— Не шути так… — нахмурилась обиженно.
— И не думал. Ну, так как? Сойдёт за жениха паршивый десятник?
Каких-то дюжину ударов сердца она молчала, раздумывая, а Сороку несколько раз то в жар, то в холод бросило — согласится ли? А ежели откажет? Как её тогда завоевать? И будто гора с плеч его свалилась, когда она кивнула:
— Сгодится, — шепнула, краской заливаясь.
Сердце десятника радостью захлестнуло. Он склонился к Агнии, будто шепнуть что-то хотел, а сам улыбнулся дерзко и украл поцелуй с губ девичьих, да так быстро, что она и испугаться не успела.
— Дурак ты… — Агния отвернулась, прикрывая рукавом счастливую улыбку и румяные щёки.
========== Недолгий мир ==========
Дружину новгородскую княгиня сама лично у ворот хлебом-солью встречала. Златояра её до этого только издали видела — молодая, красивая. На голове очелье золотое самоцветами сияет. Стоит величаво, а по глазам видно, что еле держится, чтоб не броситься князю на шею — заждалась, соскучилась. А под широким сарафаном видно, что тяжёлая снова. Светозар просветлел сразу, любимую жену увидев, при всём честном народе на колени перед нею упал, он и не ведал о том, что не одну её оставил, уезжая.
Златояру, будто кольнуло что-то. Радость ли? Зависть? Она тоже хотела бы видеть горящие счастьем глаза Радогора, когда он возьмёт на руки своего ребёнка. Хотела бы подарить ему сына, но всё ещё боялась, а ну, как снова беда случится, да и не до этого сейчас, будет ещё время.
Окутанные ликованием города, радостью и благодарностью народа, дружинники направлялись в княжий терем. Княгиня на праздничный пир не поскупилась — прямо на дворе столы расставили, яствами заваленные. На вертеле целого кабана зажарили, рябчиков да куропаток без счёту запекли, солений, пирогов наготовили, а уж мёду лучшего сколько бочек выкатили…
Злата и тут чувствовала себя на своём месте. Не просто женой одного из дружинников, и тем более не женой простого кузнеца, а частью этого братства. С ней говорили и вели себя на равных, и никого не заботило, что она женщина в мужском облачении, что держится свободно, не в пример порядочным жёнам, для которых скромность да покорность — главная добродетель. Она доказала, что способна на большее, чем стряпать да прясть, каждый её теперь уважал. От того так радостно ей было, так легко, хоть за эту честь и пришлось не малую цену отдать, кусочком души пожертвовать.
За весёлым пиром не заметила, как время пролетело. Дело понемногу клонилось к ночи, скоморохи петь устали и уже тихонько наигрывали какую-то спокойную мелодию. За столами неспешно велись хмельные беседы, кто-то девушек из челяди в укромный уголок сманивал — ребята в походе по женской ласке истосковались.
Злата вполуха слушала разговоры Радогора с Боричем, блуждая взглядом по двору. Как вдруг замерла удивлённо и не глядя пихнула мужа в бок.
— Ты гляди, чего творит…
Тот отвлекся от беседы, не понимая, чего она от него хочет.
— Сорока… — Злата указала на полутемный закуток двора, где десятник ворковал тихонько с кем-то.
— Это ж Агния… — Радогор тоже замер в недоумении. Он знал Сороку уже много лет, и ни разу за всё время не видел его таким — смотрит на девицу с обожанием, будто ценнее и краше в мире нет ничего. Невесомо, нежно каждый пальчик на её руке целует, осторожно, едва касаясь, губами к губам прижимается и тут же отступает, говорит что-то с улыбкой.
— Вот же шельма! Ох, я ему… — Злата попыталась с лавки подняться, да покачнувшись на неверных ногах, плюхнулась на место — перебрала с медом. — Завтра, завтра точно ему взбучку устрою.
— Не мешайся в это, — Радогор попытался вложить хоть толику разума в её хмельную голову.
— Да как же? Она ж девочка совсем… Я думала он к ней по дружбе, помочь, а он вишь как?
— Не лезь, — уже строже молвил.
— Я же за неё тоже отвечаю, после всего, что она…
— Он сам справится.
— Да он только хуже сделает!
— Злата!
Она не стала спорить, но твёрдо решила с Сорокой поговорить об этом. Наутро, правда, запамятовать успела, не помнила даже, как Радогор её на плечо взвалил и горницу отнёс. Вспомнила, только когда на дружинном дворе Сороку заметила — улыбка до ушей, довольный, как кот с горшком сметаны.
