Но меня интересовало ещё кое-что. Неужели у него здесь гарем? Слуги — женщины и они могут оказаться частью большого гарема. А значит и меня могут туда запустить. Не хочется быть в гареме, даже учесть, если тут полная защита и сохранность.
— А что я буду делать? Мыть, убирать и все такое? У тебя для меня есть обязанности?
Его глаза расширились от удивления. Я не знаю, что это значит то ли я угадала, то ли он совершенно не понимает, почему я спрашиваю об этом.
— Делать? Но Джина… Ты моя жена, а это значит, что от тебя требуется лишь быть рядом со мной. Я ничего другого не прошу, — он медленно улыбнулся и его улыбка была откровенно соблазнительной. Что-то во мне зашевелилось на эту улыбку. Жажда быть с ним… Уединиться. И наверника он ставил себе такую цель, чтобы я захотела попробовать его там, где, надеюсь, не пробовал никто.
Но даже его слова не угомонили мой дух. Я хотела знать больше.
— А почему твоя жена не Эйра? Она очень даже подходит для этого. Ведь она также красива.
На самом деле, даже больше, чем красива. Странно, что Люк не изменился ради того, чтобы остаться с этой красотой навсегда.
— Идеальная красота — мираж и запомни это, пожалуйста. А насчет этой слуги… Она вожак своего племени и испытывает ко мне самый настоящий пиетет. А если честно, то она подходит лишь для ночных утех, не более. Думает, что любит меня, но на самом деле ей очень хочется овладеть мной во всех смыслах. Она хочет заменить своего мужа мной. Но увы, не получится. Я ведь её совсем не люблю и даже её вид «древней богини» меня не трогает, — горячий ритм его голоса обволакивал все мое существо, одновременно успокаивая и волнуя. Его гипнотизирующий взгляд заставлял меня идти дальше.
— Значит, ты меня любишь? — я смотрела на него с великой надеждой. Сердце даже на миг остановилось. Я хотела, чтобы этот парень меня любил. Я хотела погрузиться в его бескрайнюю любовь… Хотела быть его. Что-то в нем есть такое хищное, которое моя человеческая сущность не понимает. Грубо говоря, Виктора хочется либо боятся либо подчиняться.
— Нет, Джина я тебя не люблю, но чувство, которое я к тебе испытываю выше любви.
Но это немного поставило меня в тупик.
— Что сильнее и выше гормонов?
— Гены. Представь, что любовь зашита в генах. Уж верность тебе обеспечена, — его голос сквозил обещанием насчет которого у меня были сомнения.
Все равно я его не понимала. Как может любовь быть в генах? Я слышала это выражение и раньше, но там говорилось о любви к чему-то. В генах такого заложено быть не может, лишь склонность или предпочтение к чему-либо. Но любовь… Это ведь не гены, а гормоны! Окситоцин, дофамин и другие нейромедиаторы или гормоны не могут быть заключены в ген!
— Я знаю, ты не понимаешь, дорогая. Тебе не обязательно понимать, но обязательно знать насколько я верен тебе. Я никогда не говорю что-то лишнее, у меня есть контроль над словами. Если человеку нужно это знать — я скажу. Просто кому-то выговариваться я не буду. У меня к этому никогда не было и не будет потребности, — продолжил он, все также продолжая меня гипнотизировать. Сначала я приняла его за безумца, но теперь… Теперь вижу в нем что-то большее, чем человек. И откуда-то пришло понимание, что он никогда не солжет мне. Я сосредоточилась на еде, потому что разговоры про это все меня немного пугали. Я думаю, все привыкли к людям, которые то и дело лгут без надобности, говорят ради того, чтобы просто рассказать кому-то. А Виктор был другим. Совсем другим. Когда моя тарелка опустела, я неуверенно взяла кружку с чаем от которого шел прекрасный аромат лимона и каких-то трав.
А тарелка моего собеседника была также полна. Он не притрагивался к еде. Даже не сделал вид, что ест. Его руки даже не трогали столовых приборов.
— Почему ты не ешь? И… Как ты узнал, что именно во мне есть ген и что я твоя жена? Ты меня впервые видишь, — я сделала глоток, поражаясь какой вкусный этот чай. Такого я совершенно не пила. Он сильно отличается от черного или других сортов чая. Аромат трав успокаивал, а вкус заставлял погружаться в блаженство.
