– Мне кажется, вы хотите предложить помощь, не так ли?
– Фридрих, – обратился Яровиц и вопросительно приподнял бровь.
Ленц зло ухмыльнулся, облокотившись кулаками на стол. Обвёл группу Сурова взглядом и сказал:
– Томми… Давно мечтаю с ними поквитаться.
Фридрих Ленц к своим сорока имел прямо таки огромный зуб на англичан ещё с далёкого 1916-го. Прошёл от начала и до конца мясорубку при Вердене, участвовал в наступлении на Париж весной 1918-го. Будучи кавалером Железного креста и ветераном ударного батальона, едва не умер от голода в девятнадцатом. Смерти он не боялся, в батальоне бывало что и менее пяти процентов состава после боёв оставалось. Он боялся умереть в постели пока Южную Германию оскверняют своим присутствием ненавистные бриты и французы, с которыми он воевал и в тридцатом – тридцать первом. И кстати на той войне он и Яровиц находились по разные стороны фронта.
– Я возьму с собой двух друзей, – сказал Ленц. – Они мои боевые товарищи. Я за них ручаюсь, как ручается за меня герр майор. Но я хотел бы знать с кем имею дело.
Яровиц вместе с ним уставился на Сурова.
– Званий и имён не назову, господа, – ответил Всеволод. – Скажу только, что все мы преданные офицеры Рейха.
Сказанного было достаточно. Яровиц и не рассчитывал на откровенность, в конце концов, это было бы глупо. Но после слов господина Бассе, он утвердился во мнении о принадлежности его группы ко второму отделу абвера, занимавшимся диверсионными операциями зарубежом.
15(2) мая 1938 г.
– С ветерком, гад, любит, – прошипел Карпов.
Синий рэйли майора Уинслоу нёсся по вечернему Аугсбургу, словно не существовало дорожных знаков. Машина приметная, не часто на континенте встретишь рэйлововский авто серии "Фалкон". Суров поддал газу, он вёл майора от самого борделя, где тот, как и обещал Ильин, усадил в машину двух шлюх и преспокойно отправился за город. Сильно сближаться Суров не рисковал, его светло-серый рэйлтон серии "Сикс" держался от "Фалкона" на пределе видимости. Пару раз Всеволод даже терял майора, когда тот сворачивал на перекрёстках и петлял по улицам. Выручало хорошее знание центральных районов Аугсбурга.
Не смотря на поздний час, на заставе дорожной полиции, что располагалась на выезде из города, стояли три легковушки. Обычно в это время из города не ездили. Хорошо хоть не десяток, а то пришлось проторчать на посту около получаса. "Фалкон" майора проехал пост без задержки, а Сурову пришлось постоять в очереди, теряя драгоценные десять минут.
– Прям как на зло эта очередь, – произнёс Карпов. – Не потеряем его, Всеволод Иванович?
– Да не должны, – уверенно ответил Суров. – Насколько помню, тут километров на пятьдесят развилок нет.
Сам же он уверенности не ощущал. Мало ли, свернёт майор куда-нибудь в сторону, вокруг города ведь полно усадьб, которыми теперь владеют новые хозяева из туманного Альбиона.
Проверка документов оказалась по большей степени формальной. Выехав на трассу, Суров вдавил педаль газа до упора. Минут через двадцать вдали на петляющей среди редких деревьев дороге показался знакомый синий силуэт "Фалкона".
…Уже окончательно стемнело, когда Суров вышел к забору фольварка. Карпову, рвавшемуся в бой и с кислой миной оставшемуся в машине, отвадилась роль "пожарного извозчика". В случае переполоха в усадьбе он должен был подогнать машину к развилке у трассы.
Сложенный из камней забор выглядел под светом Луны крепеньким. Всего-то два метра ввысь. Минут двадцать Суров ходил по краю опушки, присматриваясь и изучая подступы. Благо, времени было навалом. Ворота закрыты, часовые по периметру не разгуливают. Смешно даже стало, отчего-то Всеволод ожидал увидеть здесь солдат. Но объект-то не военный, поместье как-никак.
Вариантов проникновения у него было два. Первый, примитивный как в кино про американских гангстеров, вломиться и перебить всех обитателей кроме Уинслоу. Майора же выпотрошить и ликвидировать. Этот вариант на самый крайний случай. Хотелось поизящней – без шума и суеты. Да и прислуга, которая наверняка нанята из английской глубинки, здесь причём? Нужен майор и только. Поэтому остаётся второй вариант – уподобиться ночному вору, с той лишь разницей, что хранимое в доме добро и даром не нужно. Одна только загвоздка – собачки во дворе. Есть они или нет, неизвестно. Если всё-таки есть, очень может быть, что собак выпускают на ночь. А может и нет. У каждого сэра свои порядки.
