Встретившись глазами с Тохой, сержант подскочил ближе и, поманив, тихо проговорил:
— Ваше высокородие, давайте сюда!
— Я? — прошептал Тоха, поднимаясь.
— Мы за вами. Скорей, ваше высокородие. Времени мало. Австрияки хватятся, не уйдём.
Вот, блин, влип! Наши что ли?
— Но я… не могу…
Сержант оглянулся и неожиданно оказался совсем рядом. Что-то коснулось шеи.
Чернота…
От немилосердной тряски медленно возвращается сознание. Тоха не сразу въезжает в тему — голова свободно болтается и свешивается вниз. Темень. Руками не пошевелить, связаны. Рот забит тряпкой. Резко открывает глаза, и точно, кто-то несёт его на плече.
Тоха застонал. Чувак, что его нёс, остановился и тихо позвал:
— Ваше благородие?
Спасённого пленника сняли с плеча чуть запыхавшегося крепкого парня в таком же чёрном кафтане, как у того сержанта, морду б ему набить, и усадили на тёплую землю.
Вокруг стрекочут сверчки или кто их там разберёт. Дурдом продолжается.
Тут же подошёл ещё один чувак, тоже молодой. Вряд ли старше Тохи. И прикид другой. Обычная гимнастёрка, на голове фуражка, а не эти приплюснутые папахи. Два плечевых ремня, просунутые под погоны, спускаются к поясному. На левой стороне груди покачивается небольшой крест на колодке с георгиевской лентой. Справа на поясе юнита — кобура, слева — сабля или шашка. На матерчатых погонах блеснули по две лейтенантские звёздочки. Тогда были поручики, корнеты, ротмистры, штабс-капитаны, но какие звания чему соответствуют? Этот, походу, поручик. Нет. Поручик — старлей. Это он знает. А как по-ихнему лейтенант?
Офицер приказал развязать пленника и, придержав шашку, присел рядом на корточки. Рядом опустился тот самый гад-сержант.
— Ты чё, сержант, охренел? — зашипел на него Тоха, как только изо рта вытащили кляп.
— Извиняйте, ваше высокородие, времени было мало, — виновато потупился сержант.
На плечо легла рука «лейтенанта»:
— Прошу вас, потише, — прошептал он и обратился к сержанту, — с тобой, Агафонов, я ещё разберусь, — и снова Тохе, — сами идти сможете?
Программер кивнул:
— Постараюсь.
— Тогда, вперёд! — тихо скомандовал «лейтенант».
Двое в черкесках, наконец, вспомнил название кафтанов Тоха, пристроились за ним. Бежать оказалось тяжело. С «армейки» не бегал, жирком оброс. Да ещё кондовые «шузы» почти на босу ногу. Почти, потому что внутри обувки портянки сбились, а сверху съехали вниз.
Вскоре уже отупел и бежал, как робот. Где-то ползли по оврагу. Юниты шипели, чтоб «его высокородие» зад не поднимал. Где-то замирали. Снова знакомая трупная вонь, поле со «жмурами». Тоху передёрнуло. Проползли под «колючкой».
Двое волоком тащат кого-то в белой рубахе. «Языка» что ли взяли? Пленника разглядеть не получается, темно.
Иногда нарывается на «жмуриков» и каждый раз вздрагивает. Уже не так страшно. Может, привыкает, а может оттого, что рядом живые люди, и не собираются его убивать. Наконец, сваливаются в овражек, чьи размеры из-за темноты определить не удаётся.
В небо взвиваются звёздочки осветительных ракет. Кто-то шепчет, по их, мол, душу. Программер с ним мысленно соглашается.
Оглядывается. Овражек небольшой — метров десять в длину. На дне полуразложившиеся трупы. Вновь замутило. Недавний ужин чуть было не полез обратно. Попаданец старается не смотреть на «жмуров». Юниты же не обращают на мертвяков никакого внимания. Даже стойкий трупный запах, походу, им по фигу.
Ноги гудят. Пальцы натёр, теперь саднят, блин. Рядом «язык» в белой рубахе. Тоха узнал австрийского майора, что его допрашивал, и виновато улыбнулся. «Лейтенант» объявил получасовой привал и подсел к Тохе. Двое юнитов вылезли на край оврага с двух сторон, приготовившись к стрельбе.
— Господин лейтенант, — обратился Тоха к офицеру.