— Не ем, потому что я сыт. Если хочешь, я тебе отдам свою тарелку. Я ведь твой муж и буду делить с тобой всё и даже еду. К сожалению, Эйра очень хочет всегда, чтобы я попробовал то, что она готовит. Но ем не часто и мало, — он отодвинул тарелку в сторону и освободил место около себя. Мужчина положил руки на стол, а затем на руки голову. — А что насчет жены… Ничего, никого не искать в толпе. То, что нужно нам, уже находится рядом с нами. Просто мы привыкли смотреть далеко вперед. Лучше было бы присмотреться к тому, что на расстоянии вытянутой руки.
И опять я не понимала. Он не мог меня знать раньше, мы не встречались. Он меня впервые видел и говорил такое. Мне лишь оставалось с недоумением на него смотреть. На мои сомнения он растянулся в загадочной улыбке. Он знал, что я его совершенно не понимала.
— О, родная моя, я тебя увидел ещё будучи там… За островом. Просто твоя память это не запечатлела.
Мне вдруг вспомнились те глаза в лесу. И почему-то мне казалось, что именно эти глаза на меня смотрят из глазниц Виктора.
Часть
Посмотри на меня, и запомни такою.
Пронеси сквозь года этот образ любви.
Я предвижу наш век… Будет жизнь непростою.
Нам придется еще искупаться в крови.
Уплываешь ты в мир, тот, что взрослым зовется.
Разойдутся пути. Это все не для нас.
Но теперь навсегда пусть со мной остается
Этот взгляд твоих глаз, твоих солнечных глаз.
(АДС)
Я сидела на диване в гостиной или в подобии того, что называлось гостиной. Тут стоял довольно мягкий диван бежевого цвета. А кроме него ещё деревянный закругленный кофейный столик и… Статуи. Если честно, меня начал раздражать тот факт, что тут везде статуи. Многих этих белых людей с каменным началом объединяло одно — они смотрели строго на меня. Или мне так казалось? Но один вид этих пустых глаз меня пугал. В отличие от меня, Виктор, похоже, по этому поводу особо не задумывался. Он сидел рядом со мной, уставившись куда-то в сторону. Я рассматривала его, по прежнему поражаясь его красоте. Мне все время хотелось его касаться и, наверное, он прекрасно знал, что я хочу его коснуться, провести пальцем по руке, шее. И почему он выводит меня на такие эмоции одним лишь присутствием? Чтобы отвлечься от мысли о теле, я стала смотреть по сторонам, пытаясь понять, чего здесь не хватает. А не хватало телевизора и другой привычной техники. При его состоянии он мог бы позволить это. Но почему тогда ничего из этого здесь не было?
— А где же телевизор? Могли бы посмотреть фильм.
А что ещё делать? Не уверена, что по джунглям можно ходить. Все же я жалела о том, что мы на острове. Нам в принципе негде погулять. Хотя, может быть, он очень бесстрашен или просто хорошо знает это место.
Виктор с интересом посмотрел на меня, будто я сказала что-то не то. Его правая бровь чуть изогнулась, говоря о том, что в его глазах я существо с низким уровнем интеллекта. Или Это лишь моя фантазия.
— Телевизор? Джина, тут электричества особо нет. Племя Эйры жарит еду над костром, а ты спрашиваешь, где тут электричество. Но это ещё даже не все. Понимаешь, я не могу смотреть фильмы в силу своих физиологических особенностей. Человек различает в секунду не более двадцати быстро сменяющих друг друга картин. Поэтому мелькание кадров на экране сливается для глаз в одно непрерывное движение. Для меня такого не происходит, Джина, — в его глазах слышались гордость и сожаление одновременно. Чем он гордится?
Я смотрела на него, пытаясь понять не шутит ли он. Опять странности. То он знает, что я его жена, то ему фильмы нельзя смотреть из-за физиологических особенностей. Если он не может смотреть фильмы, то как он видит, например, меня? А если он и говорит правду, то значит он не человек. Видимо, он очень хорошо различает движения. Его глаза вроде бы ничем необычным не отличаются.
