Злата бы с радостью с ними подольше играла да беседовала, но у неё своих дел полно было. Ведь пятерых воинов для десятка мало, нужно было ещё стольких же выбрать. А выбирала она внимательно, наблюдала за младшими дружинниками, кто чего умеет, кто как бьётся. Искала тех, что в бою хитрым да изворотливым был, кто не только мечом владел, умелых выбирала. Каждый день допоздна с ними, то на площадке упражнялась, то в ближайшем лесу пропадала. Учила молодцев своих прятаться, ходить бесшумно, и сама понемногу училась — непростое это дело людей в бой вести, отвечать за жизнь каждого из них. Ребята ей тоже верностью да заботой отвечали. Ведь остались ещё те, кому не по нраву было, что их женщина ведёт. Кто-то противиться начинал, кто-то даже на саму Златояру недобро поглядывал, но им быстро кулаком да словом добрым объяснили, что десятника своего уважать следует.
Те, что с нею под Избором выжили, волей неволей для Златояры ближе других были, как старшие братья, и каждый особенный, по-своему. Вот на Добронрава глянешь — большой, сильный, лицом суров, а как увидит где кошку али щенка — тут же захочет приласкать животинку. Однажды Злата его полдня найти не могла, а он кошку с выводком котяток за теремом нашёл, и всё это время с ними возился — молока им раздобыл, местечко уютное на конюшне для них устроил. Одно слово — добрый нравом. Важин и Карин, как оказалось, родом из одной деревни, с детства вместе. И если первый был, словно веретено — всё ему было нужно, всё интересным и чудным казалось, словно ребёнок ко всему новому тянулся, то второй служил ему разумом, присматривал, как за дитятей. Случится Важину за какой девицей приударить, он же и не думал, что она уже чужой невестой быть может или отец у неё суровый. Так Карин его всякий раз выручал, останавливал вовремя, чтоб от неприятностей уберечь. Вот так вытащит из передряги, от драки спасёт, а потом долго ещё, как маленького, уму разуму учит — всё без толку. Через день-другой Важин снова за сердцем пойдёт и опять во что-нибудь вляпается. И сколько бы Карин на друга не сетовал, а никогда в беде не оставлял, всегда вовремя рядом оказывался. Марибор самым младшим из всех был, ему только восемнадцать исполнилось. Он выглядел худым да слабым — в детстве болел тяжко вот и не вырос — объяснял он всегда. Не зря ведь Марибором назвали — с самой смертью за свою душу боролся и победил. И даром, что невысокий да тощий, силы ему было не занимать, и никто, как он, ножи метать не умел, как бы ни старались.
Тихомир Злате всегда самым простым казался. Молчаливый, спокойный, его и незаметно было за весёлыми да шумными Важином и Марибором. Так было, пока он на площадку не выходил, тогда уж всем тесно становилось. Он бился мечом, без щита, чтобы всегда можно было выдернуть из-за пояса топорик или нож. И если другие в схватке переговаривались, подшучивали друг над другом, то Тихомир спокойно выходил в круг, выбивал дух из противника, кем бы он ни был, и так же молча возвращался на лавку, наблюдать за остальными. Златояра однажды вышла с ним на поединок, и поняла, кто в её отряде самый опасный. Его движения были четкими, выверенными до ноготка, и почти бесшумными. В семь движений он уложил её в пыль и приставил меч к горлу — проиграла. В тот раз она впервые увидела улыбку на его лице, самодовольную, но добрую. Он уважал её, хоть никогда не говорил об этом. И именно он всегда беспрекословно выполнял её приказы. Если кто другой мог поспорить, предложить другой путь, то Тихомир вопросов не задавал, сказано лежать в овраге без звука, будет лежать, сколько бы мокро, холодно или противно там ни было.
Только концу лета Златояра собрала себе полный десяток. Узнала каждого, доверие и почёт заслужила. Радогор на всё это с радостью смотрел, гордился, что его Лада такой сильной стала, не всем десятникам удаётся вокруг себя верных воинов собрать, таких, чтоб на любого положиться можно было, а она смогла. Ещё больше его тешило, что только он её настоящую знал, всю, до донышка. Только он видел, как она волновалась по началу. Шутка ли, десятью мужиками управлять? Только ему она показывала истинное лицо, только с ним могла стать обычной маленькой девочкой, слабой и уязвимой, свернуться калачиком у него под боком и мирно заснуть после долгого дня.
