***
Злата сидела у корней дуба своего заветного, кутаясь в медвежью шкуру, в лесу, где нет ни времени, ни жизни. У её ног, тихо потрескивая, костерок догорал. А вокруг тьма непроглядная сгущалась. Так легко ей было, спокойно, только холодно. Шкуру поплотнее запахнула, очи смежила — спать хочется.
Её щеки вдруг коснулся кто-то. Глаза открыла, даже удивилась немного. В полутьме показалось, что матушка рядом с ней присела — те же глаза серые, волосы серебром украшенные, только старше намного.
— Бабушка… — голос слабый и хриплый. — Ты ведь за мной пришла, верно? Погоди, сейчас догорит и пойдём… Немного осталось.
Та в ответ головой покачала, улыбнулась грустно, поднялась на ноги, посмотрела на затухающий костерок и бросила в него веточку. Следом за ней витязь могучий приблизился. Кто это может быть? Дед, может, прадед? Присел напротив, долго смотрел в глаза Златояре, будто раздумывал о чём-то, после бросил на угли ещё одну веточку и отошёл в сторону. Скоро ещё женщина подошла, молодая совсем, а к её подолу жался мальчик лет пяти. Красивый такой… Злата вспомнила, что сестру бабки её вместе с сыном когда-то варяги убили. Мальчик подошёл к Златояре и вдруг обнял за шею крепко, и так тепло ей от этого стало, легко так. Они тоже оставили по веточке для костра и стали в стороне. Злата поняла, что находится на грани Яви и Нави, а люди эти — души. Она смотрела, как они один за другим они подходили ближе, и в каждом находилось что-то знакомое, какие-то чёрточки родные. Кто-то касался Златы, кто-то просто подбрасывал хвороста в костерок её жизни и уходил. Их веточки уже огнём от угольков занимались. Старая легенда гласила, что коли предков своих почитаешь, они тебя в беде не оставят.
Последней появилась девушка, юная совсем, только не похожая на остальных — волосы у неё были тёмные, глаза карие. Она подошла к Златояре и взяла её за руки.
— Не время тебе, — молвила. — Поднимайся.
— Не могу.
— Вставай, — в голосе её послышался приказ, и Злата не могла противиться.
Тяжело оперлась на ноги, тут же оказалась в объятиях девушки.
— Чужие слёзы тебя душат, их вернуть нужно, иначе не миновать беды.
— Слёзы?
— Ты кому-то костью в горле стала, вот и навели на тебя слуг чернобожьих. Возвращайся, ведь твоё сердце ещё одну душу на свете держит.
Девица бросила ещё одну веточку в костёр, и он вспыхнул вдруг так ярко, что в глазах потемнело.
— Береги его, я не сумела, — услышала напоследок Златояра и тут же глаза открыла. Оглянулась вокруг, заметила, что Мурка на полу чем-то играет, присмотрелась — куколка шёлковая, уже изорванная зубами да когтями кошачьими. Куколка, которую Любава подарила.
***
— Что, порченную подсунули? — Любава стояла у двери в кузницу и гордовито взирала на кузнеца, с насмешкой.
«И когда такой злой стала?»
— Зачем пришла? — спросил Радогор, в который раз натачивая нож, что недавно для себя выковал, даже взгляда на неё не поднял.
— Матушка велела новую косу купить.
— Бери любую, что приглянется, — указал ей в угол, где готовые инструменты стояли.
— Вот за эту сколько хочешь?
— Даром бери.
— Радогор…
— Бери и ступай, — рыкнул нетерпеливо, — не до тебя сейчас.
— Ра…
— Кровь… — хриплый, будто неживой голос послышался от второй двери.
Лицо Любавы белее снега стало. В двери покачиваясь от слабости стояла её соперница, враг. Худая, что сама смерть — кожа да кости, простоволосая, золота в косах не осталось почти. Глаза впалые, туманом застелены. А в руке тряпицу шёлковую сжимает. Сделала шаг и чуть не упала.
— Злата, зачем же ты? — Радогор хотел было поддержать, да она его оттолкнула и мимо прошла, прямо к Любаве, что от страха на месте застыла.
— Пахнет кровью, — схватила Любаву за руку, принюхалась, словно собака. Вдруг в лицо ей глянула, будто только заметила, что она здесь, захрипела: — рано ты здесь… меня и не сожгли ещё, а ты тут как тут…
Девица отнять руку попыталась, да не тут то было — костлявые пальцы, что твои тиски держали, не вырваться.