Луну почти скрыла чёрная туча, стало заметно темней, что весьма на руку. Начал накрапывать дождик. Суров направился к забору. У стены он ещё раз проверил снаряжение. Люгер и браунинг в подплечных кобурах сняты с предохранителей, патроны досланы. Под непромокаемой обтягивающей курткой на поясном ремне метательные ножи. В кармане моток верёвки с карабином и заткнутая за пояс зачехлённая кошка. В потаённом кармашке средство для обеспечения разговорчивости, в другом – взятые, как всегда на всякий случай, жгут и бинт. Есть и фонарик. Только маски не хватает, чтоб совсем в образ ночного вора войти.
Через забор он перемахнул как в молодости – р-раз! и уже на той стороне. Присел на корточки, прислушался. Тишина.
Во дворе никто не бродил. Вот только если собаки подкрадутся… Хотя навряд ли здесь держат дрессированных псов, а обычные собачки начинают лаять и только потом атакуют. Впрочем, сторона подветренная и ветер вроде дует в одном направлении.
Дождь, между тем, быстро усилился и грозил пойти стеной.
К дому Суров пробирался мимо гаража, аккуратно обходя кустарники и клумбы. Посыпанные песком дорожки приходилось перепрыгивать. Дождь – не дождь, но следы от британских десантных ботинок оставлять на них ни к чему. Следы и так будут, если искать начнут. А если не начнут, то и не найдут. Поэтому лучше обойти эти чёртовы дорожки, чтобы утром садовник или привратник, или ещё кто-нибудь не нашёл чужие следы на утрамбованном песке.
Собаки всё-таки не появились. Прям как в поговорке про погоду и хороших хозяев. Не пуганный, видать, Уинслоу, привык к английским порядкам на своём острове. Да и здесь уже сколько лет прошло после войны, всё устаканилось.
Через первый этаж Суров решил не идти. Ни к чему там шастать с риском нарваться на прислугу. Он заприметил угловое окно этажом выше, что как раз не сильно далеко располагалось от горевших окон, откуда разносилась музыка и визгливый смех. Несколько минут всматривался в окна, треть из них оказалась с приоткрытыми форточками. Видимо комнаты не жилые, проветривали их во время недавней духоты да закрыть забыли. Это сейчас холодно, а с недели две назад, по словам фрау Берты, от жары воздуха не хватало дышать.
Кошка и верёвка не понадобились. Каменные стены оказались с довольно приличными выступами, только бы пальцы сильными были. Крепость рук да несколько минут альпинизма. Суров взобрался на уровень окна.
Форточка занимала верхнюю треть площади рамы. Подтянувшись, Всеволод упёрся коленом на подоконник и приник к стеклу, запустив руку во внутрь. Пошарил защёлку, нащупал и медленно открыл. Половина рамы открылась наружу с тихим скрипом, звук тут же потонул в шуме дождя. Суров пролез в окно и сидя на подоконнике, протёр тряпкой ботинки. Грязную тряпку спрятал обратно в карман. Теперь можно было ступать на чистый пол.
Закрыв за собою окно, он принялся ждать, намечая в уме где в комнате наследил, где может наследить и как потом эти следы устранить.
Ждать пришлось довольно долго. Раздражала громкая музыка патефона, что доносилась через несколько комнат из коридора. Звучал ненавистный чарльстон. Иногда визжали или по-идиотски хихикали проститутки. Хотелось курить. Сигарет он с собою, естественно, не взял, да и окажись они волшебным образом в кармане, так и остались бы не тронутыми.
По прошествию трёх часов, музыка, наконец, смолкла и на улице вскоре послышались пьяные возгласы шлюх. Всеволод смотрел в окно. Двор, до недавнего времени покрытый ночной мглой, теперь был освещён. Дворецкий (или кто он там?) провожал визгливых девиц к гаражу, поддерживая их под локти. На всех троих были накинуты серые плащи с капюшонами. Проститутки то и дело спотыкались и норовили упасть и если бы не крепкие руки дворецкого, лежать им в грязи. Через десяток минут заворчал двигателем "Фалкон", шофёр повёл машину к воротам.