— Подпоручик Голицын, Роман Васильевич, с вашего позволения, — тихо представился тот, — разведотделение штаба одиннадцатой пехотной дивизии, — и с улыбкой добавил, — лейтенант — флотский чин. В пехоте — поручик. Вы, сударь, кто будете?
Тоха хмыкнул. Вспомнилась песня «Поручик Голицын» и это старомодное обращение «сударь». Хотя, да. Он же сейчас в начале прошлого века. Никак не привыкнет. Разве к такому можно привыкнуть?
Взгляд офицера затвердел.
— Я сказал что-то смешное?
Вот чёрт! Ещё не хватало нарваться на дуэль. Они тут все долбанутые на почве чести, оскорблений.
— Нет-нет, — Тоха примиряюще поднял руки, — простите ради Бога, совсем не хотел вас обидеть. Просто песня такая есть. «Поручик Голицын».
Брови чувака поползли вверх, аж фуражка зашевелилась.
— Господин подпоручик, — проникновенно продолжил Тоха, — давайте поговорим с глазу на глаз, без лишних, так сказать, ушей, — он покосился на юнитов.
Голицын пару секунд подумал и кивнул.
— Извольте.
Отходят в сторону, насколько позволяет овраг. Программер умудряется пару раз споткнуться. Подпоручик, походу, прекрасно ориентируется в темноте.
— Слушаю вас, — промолвил офицер, когда они присели на склоне оврага.
— Моя фамилия Воронцов, Антон Дмитриевич. Работаю программистом компьютерных игр в фирме «Либерсофт».
— Простите, не понял. Что значит «программист»? И что такое «компьютерные игры»? И что за фирма? Британская?
— Нет, наша. Российская. Программист — человек, который пишет компьютерные программы. Компьютерные игры, ну это… игры в которые играют на компах.
Посмотрев в глаза собеседника, Тоха понял, что тот ни фига не понял. Как объяснить человеку элементарные вещи, что знает даже ребёнок?
Голицын помолчал.
— Какого сословия будете?
— Не знаю, — Тоха пожал плечами. — Отец рассказывал, что вроде бы были в нашем роду то ли графы, то ли князья, но после революции многих побили. Кто-то стал служить Советам, но в тридцать седьмом кого расстреляли, кого в лагеря отправили. Кто-то за границу уехал, кто-то сменил фамилию и затаился.
— Стоп-стоп, какой революции? Девятьсот пятого? Или февральской?
Программер опять пожал плечами:
— Нет. Девятьсот семнадцатого. Октябрьской.
Голицын потёр лицо.
— Служите?
— Служил, срочную.
— Чин?
— Что, простите?
Офицер снова удивлённо посмотрел.
— Ваш военный чин? Мой — подпоручик, — терпеливо объяснил Голицын.
— Ах, в этом смысле… Старший сержант… запаса.
— Старший сержант? — собеседник поправил фуражку. — Странно. Как у французов или британцев.
— Не знаю, как это сейчас называется. У меня погоны были как у вашего… как его… Агафонова.
Подпоручик вскинул бровь.
— Фельдфебель? Дворянин и нижних чинов? Так не бывает, сударь. Или вы вольноопределяющийся?
— Вольно… определяющийся? Это как?
Взгляд чувака красноречивее всех слов. Смотрит будто на идиота. Тоха вздохнул — надо тщательно подбирать слова.
— Роман…
— Роман Васильевич, с вашего позволения.
Ну да, в то время благородные обращались только по имени-отчеству. Так в фильмах показывали.
— Да, конечно, простите. Роман Васильевич, я родился… в тысяча ДЕВЯТЬСОТ девяносто втором году.
В небо взвились ещё несколько жёлтых ракет.
Голицын приоткрыл рот.
— Как… такое… может… быть?
— Я попал сюда из две тысячи пятнадцатого года. Не знаю, как. Их майор, фон Лукас, — Тоха кивнул на пленника, — сказал, что сейчас тысяча девятьсот семнадцатый год. Первая мировая война…
— Думаю, вам нужно рассказать мне всё.
Программер кивнул…
— И вот в халупу вломился ваш Агафонов и вырубил меня.
Они помолчали. Чувак достал из кармана часы и взглянул на циферблат.
— Хочу вернуться домой, но не знаю, как, — грустно проговорил попаданец. — Вы мне не верите?
Голицын помолчал и убрал часы в карман.