Сорока как-то пошутил, мол, опасно Злате с десятком мужиков по лесам-то шастать, но об этом Радогор не беспокоился. Он давно с её ребятами побеседовал и доходчиво объяснил, что их ждёт, если кто на неё позариться посмеет. Мало того, что сама Златояра такого смельчака целым не оставит, так ещё и Радогор добавит, а он милости казать не станет, коль кто его Ладу обидит. Тогда и парни молчать не стали — поведали, как Тихомир однажды подслушал случайно разговор троих дружинников, которые хотели поймать Злату по темноте, и «указать на её место», мол, «где ж то видано, чтоб баба десятником служила?» Нашли тех троих через неделю, у деревни вниз по течению Волхова, по частям нашли. Только в Новгороде об этом так никто и не узнал. Они любили её, все пятеро, как родную сестру почитали — та битва под Избором накрепко их связала.
Так понемногу и осень в свои права вступала. Златояра нежилась в лучах ласкового, ещё тёплого солнышка, потирая саднящие бока — так и не удалось ей до сих пор хоть раз Тихомира одолеть.
— Марибор, живее двигайся, — выкрикнула она, глядя, как тот раз за разом отскакивает от могучих ударов Добронрава. — Он же здоровый, как бык, медленный! Подсеки его под колено и добей! — С площадки донесся недовольный вскрик, и Добронрав рухнул в пыль. — Вот так! Пока он тебя не видит, перевес на твоей стороне.
Среди смеха и разговоров, Златояра вдруг различила испуганный детский крик и стрелой метнулась в сторону сада, её парни тут же последовали за нею. Под сенью пожелтевших уже яблонь Агния тщетно пыталась успокоить Ратибора, а тот голосил, видя, что Крижану скрутило от боли.
— Матушка! — Злата мигом оказалась около неё. — Что такое? Где больно?
— Пора… — всё, что успела молвить княгиня, прежде чем её снова болью пронзило.
— Агния, забери Ратибора отсюда. Важин, найди князя, живо!
— А что сказать-то?
— Что-что? Рожает княгиня! Марибор, отыщи повитуху. Карин, бери её и неси в баню.
— В которую?
— Да в княжью! Ну, чего встали-то, олухи? Бегом!
И получаса не прошло, а Злата весь терем на уши подняла. А к ночи на свет появилась маленькая княжна, хорошенькая, на мать очень похожая — такие же русые волосики, и глаза синие-синие, васильковые. И не было конца и края радости в тереме княжьем. Казалось, будто снова весна вперёд зимы наступила.
Однако Сорока был прав… Не долго Светозару пировать удалось. Уже по весне с юга тревожные слухи поползли — хазары. Прослышали, что варяги князя новгородского потрепали, и тоже решили поживиться, отомстить за давние обиды.
========== Славы ли ради? ==========
Небо, ясное и глубокое над головой, на юге было затянуто тяжёлыми грозовыми тучами. Казалось, будто огромные горы остриженной овечьей шерсти оживают и двигаются под дуновениями ветра, перекатываются, собираясь в тугие комки, а потом снова растрёпываются, расползаются в умелых пальцах пряхи. Давно она ни веретена, ни гребня ткацкого в руках не держала. Даже грустно немного от этого стало.
— Злата! — голос Радогора её из раздумий выдернул, и она теперь снова слышала вокруг себя гомон сотен голосов, плеск воды в реке, видела десятки легких ладей, что мерно плыли отдавшись на милость течению Вльги. А по обе стороны тянулись бескрайние хазарские степи.
— Что там? — спросила, поднимаясь на ноги.
— Смотри, — он указал вниз, где река плескалась о деревянный борт. Злата сначала увидела лишь отражение неба на блестящей глади, но вдруг в водяной толще мелькнула шипастая рыбья спина, за ней другая. А потом, совсем близко, мерно взмахивая хвостом проплыла огромная, в половину ладьи длиной рыбина, с таким же костяным хребтом. Злата онемела от удивления.
— Белуга, стерлядка… На нерест идут.
Злата продолжала смотреть заворожёно, а рыб становилось всё больше — сотни, тысячи. Казалось, потянись и голыми руками выловишь любую.
