидев жест кагана и его сверкнувшие глаза. Видимо это обвинение касалось его напрямую так или иначе.
— И в чем же они мне врали? — Вкрадчиво поинтересовался каган.
— Я был в Гнезде семь зим назад. И скажу — оно совсем другое. Его теперь защищает крепость. Не такая могущественная, как твоя, о великий, но очень внушительная. Ее окружает большой ров с водой. За ним вал. И уже на нем деревянная стена с башнями. Причем ворота выложены камнем.
— Исайя и Абрам погибли, штурмуя эту крепость?
— О нет, — покачал головой Соломон. — Мы бы не решились. Она слишком велика для нашего отряда. Мы хотели налететь, да постращать жителей. Немного порубить зевак и отойти. Дабы страху на них нагнать. Но не успели.
— Отчего же?
— Нас заметили и навстречу вышел отряд защитников.
— Эти лесные ополченцы? — С презрением спросил тот самый воин, что дернулся в самом начале.
— Все кары небесные на твой поганый язык, Адам! — Процедил ответчик.
— ЧТО?!
— Если бы ты не врал, видит небо, Исайя и Абрам были бы живы.
— В чем же он врал? — Поинтересовался Захария, вид которого оказался донельзя мрачный.
— Ополчение собраться даже не успело. Нас заметили. Забил набат. И люди бросились в крепость. Очень быстро и слажено. Так что изрубить их бы не удалось. Мы просто не успевали отрезать им путь. Но дальше из крепости вышла дружина их вождя. И эта дружина — беда.
— Лапотная?
— Ты Адам, бывал у арабов. — Процедил Соломон, глядя на своего собеседника с презрением. — Ты видел их пехоту. Скажи, может ли она крутиться вслед за всадниками, удерживая правильный строй и с умом прикрываясь щитами?