— Я поражаюсь твоей… Физиологии. Думаю в мире нет ничего больше…удивительного, — еле выдавила я из себя, вместо того, чтобы расспросить о том, что заставляет его быть «особенным». Он родился таким? Стал? Может это болезнь? Либо это хитрый розыгрыш, либо я ничего не понимаю.
Он помотал головой и придвинулся ближе. Его ласковые прикосновения заставили мое тело расслабиться. Стоит заметить, что его тело имеет уровень тепла достаточно низкий. Мужчина был настолько холодный, что я допускала мысль: а может он тоже статуя? Хотя это смешно.
Виктор нежно провел пальцем по моей руке, а затем поцеловал в предплечье. Я вздрогнула от его ледяных губ и от того прилива наслаждения, который я испытывала всякий раз стоило ему лишь ко мне прикоснуться. Честно говоря, я впервые испытывала такое наслаждение от прикосновения кого-либо. Мне оно чуждо, но Виктор делает невозможное: расплавляет во мне камень.
— На свете полно удивительного, Джина. Вдобавок ко всему прочему, есть множество неизвестных человеку существ. Я знаю, ты думаешь, что эти существа должны быть вроде снежного человека или Несси из Шотландии. На самом деле, я имею ввиду мелких существ, которые могут жить на дне океана или под большим слоем земли. Все большие давно изучены.
Я смотрела на него, понимая, что этот человек наделен большим умом, опытом и мудростью. Многие люди любят рассуждать обо всем на свете, но вот беда, они рассуждают о том, чего совершенно не знают! А Виктор производил человека знающего. Интересно, что у него за образование и каким образом он оказался на этом острове?
— Я всегда верила, что Несси существует. Этот динозавр… Хотя если подумать, то чем ему питаться? И стал бы он вести такой образ жизни? Прятаться от людей не самое выгодное положение, когда у тебя в озере из еды лишь мелкая рыбешка.
Мужчина улыбнулся мне, явно показывая, что в своих размышлениях я права. Странно, что другие люди не могут немного логически подумать. Если речь идет о большом неизвестном существе, которое якобы нельзя найти, то действует три правила: его основная пища, следы, уровень скрытности.
— Вот-вот. Ни одно такое животное не будет латентно. И все же мир наполнен чудесами по своему. Вот, к примеру, землекоп. Голый землекоп хорошо приспособлен к своей подземной жизни. Стоит отметить, что он не знает боли. Даже если его облить кислотой, то он едва ли отреагирует на это. Предполагают, что он приобрел эту способность, потому что в подземных ходах совсем немного кислорода и гораздо больше углекислого газа, который притупляет болевые сенсоры.
Я слушала его, но к сожалению, слова летели мимо и глаза пытались запечатлеть рядом этого мужчину как можно сильнее. Я хотела чувствовать это тело постоянно. Я хотела вдыхать этот аромат все чаще. Этот парень… Почему он сводит меня с ума? Он экстравагантный или в сущности, не человек.
Как назвать это чувство, которое как пожар полыхает у меня в груди? Как назвать восторг от каждого его взгляда и полуобморочное состояние после его прикосновений? Это и есть любовь? И почему он не занимается идеолатрией? Раньше у меня подобной любви не было. Я думала, что любви своей жизни не увижу. Мужчины нашего поколения испорчены, вернее, многие из них. И попробуй найти процент тех, кто тебя действительно устроит хотя бы по большинству параметров. А Виктор подходил по всем. И не только я так считала.
— Ты о чем думаешь, Джина? Видимо, тебя не сильно интересует биология, — он осторожно взял меня за подбородок и взглянул прямо в глаза. Сердце забилось чаще. Да, меня не интересует биология. Меня интересуешь ты.
Его глаза были зелеными, самого глубокого зеленого цвета, который можно вообразить. Мне казалось, что я утону в этой зелени. Утону…
Его глаза светились мудростью и выдавали глубокие знания этого парня. Но откуда они у него, если он выглядит не более чем на двадцать три года? — Виктор, биология… Она очень интересна, особенно из твоих уст, — я схватила его за запястье, столкнувшись с тем же ощущением металла. Его кожа не поддавалась будто я и впрямь схватилась за железо. Я попыталась ощупать его руку, пыталась почувствовать трубки вен, мясо и кость, но лишь был металл, внутри которого зияла пустота. Этот факт пугал. Интересно, если он кого-то ударит, то насколько сильным будет его удар?