— Честно? Не знаю. Всё очень необычно.
— Вот и майор этот, — Тоха кивнул на австрийца, — тоже не поверил. Хотя я убедил его, что такой материал, — тронул футболку, — в ваше время ещё не придумали.
Подпоручик протянул руку.
— Позволите?
— Конечно.
Чувак пощупал рукав футболки.
— Вообще-то ничего особенного. Ткань как ткань, — он пожал плечами. — Не шёлк, конечно, и не лён. Меня больше поражает фасон вашей одежды. Неужели через сто лет будет такая ужасная мода?
Тоха обиделся:
— Почему ужасная? Нормальная летняя одежда. Не деловая, естеснно, а так… для отдыха.
Новый знакомый привстал.
— Пора.
Подпоручик Голицын
15 (28) июня 1917 года.
Нейтральная полоса Юго-Западного фронта.
Роман Васильевич в лёгком шоке. Вызволенный из австрийского плена соотечественник — гость из будущего. Как такое вообще возможно? Рациональный ум молодого князя отказывается это принимать. Но Воронцов — вот он. Живой, здоровый.
Манера речи, общения, обилие странных слов и выражений. Вроде говорит по-русски, а понять иногда невозможно. Лишь общий смысл. Совершенно не разбирается в системе чинов, табеле о рангах, титуловании.
До своих окопов остаётся саженей семьдесят. На пути — ряды колючей проволоки. Отряд затаивается. Агафонов отправляет пластуна к траншеям, чтоб пехота с перепугу не открыла по ним огонь.
Голицын покосился на соотечественника. Тот лежит в пяти саженях, ободрал голые ноги, что не удивительно, сколько они ползли, и сквозь зубы матерится, почёсываясь.
С австрийской стороны длинно застучал тяжёлый пулемёт. Ещё один. Воронцов чуть заметно вздрогнул и замер. Что же с ним делать?
— Антон Дмитриевич, — тихо позвал подпоручик и махнул рукой.
Воронцов подполз ближе. Взгляд уже не такой затравленный. Это хорошо.
— Есть проблема, — продолжил Роман Васильевич. — Я обязан сдать вас в контрразведку. Нужно решить, что будете там говорить.
Гость из будущего пожал плечами.
— То, что рассказал вам и тому майору, — и кивнул в сторону пленного австрияка.
— Плохая идея. Вам, скорее всего, не поверят. А с учётом всего, что творится сейчас в России, могут и расстрелять.
— Расстрелять? — ахнул Воронцов. — За что?
Роман Васильевич сорвал сухую былинку, пожевал.
— Как вражеского шпиона.
Гость из будущего глухо застонал и опустил голову в траву. Чувства молодого человека вполне понятны.
— Слушайте внимательно и запоминайте.
Воронцов поднял голову и уставился на Голицына.
— Вы — граф Воронцов. Живёте в Москве. Иногда бывали в Петербурге. Бежали из немецкого плена из-подо Львова. Недалеко от Богородчан вас схватили австрийцы и собирались отконвоировать в Галич. Там немецкий лагерь для военнопленных.
— Почему именно из немецкого плена? — глухо проговорил Воронцов.
— Австрийцы обычно не издеваются над военнопленными, особенно над офицерами, а немцы с удовольствием глумятся над славянами.
— Фигня голимая, — безапелляционно заметил соотечественник, и Романа Васильевича покоробило. — Я ж ничего здесь не знаю. Ни обычаев, ни важных событий, что знает каждый. Сами ж говорите, разговариваю не так. Как к кому обращаться, понятия не имею. Где благородие, а где превосходительство. Контрразведка меня вмиг расколет, как станет ловить на нестыковочках. Только хуже будет. Да и не очень-то я похож на измождённого пленника, — закончил Воронцов.
Роман Васильевич задумался. Прав гость из будущего. Но ничего толкового на ум не приходит. А если симулировать частичную потерю памяти? Как человек тонкой душевной организации не выдержал ужасов плена? Всё это Голицын предложил гостю. Тот задумался.
— Может и прокатит, — пожал плечами Воронцов. — Но потащат в дурку, там расколют.
Наверно, имеет в виду дом для умалишённых.
— Даже если не потащат, — продолжил гость, — одежду как объясню. Не носят у вас ещё такой фасон, — и грустно улыбнулся. — К тому же пленник ваш всё знает. На допросе про меня всё расскажет.