— Ох, ты гляди сколько… Багор, багор тащи! — разнёсся весёлый шум над рекою. — На дурилку идет! Давай-давай, не зевай! — кричали на соседних лодках.
Ладья вдруг сильно покачнулась, так, что Злата чуть за борт не плюхнулась. И тут же вокруг суета да шум поднялись.
— Держи, держи ее!
Дружинники ринулись к носу ладьи, где один из сорокиного десятка изо всех сил тянул на себя изогнутое дугой удилище. Трое самых расторопных уже метили баграми в воду.
— Слабую дай, пусть поближе подойдет! Сейчас мы ее… — голосили вокруг, и вот один багор нырнул в воду, за ним другой. Ладью накренило так, будто вот-вот перевернется. Парни ухватились за веревки:
— Тяни! Держи, держи крепче! И раз!
Из-под воды показалась широкая рыбья спина. Азарт уже захватил всех, кто стоял рядом, галдеж — хоть уши затыкай. Рывок, еще рывок и огромная туша перевалилась через борт, заливая лодку водой. Рыбина продолжала вырываться и бить хвостом, того и гляди всю лодку в щепки разнесёт. Кто-то выхватил топорик и ловко приложил рыбу по голове.
— Это ж надо же… — выдохнул кто-то в воцарившейся тишине.
Огромная белуга, не меньше двух саженей в длину, заняла собою, казалось, половину ладьи. Рыбаки заулыбались, отдуваясь.
— Вот это я понимаю — улов! — дружинник уже бросил удилище и вынул из-за пояса нож. Лезвие легко врезалось в тонкую рыбью кожу, — неси бочонок, и соли побольше! Попируем… — улыбнулся он, оглядывая брюхо рыбины, полное черной икры. — На костерок сейчас красавицу, да с травками…
Отовсюду послышался одобрительный гомон. Один Борич, похоже, недоволен был.
— Никаких костров. Рыбу засолить, дальше идём.
Дружинники все поникли разом — как так-то? Вторую неделю уже на плаву, на солонине да воде. Тут удача такая, а он… меж людьми недовольный ропот покатился.
— Борич, — вперёд Радогор выступил. — Пора бы на твердую землю ступить, дать парням размяться.
— Нет. Князь велел к зиме воротиться, а мы и без того времени потеряли.
— Да брось, воевода, хазары не обидятся, коль мы на пару дней задержимся…
— Не зови меня так, — зарычал Борич в лицо побратиму.
Он не хотел этой должности, не просил. Ему и сотником неплохо жилось. Сидел бы сейчас в Новгороде, поближе к жене и сыну, ведь после битвы за Избор всего полгода с ними побыть удалось. Его бедная Влада устала уже всё равно, что вдовою жить, при живом-то муже. Да поперек слова княжьего пойдешь разве? До сих пор он слово в слово тот разговор помнил. Светозар тогда даже челядь из горницы выгнал и дверь поплотнее закрыл, подальше от чужих ушей.
— Войско под твою команду завтра отдам, — молвил князь. — Три тысячи. Научишь хазар в степи сидеть и не высовываться.
— Я ведь сотник всего лишь, княже.
— И по опыту, и по умению тебе в сотне давно уже тесно, да и большая часть дружины за тебя стоит.
— Все ждут, что ты Всесилу войско отдашь. У него опыта да уважения не меньше будет, к тому же он родич тебе.
— Нет. Всесил тщеславен. Не могу я ему доверять, как тебе, — голос князя сошел до шепота. — Я дам ему войско, а он вернёт мне бунт. Выйдет в поле с тремя тысячами за спиной, власть почует. Он смирный, пока здесь, рядом, а стоит ему из терема выйти, там отец его и жена, змеюка. Их род до сих пор прадеда не простил, за то, что тот младшему сыну престол отдал. И они нашептывают ему, каждый день нашептывают, что я его место занимаю. Думаешь кто Белославу со свету сжил? Кто ей зелья от ведуньи таскал, чтоб род мой оборвать, без наследников оставить? Милада! Она и к Крижане в друзья напрашивалась, да ягодка моя неглупая, быстро змею отвадила. Я Всесилу даже коня моего седлать не позволю.
— А Радогор?