На часах было начало четвёртого. Суров принялся действовать, когда за "Фалконом" закрыли ворота и дворецкий скрылся в доме.
Дверь в комнату оказалась заперта. Пришлось её открывать отмычкой. Всеволод выглянул в коридор. Освещение не горело. Тишина. Прикрыв за собою дверь, он прошёл к апартаментам Уинслоу. Встал, прислушался. И снова тишина.
В ход пошла всё та же отмычка. Замок, как выяснилось, был однотипным и времени на него ушло куда меньше.
В комнате царил сумрак. Здесь воняло, пожалуй, как в третьеразрядном кабаке. Табачная завеса и кислый запах перегара. Свет выглянувшей луны лился из окна, освещая натуральный бардак. Перевёрнутый стул, заляпанный пятнами паркет, какие-то тряпки, непонятного в таком освещении назначения. Пустые бутылки, бокалы и стаканы. С люстры свисают порванные колготки. Вот вам и джентльмен погулял. Небось образцовый королевский офицер.
Уинслоу дрых на животе, уткнувшись мордой в подушку. Голый и в носках.
Суров подошёл к кровати, в нос шибануло перегарной отрыжкой. Достав заготовленную таблетку скополамина в желатиновой оболочке, он бережно оторвал голову майора от подушки. Уинслоу спал беспробудно. Тягучую слюну, протянувшуюся ото рта на наволочку, Всеволод подтёр краем скомканной простыни. Затем вложил в открытый рот таблетку и как младенцу погладил майора по шее. Уинслоу рефлекторно сглотнул.
Теперь оставалось подождать минут пятнадцать-двадцать и будить. Тут главное с дозой не намудрить, ведь скорее всего ещё придётся не одну таблетку скармливать.
…Возвращался Суров, прихватив собою кем-то забытый женский носовой платочек. Верней не платочек, а платочище, пахнущий туалетной водой и измазанный засохшей помадой. Платком он подтёр за собою следы в обеих комнатах и тем же путём покинул гостеприимную усадьбу.
Приближался к машине Всеволод в задумчивости. Майор проспится и ничего помнить не будет. Помнить, что рассказал много интересного.
Объект, как оказалось, не планировалось везти в Аугсбург. Егоров, до недавнего времени находившийся на излечении после контузии от бомбёжки в хорошо охраняемой горно-курортной больнице Швейцарии, должен был прилететь вместе с ещё кем-то важным. Фамилии Уинслоу не знал, но знал, что фигура эта из Лондона. Важных гостей сразу с аэродрома королевских ВВС должны доставить в загородную резиденцию губернатора Бартона. Что там должно обсуждаться и по какому поводу готовилось мероприятие, майор тоже не знал.
Ну что же, думал Суров, от аэродрома в резиденцию ведут всего две дороги. Уже хорошо. Остаётся только узнать по какой из них поедет кортеж.
Аугсбург, 18(5) мая 1938 г.
Время поджимало. До развязки оставался один день, если, конечно, в планах британцев не произошло изменений. Всего один день, а Яровиц третьи сутки не выходит на связь. В пивной у Кюхла он не появлялся уже три вечера, домой тоже не заезжал. Судя по всему, он безотлучно торчал на службе. Между тем, в Аугсбурге были налицо признаки скорого прибытия объекта. Однако удивляло, чего ради из-за "испанского" генерала в городе предприняты такие меры безопасности? Усиление патрулей – это лишь внешнее проявление комендантских мер. За последние дни намётанным глазом подмечалось многое, взять хотя бы расплодившихся шпиков.
С этими мыслями Карпов бродил по дворам Гезундбрюненштрассе, вспоминая недавний разговор с Суровым и Бергофом. "Старички" тоже чесали репу по поводу вставшего на уши Аугсбурга. В итоге, даже не будь информации про "важную птицу" от Уинслоу, все сошлись во мнении, что объект прибудет не один. С ним должен прилететь кто-то поважнее. А иначе, с чего бы это сам губернатор намеревался встречать на аэродроме гостей?
Карпов обошёл непросохшую лужу и протопал по полуразрушенной бордюрине. Район Гезундбрюненштрассе начиная с тридцатых неуклонно превращался в обиталище городских низов. Очень уж резок был контраст с центром. А ведь район не пригородный. Впрочем, "низы" здесь жили в представлении бургомистра, то бишь мэра по-английски, который и был англичанином по отцу. Этот сэр считал, что рабочие и мелкие лавочники относятся к отребью, а значит незачем тратить городскую казну на содержание их районов.