Ох, как она взъярилась:
— Что ты с ней сделал? — подлетела, за грудки десятника схватила.
— Только то, чего она сама хотела, — хитро улыбнулся Сорока, подшутить над Златой добродушно решил, да не подумал, что она ещё больше разозлится.
Правый кулак златин мигом врезался его лицо. И даром, что она ниже его почти на голову, Сорока от неожиданности потерял равновесие и повалился наземь.
— Как ты посмел-то? — вскричала Злата уже сидя на нём верхом и молотя по лицу кулаками, — она же девочка совсем! Наивная, неразумная!
Сорока только и успевал, что руками закрываться.
— Я доверяла тебе, думала ты по-братски к ней, а ты!
— Да не трогал я ее! — не выдержал десятник, в очередной раз принимая предплечьями град ударов.
— Был бы ты таким довольным… Она и так натерпелась, а ты мерзота такая…
— Я женюсь на ней! — Злата замерла на полуслове, и её кулак повис в воздухе. — Мы женимся, полоумная!
— Как это?
— Кикимора помогла… — буркнул себе под нос, а потом, будто нехотя добавил: — влюбился я! Пока следил, чтоб она с собою не натворила чего. Влюбился и сказал об этом, как же еще? — Злата глядела оторопело и пошевелиться не могла. — Слезь с меня.
Она неловко поднялась на ноги, так стыдно стало, что опять превратно про него подумала.
— Прости…
— Да ладно, — Сорока сплюнул кровь от разбитой губы. — Если подумать, не плохо это, что не только мне её счастье дорого. Знаешь, что-то часто ты на мне верхом оказываешься, надо бы Радогору сказать…
— Эй!
— Да шучу я… Пойдем, потолкуем, а то ты меня и убьешь так, ненароком, когда тебе снова покажется чего-то.
Под яблонями тихо было, легкий ветерок жару дневную разгонял. Они уселись на лавку у самого края дружинного двора, за небольшим заборчиком, что сад отделял.
— Я её за руку не сразу взять смог, — говорил Сорока, — страшно ей, мигом дрожь пробирает, сжимается, что та птичка, мне даже кажется, что слышу, как сердечко её колотится. Много времени пройдёт, прежде чем она привыкнет. Мне самому страшно каждый раз, а ты тут…
— Я ж не знала… — понурилась виновато.
— А просто спросить нельзя было? Ну, конечно, я же зверюга бесчувственная, верно? Но и зверь, ведь ласку понимает…
— Правда не обидишь её?
— Да я скорее сам себе язык вырву, чем ей больно сделаю! Одно меня тревожит. Слухи быстро летят, на что хочешь поспорю, скоро нам опять в поход выдвигаться. Мы ещё до Новгорода не дошли, а все соседи знали, с кем мы бились, как и сколько людей потеряли. Не задержатся, чтоб поживиться на наших трупах. И где мне тогда голубку мою оставить? Как уберечь? Не брать же в поход с собою.
— В тереме оставить можно, при княгине, — улыбнулась Злата, глядя вглубь сада.
— Прислугой что ли?
— Нет. — Златояра поднялась на ноги. — Ратибор! Эй, княжич-непоседа!
По дорожке топал зеленоглазый малыш, узнал её, расплылся в почти беззубой улыбке и припустил к ней. Недоверчиво на Сороку покосился и залез к Златояре на колени.
— Опять от нянек сбежал? А как подрос, ты смотри… — княжич залепетал что-то в ответ по-своему. Слова вроде, а что говорит не разобрать. Давай Злату за косы таскать, заклепки блестящие на ремешках разглядыввать. А сам болтает что-то умильно, на месте крутится. Заметил вдруг дружинников на площадкке, засмотрелся, как мечи их в воздухе мелькают, притих удивленно.
— Нравится? — усмехнулась Злата. — Подрастешь — дядька и тебя так биться научит, — на Сороку кивнула.
— А чего я-то?
— А почему бы и нет? Не сумеешь разве?
— Сумею, да только… — Сорока замолк на полуслове, потому что заметил, как Ратибор на него смотрит — внимательно, грозно так. А потом вдруг потянулся вперёд и схватил десятника за бороду, тянет больно, а сам хохочет, заливается.