— Я н-ничего… — заговорила Любава дрожащим голосом.
— Всё ты знаешь. Убирайся! И слёзы свои забери… — ладони Любавы коснулась сшитая ею куколка, та самая, которую она, по наущению ведуньи с ярмарки на горе заговорила. В голове эхом голос старухи прозвучал: «Коль вернётся к тебе заговор — твоя беда будет…» Задрожала вся, сердце в груди набатом забилось, по щекам слёзы потекли.
— Нет… не хочу, пусти! — выдернула руку свою да бежать бросилась.
Куколка на пол шлёпнулась.
— Что это? — Радогор поднять её хотел, да Злата не дала:
— Не тронь… — взяла нож у него из руки, подцепила им остатки игрушки да в горнило бросила. Тряпица вспыхнула ярко и пеплом обратилась. Злата вздохнула наконец свободно, и на пол бессильно опустилась. Радогор рядом присел, обнял её осторожно.
— Это что было сейчас?
— Ничего, теперь всё хорошо будет.
— Я уж было думал…
— Радогор!
— Что, ладушка моя?
— Я есть хочу…
Он улыбки не сдержал, поверить не мог, что выкарабкалась она. Ведь он мысленно уже и с нею, и с собственной жизнью прощался. Его Лада и здесь справилась, судьбу свою из лап Чернобога вырвала. Поистине сила невиданная в ней теплится, поистине ярая да сильная, как Солнце.
Комментарий к Костёр в Нави
Благодаря одной очень милой леди эта история получила своё продолжение, и я очень надеюсь, что новая глава не разочарует.
Если что, я всегда рада как конструктивным замечаниям, так и тапкам в мой адрес.
Продолжение следует…
========== Незваный гость ==========
Не так сложно силу тела вернуть, как силу духа в себе заново найти.
Первые недели Радогор Златояре не позволял с кровати вставать, ходил за ней, как за дитятей, чуть ли не из ложки кормил. Она рычала, ворчала, но подчинялась. А могла ли она противиться? Тело, будто не своё было: руки слабые, встанешь — ноги дрожат. Смотрела на себя и поверить не могла, что так быстро всю силу и прыть растеряла.
А как снова уверенно ходить стала, ещё одна напасть открылась — на улицу выйти стыдно и страшно. Раз пошла к свекрови наведаться, так всю дорогу на себе взгляды чувствовала. Кто с жалостью, кто с презрением смотрел, всем ведь уже известно было, что она дитя не уберегла.
«Убогая», — услышала как-то с презрением брошенное слово. Обернулась, да никого не увидела. Домой поспешила, всё ещё чувствуя злобный взгляд за спиною.
Старалась и со двора не выходить, людям на глаза не попадаться. А в избе сидеть ещё хуже было — обед приготовит, зайдёт в светёлку пошить чего, вышивку взять, а взгляд то и дело на ларец падает, в который все крохотные сорочки да пелёнки спрятаны. И снова тоска одолевать начинает — не уберегла, не стать матерью. В горницу же, что для ребёнка готовили, и вовсе подниматься боялась.
Радогор душою радовался глядя, как жизнь в его солнышке снова разгорается. День ото дня Злата понемногу на себя похожей становилась — по дому хлопотала, веселела, вес понемногу набирала. Одно только напоминание про ту боль было теперь — косы её хоть и зазолотились снова, да одна прядь на челе так и осталась белой, что твой снег. Ещё бывало иногда застынет на месте, задумается ненадолго, а в глазах печаль неизбывная темнеет. И кошмары её так никуда и не делись. Часто вскакивала она посреди ночи с криком или в слезах, за живот хваталась, в надежде, что то всего лишь дурным сном было. А после ещё долго уснуть не могла. Говорила, что не страшно, что пройдёт это, а сама слёзы в подушке прятала.
Долго думал Радогор, чем занять её, как отвлечь от дум тяжёлых, что никак не желали душу её покидать. Хотел сначала корову для неё купить, гусей развести, да понял, что не по сердцу ей это станет — не такая его Лада.
Златояра, сама того не ведая, решение подсказала. Зашла как-то в кузницу к обеду его позвать, а пока Радогор подкову новую подравнивать заканчивал, стала между делом заготовки для перстней на его столе рассматривать. Одно колечко незаконченное взяла, в руках покрутила, присмотрелась. Нашла на столе напильник да подправила что-то. Из ларца, что тут же стоял, камешек выудила, примерила — не то, другой приложила, третий. Радогор за нею молча наблюдал и вдруг понял, что делать.