— Его будут спрашивать о планах австрийских войск, а не о вашей скромной персоне. Так что не переживайте. В общем, давайте так. Мы знакомы поверхностно. Встречались иногда в Петербурге, пардон, в Петрограде. В собрании. В четырнадцатом, когда я отправлялся на фронт, вы были слушателем офицерских курсов. В прошлом году, будучи в отпуске в Петрограде, я видел вас в чине прапорщика. А историю о путешествии во времени выдумали. Годится?
— Стрёмно как-то, — не слишком понятно ответил Воронцов. Похоже, сомневается. — Ну, допустим. А как же одежда?
— Одежду вам найдём. На допросе скажете, что мы нашли в вас в австрийских солдатских сапогах, офицерских шароварах и гуцульском плаще, который вы стащили, пока были в бегах. Плащ австрияки потом отобрали.
Соотечественник успокоился. И слава Богу! Теперь срочно переговорить с Агафоновым. Подпоручик подозвал вахмистра. Бородач бесшумно оказался рядом. Голицын попросил станичника, если того будут спрашивать, подтвердить, что их благородие прапорщика Воронцова обнаружили в плену в шароварах, австрийских солдатских ботинках и белой исподней рубахе. Подчеркнул — именно в белой. И пусть вахмистр с казачками своими беседу проведёт.
Агафонов пригладил бороду и прошептал:
— Слушаюсь, ваше благородие.
Но как-то холодно произнёс эти слова вахмистр.
— Сидор Пантелеймонович, я тебе обязательно всё расскажу, но позже. Просто выполни мою просьбу. Хорошо?
Пластун кивнул. На востоке чуть заметно светает. Появился посланный к траншеям казак и махнул рукой.
— Можно, — проговорил Агафонов.
— Вперёд, — тихо скомандовал Роман Васильевич.
Капитан Прилуцкий
14 июня 2333 года.
Оперативный отдел Московского регионального департамента,
Подмосковье.
Всё-таки всучил девчонку! Ну ничего. Поборемся! Мембрана в стене с нарисованным контуром двери исчезла. Вышли все посетители. Все, кроме лейтенанта. Портал запечатался, мембрана снова превратилась в монолит, а девчонка всё не выходит. Ничего себе! Палыч инструктирует новенькую? Или что?
Мембрана распалась, в коридор выпорхнула лейтенант.
— Стоять! — Ян схватил девчонку за руку. — Ты чего это удумала?
— В смысле? — та захлопала длинными, загнутыми кверху ресницами.
Младший лейтенант по росту едва доходит Прилуцкому до плеча. Пожалуй, чуть выше. Не в его вкусе. Мелковата.
— Ступай к Тарану и откажись! — потребовал Ян.
— Не могу, господин капитан. Приказ вышестоящего начальства, — девчонка дерзко взглянула в глаза. — И пустите руку! Больно.
Прилуцкий отпустил. Вот мелочь пузатая! Ещё дерзит! Про пузатую, конечно, зря, фигурка что надо. Кровь прилила к щекам.
— Вот так значит? — прорычал Ян.
Девчонка от рыка едва заметно сжалась, но серые глаза всё также сверкают.
— Тогда я сам поговорю с «высоким начальством»!
Прилуцкий развернулся к кабинету. Лейтенант тут же схватила его за руку и затараторила:
— Господин капитан, Ян Максимович, пожалуйста, не ходите! Не подведу! Честно-честно… — в голосе невесть откуда взялся едва заметный акцент.
— Да отцепись ты! — Прилуцкий вырвал руку.
Девчонка не унимается.
— У меня диплом с отличием, фотографическая память…
— Да на хрен мне твоё отличие?! — рыкнул капитан. — Мне спецы нужны, а не зелёная пацанва… или…
Он запнулся, оглядев лейтенанта. Тьфу ты! Не «пацанва», точно. А как?
— А не гарем! Во!
Быстро подошёл к порталу. Никакого эффекта. Глухая стена с нарисованным контуром двери даже не шелохнулась. Наверняка комп доложил Тарану, кто стоит перед входом. Капитан яростным голосом представился и потребовал открыть. Мембрана распалась на атомы, и Ян ввалился в кабинет, оставив нахальную девчонку снаружи.
— Палыч, я не понял! — прямо с порога начал он, подходя к шефу.
По привычке присел на краешек стола.