— Видишь, ты ему нравишься, — Злата осторожно разжала маленькие цепкие пальчики, чтоб Сороку вызволить.
— Ага, как же… Понравится такой…
— Дети они всё чувствуют, вот посмотрел он на тебя и уже знает — хороший ты иль нет.
— И что? Хороший значит, коль понравился? — княжич снова к десятнику потянулся, тот его ручки в воздухе поймал. — Ну-ну, довольно. Ты меня так без бороды оставишь.
— Гляди-ка, и ты улыбаться умеешь… — лукаво молвила Злата.
— Тебе привиделось, — Сорока поспешил на лицо серьёзности напустить, ему и самому непривычно было вот так попросту радоваться, давно у него причины для такого не было. Малыш перебрался на колени к десятнику и тут же потянулся к ножу, что сверкал самоцветами у него на поясе. — Эй, а это тебе рано ещё, — поспешил он вернуть оружие в ножны, — поранишься — Светозар с меня голову снимет.
— Да уж, князь, как видно, души в нем не чает, и княгиню свою любит. Как он у ворот обрадовался ей…
— Не мудрено, она ему первенца подарила, второго вон под сердцем носит. Белослава не сумела…
— Его первая жена?
— Верно. За пять лет, говорят, ни разу не понесла. Не могла или не хотела, кто ж вас баб разберёт.
— Да разве ж можно не хотеть?
— Так ведь она за князя не своей волею пошла, отец приказал, она и повиновалась. В тереме ни с кем почти не говорила. Бывало, запрётся в горнице своей и неделями её не видно. Не знаю, что у них там было, но и князь к ней не часто захаживал. А потом её лихорадка свалила да на тот свет забрала. По крайней мере, так всем сказали, а разбираться, что там на самом деле было, никто и не стал.
— А Крижана по любви, значит, за князя пошла?
— А там другая история. Князь как-то у одного мелкого боярина в пути останавливался. Так тот её, побочную дочку свою, Светозару на одну ночь подсунул, позабавиться. Думал, а ну как внучок княжьих кровей получится. Коль не найдёт себе князь новой жены, так и наследником стать сможет, а за собою и деда к власти поднимет. А князь возьми да и влюбись в девочку, она ведь и красивая, и добрая. Наутро посватал и увез с собою. Боярин возразить пытался, да князь ему на ушко шепнул что-то, тот и замолк. А Крижане что? Дома её боярыня не жаловала, прислуживать заставила, тиранила, как хотела. Нелегко, наверное, смотреть день ото дня на мужнину измену. А тут раз — и княгиней стать, любая с радостью замуж пошла бы.
— Не думала, что ты за суетой в тереме княжьем следишь…
— Не слежу, но я же воин, привык всё подмечать, вроде не слушаешь, а слышишь всё. Это тоже полезно, иногда.
Из глубины сада послышались встревоженные крики.
— О, няньки спохватились, — Златояра улыбнулась недобро.
Старшая из нянек охнула и побледнела, увидев златину улыбку да взгляд суровый.
— Здравствуйте, боярыня, — промямлила.
— И вам не хворать, — Злата Ратибора поближе к себе прижала, сразу видно — так просто не отдаст его. — Я смотрю, княжий сын у нас не дороже котёнка нынче. Где хочешь гуляй, что вздумается делай. Только что чуть под ноги дружинников не побежал. А они ведь не на шутку бьются, мечами, не болванками деревянными.
— Помилуйте, боярыня, — начала было причитать нянька, да Злата ее перебила.
— Сорока, князя не видел? — те побледнели ещё больше.
— Дык, по ближним заставам поехал, с утра ещё.
— Эх, не везёт. Тогда с княгиней поговорю, а то неровен час, без будущего князя останемся. Ну что, кумушки, я вас предупреждала, ведите к матушке, пусть она решает, что с вами делать. Сорока, а ты Агнию найди и тоже к княгине отправь, я ей работу по плечу нашла.
Вблизи да без убора богатого княгиня ещё моложе выглядела и совсем простой девушкой казалась, в сорочке обычной да с веретеном в руках. Обернулась к двери, когда Златояра вошла, улыбнулась радостно сыну, он тут же на пол соскочил, к матери побежал. А Крижана удивленно Злату разглядывала, нянек, что за её спиной стояли, виноватые взгляды пряча.
— Случилось чего? С князем? — забеспокоилась.
— Нет, матушка, с ним всё в порядке.
— А ты?