— Хочешь, и тебя научу? — спросил, подходя ближе.
— А? — Злата, будто в своих мыслях витала.
— Ковать, колечки делать. Это не сложно, научишься, будешь мне в кузне помогать. Хочешь?
Задумалась: по дому дел не так уж и много, хозяйства как такового она до сих пор не завела — не интересно.
— Научи, — молвила, — только не колечки — оружие. Хочу оружие делать и носить, чтобы боялись все. Чтоб никто не посмел… называть всяко или насмехаться.
Такой холод в глазах её был, что Радогору даже страшно стало. Какая-то жёсткость в его любимой появилась, металл в голосе, будто то горе частичку её души унесло, что-то доброе и светлое изувечило.
«Как бы не натворила чего», — подумал, а на другой день стал по порядку учить её.
Все премудрости припомнил, что дед Стрибор ему когда-то поведал. В душе теплом отозвались воспоминания про старого кузнеца. Радогор ещё совсем мальцом был, когда дед его под своё крыло взял. До сих пор он помнил, как тот ему между делом про богов рассказывал, как Род — всеотец начало всему сущему положил, а Сварог мир создал — выковал в горниле огня небесного, как подарил ремесло людям. Даже Велеслав, бывало, засиживался в кузнице, те давние легенды слушая.
Златояра оказалась очень старательной ученицей. Каждое слово радогорово слушала, все указания выполняла. Сначала было трудно к инструментам приноровиться — молот тяжёлый, жарко, лицо от горна жжёт, но она не жаловалась. С железом работать всё интереснее, чем в светёлке одной сидеть. Там она тенью бесплотной себя чувствовала, а здесь пламя — жизнь. Чувствовала, будто от горна в неё сила вливалась, горячая, мощная, словно из самой Прави пришедшая.
***
— Выше! Держи щит выше! — снова выкрикнул Радогор.
— Не могу! — Злата устало опустила руки. В голове уже зарождалась вероломная мысль бросить всё это и отказаться от всей задумки.
Небольшая полянка в осеннем лесу стала их местом для упражнений. А несколько зайцев, подстреленных час назад, послужат отговоркой для любого, кому любопытно станет, где они пропадали весь день. Златояра с упрямством тура продолжала рушить образ примерной жены, и чуть ли не заставила Радогора обучать её владению оружием. Он не хотел этого делать, его мучила мысль, что женщина может взять в руки меч, только если муж её совсем немощен и не в силах защитить свою семью.
— Ты хочешь прекратить учиться? — спросил он, не скрывая надежды, что она скажет «да».
— Нет! — зло рыкнула Злата.
«Вот же упёртая баба!»
— Значит, держи щит выше! — он перехватил поудобнее меч и двинулся в атаку, намеренно заставляя её уходить в защиту. — Не стой истуканом — двигайся! — выкрикивал Радогор, нанося пока слабые удары по оковке щита. Выше держи!
— Не могу!
— Злата! — он уже начинал терять терпение. — Я не могу сделать его ещё легче, тогда от него совсем проку не станет.
— Мне не тяжело, он мне мешает! — Злата со злобой и презрением швырнула щит наземь. — Он мешает двигаться, из-за него не видно ничего. Бесполезная дрянь!
— И как тогда удар держать собираешься?
Златояра призадумалась, отошла к груде оружия, что у края поляны свалено было. Выудила из кучи ещё один меч и повернулась к мужу.
— Ты не сможешь парой мечей биться.
— Почему это?
— Они слишком длинные для этого, просто не сумеешь обоими ворочать. Тебе и один длинноват.
— Тогда… — она ещё раз взглянула на кучу стали у своих ног, швырнула туда оба меча и достала пару топориков. — Тогда вот так.
Радогор на это от души рассмеялся. Злата нахмурилась недовольно, вышла на середину поляны и взглянула на него с вызовом:
— Вот попробуй ударь меня теперь.
Сам не веря, что это делает, Радогор пошел в атаку. Его меч просвистел справа, слева от Златояры, она даже отбивать удары не стала — закрутилась волчком и в сторону отскочила.
«Интересно», — Радогор продолжал нападать, да достать её не мог. Если до этого он спокойно молотил по ее щиту, то теперь и приблизиться не получалось. Она, как та бабочка, порхала по полянке, едва ли подпуская его к себе, словно дразнила.