Карпов вышел к жёлтому трёхэтажному дому, вернее некогда жёлтому. Сейчас штукатурка фасада во многих местах облуплена и давно вылиняла, зияя бледно-розовым прошловековым кирпичом. Проводив взглядом старуху с внучкой, он направился к ветхому обнесённому забором дому, предназначенному под снос. Мусора, вопреки ожиданиям, здесь почти не было. Зато попадалось много кошек, через одну лишайных.
Очень захотелось почесать по русской привычке затылок, настолько много было надписей на заборе. Карпов пошёл вдоль него, выискивая в нарисованной и написанной галиматье искомое. Ещё несколько лет назад он полагал, что пишут на заборах только в России и Польше. Ну ещё в обеих Америках. А оказалось, что и в культурной Германии. Матершины, естественно, он не нашёл ибо она отсутствовала в немецком, а вот всяких похабных словечек – вдосталь. Ну и каракули уличной шантрапы.
Наконец, он наткнулся на искомое. Несколько кривых рядов бессмысленных для непосвящённых значков в виде геометрических фигур и буквы, больше напоминающие арабскую вязь, нежели латиницу. Надписи свежие, совсем недавно нанесённые мелом. Это была пантофель – тайнопись, используемая евреями ещё как минимум с XIX века и перенятая в последствии германской разведкой где-то перед Мировой Войной.
Не сбавляя шага, штабс-капитан прочёл послание и отправился прочь. Яровиц сообщал, что завтра, ориентировочно к полудню (минус час, плюс три) выйдет на связь. И указывал способ и место связи, заодно и сигналы. Интересно, кто это всё накарябал на заборе, не сам же Яровиц? Карпов даже повеселел. Ему было чем обрадовать "стариков". Пантофель, как способ послания, была обговорена ещё в сторожке лесника. В тот же вечер Суров дал ему выучить нужные таблицы, ведь разновидностей этой тайнописи существовало в немалом количестве.
19(6) мая 1938 г. Аугсбург
– Курт! – донеслось сзади.
Яровиц обернулся. В коридор вышел гауптманн Розенбаум.
– Курт, позвонила "пивная бочка". Ждёт тебя через десять минут.
– Хорошо, Натан. Я успею.
Яровиц спустился по лестнице и поспешил через первый этаж управления полиции, здороваясь со знакомыми, кого давно не видел. Открывая дверь, бросил взгляд на часы. Было семь минут по полудню. Надо успеть вернуться на доклад к "пивной бочке", как в управлении называли оберста Киршена.
Он вышел на улицу и направился к газетной лавке, будка которой раздражала яркими красками свежих афиш. Похоже, опять в кинотеатрах премьера иностранщины.
– Добрый день, фроляйн Гретта, – приветствовал он продавщицу из лавки.
– Добрый день, герр майор. Свежий номер Аугсбургер цайтунг, как всегда?
– Да. И будьте добры, вот этот киножурнал.
– Шестнадцать тысяч марок.
Он расплатился. Сложил газету вдвое, сунул под мышку, затем дважды хлопнул по колену журналом. Глянул на часы и поспешил в управление.
Ильин в это время допивал кофе, сидя у самого окна закусочной. Ждать вылазку майора пришлось недолго – всего-то минут сорок пять. А могло пройти и три часа. Оставив на столике мелкую банкноту в пять тысяч марок – за кофе и чаевые, он вышел на улицу и взял курс на стоянку такси.
Майор, как и условленно, вышел в двенадцать. Ну или почти в двенадцать. Видимо, приказ об особом внимании поступил только что. Яровиц хлопнул журналом дважды, значит, примерно через час на аэродроме ждут самолёт. О самом самолёте майор, естественно, не знал, потому как шутцполицию не потрудились поставить о нём в известность. Только приказы об усилении и выставлении оцеплений. В городе утроенные наряды шутцполиции, на въездах полно солдат, меры усиления, как говорится, налицо. Шутцполицию бросили и в пригород, где от района аэродрома королевских ВВС проходили две дороги, тянувшиеся параллельно шоссе на Штуттгард. Две дороги, не выходящие на шоссе. И обе ведут к резиденции. Яровиц купил киножурнал, теперь Ильин знал на какой из дорог выставлено оцепление. Для второй сигналом был биржевой еженедельник.