— Он без тебя никуда не пойдёт. Радорог умеет и людей собрать и лад между ними навести, но в бою он — один, только врага видит, как тур, упрямо вперёд идёт. Ты же видишь всё поле боя, чувствуешь, где ударить надо, знаешь, куда силы направить. Вместе вы — сила. А потому держи его близко.
— К тому же гроза собирается, — добавил Тихомир. Он так редко рот открывал, что к нему тут же с десяток удивленных взглядов устремились.
— А ты дождика боишься что ли? — хмыкнул Сорока.
— Дождик — благо, а вот огонь Перунов… — Тихомир указал на тёмные, наползающие с юга тучи, откуда уже доносились раскаты грома.
— А, пес с вами… Правь к берегу! — бросил Борич рулевому. А после прокричал, чтоб на других ладьях услышали. — К берегу!
Дым от костров дождем к земле прибило, так что весь лагерь до темноты оказался окутан сизым туманом. Гроза прошла быстро, оставив за собой лишь слабый дождик, что барабанил теперь по лёгким навесам и тихо шипел на горящих поленьях костров. Не будь они на вражьей земле, можно было бы забыть об осторожности и отправиться спать, но здесь сон не шёл.
— Эх… хороший ужин, жаль запить нечем, — молвил Важин, развалившись на брошенных на землю тюках.
— Ты только при воеводе такого не сболтни, голову снимет, — усмехнулся Сорока и бросил ему небольшой мех для воды.
Тот сделал глоток, замер на миг и передал мех дальше.
— Что за? — нахмурился Марибор, отхлебнув немного, натолкнулся на лукавый взгляд сорокин, на довольную рожу Важина глянул да отдал припрятанный десятником мех с брагой дальше по кругу.
Не то, чтобы с пары глотков захмелел кто-то, а жить как-то легче стало, и разговор у костра веселее пошёл.
— Эй, Тихомир, что ты туда всё смотришь? — Злата заметила, что он то и дело поглядывает в ночную темноту степи. Не повезло им разместиться у самого южного края лагеря.
— Да ничего, схожу это… — он кивнул в сторону, — воздуха глотну.
— Возьми пару рыбок, для дозорных.
Он прихватил недавно снятую с костра осетрину и направился в сторону от лагеря. Дождь почти прекратился и воздух теперь дышал свежестью и влагой. Кое-где между облаков начинали проглядывать звёзды, тонкий серп месяца взглянул мимоходом на умытую дождём степь. Около небольшого костерка ютились трое дружинников, беседуя о своём.
— Чего тебе? — спросил один, заметив Тихомира.
— Поесть принёс.
Тот с благодарностью принял угощение. Ещё спросить о чём-то хотел, да Тихомир жестом заставил его замолчать, а сам прислушался.
— Эй, ты куда? Мышку услышал? — хохотнул один из дозорных, когда он без слова пошёл дальше в открытую степь.
— До ветру… — услышали они, прежде чем широкая спина соратника скрылась в ночной темноте.
— Странный он… — протянул задумчиво один из дозорных.
— Знаешь его?
— Да нет. Знаю только, что он из десятка Златояры. Они там все, будто не от мира сего.
— Они, говорят, слышат чутко, как кошки, — подхватил третий. — Я однажды с ними на охоте был. Так показалось, что они с самим Велесом по рукам ударили — ходят без звука, стреляют без промаха, а дичь, будто сама к ним в руки идёт…
— Да быть такого не может!
— Ей-богу, сам видел… — дозорный осёкся на полуслове, из темноты послышался сдавленный крик и неясная возня.
Парни насторожились, за мечи взялись. Притихли так, что только дыхание и слышно. Тут вдруг отчётливо: удар, ещё один, и будто волоком кого по траве тащат, тишина и снова шорох, уже ближе. Мечи сверкнули в пламени костра. Дозорные уже нервно переминались с ноги на ногу, намереваясь шагнуть в темноту, когда в круге света снова появился Тихомир. Он только хмыкнул тихо и двинулся дальше к лагерю, волоча за собою тощего хазарина.
— Я ж говорил, как кошки чуют… — только и смог вымолвить дозорный, пока двое других вглядывались в ночь, едва ли веря, что в такой темноте можно было врага отыскать.
Хазарин шлёпнулся лицом в грязь у общего костра и с тихим стоном попытался приподняться, опираясь на руки.
— Это что? — Злата переводила недоуменный взгляд с Тихомира, на распластанного на земле парня и обратно.