— Ладно, скакать да плясать ты мастерица, но этим ты врага не убьёшь. Он к тебе не подступится, но и тебе его не достать.
В глазах Златояры мелькнул дерзкий огонёк, губы растянулись в тонкой усмешке, и она ринулась в атаку. Топорики мелькали, казалось, со всех сторон сразу, только успевай отбивать да щитом закрываться. Она вертелась и била с невиданной ловкостью и скоростью, да так что Радогор её подчас даже терял из виду. И на лице всё играло выражение дикости, одержимости, какого-то первозданного животного восторга. Он лишь иногда видел её такой, в постели, когда казалось, будто она готова вот-вот напасть и разорвать его в клочья, когда впивалась ногтями в плечи, требуя всё больше, желая слиться с ним не только телом, но и душою.
Ещё пара едва уловимых движений, и шеи Радогора коснулась холодная сталь топора, через мгновение другой топор остановился у его рёбер. Злата стояла за его спиной, тяжело дыша и тихо хихикая.
— Пока ты прятался за своим щитом, я успела тебя три раза кругом обойти и дважды убить.
Радогор уронил оружие на землю и поднял руки, показывая, что победа за ней. Однако стоило Злате чуть расслабиться, как он дёрнул за топорище в её руке и поймал в объятия.
— И за что ты мне такая досталась? — шепнул, с упоением глядя в любимые серые глаза.
— Я предлагала отказаться, помнишь? — ухмыльнулась в ответ.
— Ну, уж нет, я бы со скуки помер, будь ты другой. Разве можно где ещё такую жену найти?
Злата только шире улыбнулась, за грудки его к себе ближе притягивая:
— Может стоит ещё поискать?
— Ни за что, — проговорил, выделяя каждое слово.
Она была так прекрасна тот миг — живая, яркая, разгорячённая боем. Притянул её к себе и прильнул к губам алым, тихо радуясь, что его Лада снова собою стала. Давно он её вот так в руках своих не держал, всё боялся навредить, больно сделать. А-ну как снова понесёт, и опять горе приключится, совсем ведь сломаться может. И кто знает, удастся ли тогда душу её вылечить.
— Для первого раза довольно, я думаю. Пора возвращаться.
Златояра направилась к краю поляны, чтобы сложить оружие. Радогор провёл её взглядом, залюбовался. Именно такой она представилась ему однажды, в коже, со сталью в руках. А как она наклонилась, чтобы оружие в полотно поплотнее завернуть, кровь в его жилах, будто вскипела. Из горла утробный рык вырвался, желание разум затуманило. Не подошёл даже — набросился. В считанные мгновения доспех её полетел в сторону, позволяя почувствовать под тонкой рубахой столь желанное тело, мягкое, податливое, как гончарная глина. Злата и опомниться не успела, как повалилась в мягкую траву под деревьями. А в Радогора, будто дикий зверь вселился, захотелось впиваться, вгрызаться в её сладкую кожу, до боли, до крови. Нестерпимый голод завладел им, жаром отдаваясь в теле, до самой души проникая. Уж и Лада его застонала, зарычала, на его натиск отвечая, отдаваясь без остатка. Во рту почувствовался привкус крови от губ искусанных, на ласку сил нет.
Не скоро та дикость в жилах стихла. Разум прояснился, да ещё долго они так и лежали в траве под сенью деревьев. Радогор прижимал к себе ту, что душу его в руках своих нежных держала, зацеловывая следы от укусов на плечах, травинки из волос её выбирая. Домой возвращались, уже когда совсем стемнело, про то, что зайцев пойманных свежевать надо, и не вспомнили — сил хватило только до кровати добраться.
Та поляна сделалась их постоянным местом для упражнений. Почти каждый день они приходили туда, и Злата училась биться то с мечом, то с топориками. Она даже копьём орудовать научилась. Но пара топоров, будто продолжением её рук была — стоило ей взять сталь в руки, словно другим человеком обращалась. Она не дралась — плясала, да так красиво, что впору замереть и любоваться. Радогор и не знал, что ему теперь делать — его нежная Лада ещё и свирепым воином стала. В деревне уже и на него косо смотреть начинали, за то, что жена его всё чаще по мужски одета, а если и в сарафане, то поясом кожаным подпоясана*, ещё и при оружии всегда. Причём не ножичек, как все бабы носят, а топор боевой и нож охотничий.