— Меня Златоярой кличут, я в дружине десятником служу.
— А, это та самая, что под Избором билась! Наслышана. Давно узнать хотела, как же так вышло, что в дружину пошла?
— Как-нибудь обязательно расскажу, а сейчас я тут по другому делу. Можем мы с глазу на глаз потолковать?
— Конечно, — она указала на лавку около себя и махнула рукой, отпуская нянек. Хотела и Ратибора им отдать, да Злата попросила его тут оставить.
— Я его только что на дружинном дворе поймала, он там один гулял. — Княгиня бросила беспокойный взгляд на сына, который уже принялся мотками пряжи баловаться. — Княжич наш смышленым растёт да ловким, няньки за ним не поспевают. Не ровен час, он по беспечности детской покалечится ненароком.
— Вот как? А мне они каждый день рассказывают, что он весь день сказки слушал, да пряники кушал…
— Это нянькам так хочется, они ведь уже не девицы юные, тяжело им за мальцом бегать, вот и стараются в тереме держать, — Злата старалась так говорить, чтоб под беду женщин не подвести. Хотя и так ясно было — княгиня строго наказывать не станет, по себе знает, как тяжело в прислугах ходить. — Да только ему не по нраву в четырёх стенах сидеть, не в первый раз сбегает. Это не нянек вина, просто годы своё берут. Надо бы помоложе кого выбрать.
— Надо бы… — согласилась княгиня. — Да где ж сыскать такого, чтоб и присмотреть, и научить чему мог?
— Есть один человек — невеста десятника Сороки.
— Невеста Сороки? — Крижана, видать, и про него немало слышала.
— Верно. Девочка смышленая, проворная, и… если уж ей с Сорокой совладать удалось, может и княжичу другом станет?
Агния несмело замялась у порога княгининой светёлки. Она не понимала, зачем её сюда привели, но заметив Злату, которая играла с Ратибором, сидя прямо на полу, немного успокоилась. Поклонилась княгине, стала ждать, пока та рассмотрит её, пояснит, зачем она здесь.
— Присядь, — Крижана улыбнулась приветливо, голос у неё мягкий, добрый. Какими же красивыми женщины становятся, когда новую жизнь в себе носят, подумалось ей вдруг. — Тебя ведь Агнией зовут, верно?
— Да, матушка, — странно было так звать ту, кто едва ли на пару лет её самой старше, но Агния порядок знала: князь — всё равно, что отец для своего народа, а посему княгиня — матушка, так к ней обращаться и положено.
— Златояра сказала, ты из Избора.
— Из деревни, что у Изборского озера.
— За детьми ходить умеешь?
— Умею, сестрица младшая всегда со мною была, да и других детей в деревне нередко на весь день со мной оставляли — где один есть, там и другим место найдётся.
— А грамоту знаешь?
— Отец, пока жив был, научал.
— Это хорошо, — ей хотелось спросить, как Агнии вышло невестой Сороки стать, да Злата просила про то не расспрашивать. Ну и пусть, захочет — сама поведает. — Мой сын больно шустрый растёт, ему всё хочется побегать, всё своими руками потрогать, разузнать да разглядеть. Нянькам моим за ним не угнаться уже, сможешь помочь мне в такой беде?
Ангия на Злату покосилась, та с улыбкой кивнула тихонько, соглашайся, мол, дурного не случится.
— Как же не помочь? — улыбнулась. — Дружина княжья город и деревню родную от такой беды спасла, хотя бы так отплатить смогу за жизнь спасённую.
— Вот и славно. Горницу рядом с моей для тебя уже готовят. Надеюсь, ты и мне другом станешь, — улыбнулась княгиня. Наклонилась поближе и добавила тихонько, — а то с этими тетками невмоготу уже, скучные они, шагу ступить не дают.
Так и повелось. Дни степенно за днями тянулись, Ратибор к Агнии мигом привык. Чуть ли не каждый день они вместе в саду играли, наблюдали, как на дворе дружинники учатся. Карин для княжича даже меч деревянный вырезал, махонький, чуть больше ножа, а всё ж оружие. Ратибор тот подарок даже в кровать с собою брал, так приглянулась игрушка. А Златояра сердилась — она у Годарича таких игрушек искусных накупила, а Ратибор мечом этим играл, да и только. Крижана тоже нередко с ними в саду отдыхала, правда не долго, ей и так тяжело дитя носить было, а тут ещё и лето на диво жарким выдалось.