— В самом деле? Я думаю, что дело обстоит не совсем так, Джина, — он сладко улыбнулся и я сглотнув, поспешно отвернулась. Нет… Это просто невыносимо! Что за эффект он производит? А его кожа… Состоит из стали?
— Нет, все хорошо, Виктор. Просто эти статуи…и отсутствие цивилизации немного смущает меня. Прости… Мне надо привыкнуть.
Отчасти я говорила правду. Тут ни телевизора, ни телефона, ничего! Как тут вообще жить можно? О чем я только думала, когда сбегала сюда?
Мужчина медленно развернул меня к себе.
— Хорошо. Но тебя что-то тревожит сильно… Что?
И откуда он все знает? Я не понимаю, как можно понять по чему-либо мысли человека, который сидит к тебе спиной. Ну или сидел.
Я не могла ему сказать правду. Правду, что меня тревожит его кожа, температура тела и главное собственные чувства, эмоции. Они для меня что-то чуждое, ведь раньше я такого не испытывала. Совершенно. Может это не любовь, а лишь влечение? Как отличить настоящие чувства от мимолетных? Ведь и за то, и за это отвечают одни и те же гормоны.
— Как бы там ни было, но меня тревожит Люк. То, что он делал… Просто немыслимо! Мне трудно смириться с тем, что он продолжает заниматься своей работой.
Мужчина неотрывно смотрел на меня, будто выискивал признаки лжи. Я не хотела, чтобы он понял мой страх. Мое непонимание.
— И ты хочешь чтобы он перестал? Джина, он ведь тебя больше не тронет! Я не дам тебя ему обиду. Зачем спасать остальных?
Зачем спасать остальных? Он, что, шутит? Неужели этому парню безразличны чужие жизни? И то, что творит сам этот безумец, разве это не надо останавливать? Видимо, круг интересов Виктора начинался с меня и заканчивался мной.
— Просто… Мне плохо от тех воспоминаний… Он ведь убивал детей! Разве ты не тронут?
На его лице не дергнул ни один мускул. Я читала в этих зеленых глазах лишь равнодушие. Он был совсем безразличен к чужим жизням. Вот и минус этого человека в целом.
— Ох, Джина, я видел очень много за свою жизнь. И даже то, что детей убивали с большой охотой и одобрением родителей. В древние времена в Карфагене существовал культ. Великому бронзовому богу Ваалу население приносило в жертву своих маленьких детей. Несчастных крошек клали на простертые руки статуи, которые затем поднимались при помощи скрытой внутри пружины, и дети падали в раскаленное чрево бога. И что ты на это теперь скажешь?
Часть
Банально и просто.
Смешно, несуразно.
Фальшивая маска
Скрывает меня.
Она улыбается,
Пластиком плача.
Стекает по капле,
Душу ядом травя.
Набор диких фраз,
Без рифмы, без темы.
Банально и просто,
Вскрывая себя,
Я Вам улыбаюсь,
Бездушно и дерзко,
Кривляясь и плача
Под маской греха.
(Плюшевый слон)
Эти джунгли мне напоминали душу. Мою душу, которую иногда я сама не в состоянии понять, не в состоянии спастись от самой себя. Она такая же заросшая всякими сомнениями, мыслями, пустыми и обреченными, и нет выхода из этого омута, невозможно даже найти собственное «я». Мои мысли словно эти деревья — среди них можно заблудиться, пропасть в неизведанной мрачной бездне. Я часто противоречу сама себе, противоречат мой разум и мое сердце. Часто спотыкаюсь о собственные странные выводы. И иногда кажется, что я сама себя не знаю, что мне неизвестна своя же душа, неизвестны свои же чувства и желания. Я для себя посторонний человек! Боже…что я несу? Сижу здесь, на лавочке, напротив джунглей и рассуждаю о себе, о своей никчемной запутанной судьбе. Мне иногда кажется, что во мне живет что-то еще… Что-то чужое, злое, жадное, ненасытное, что медленно превращает меня в одинокого волка, убивает все хорошие качества. Что-то сильное, настойчивое, с чем я сама не могу справиться. Оно смотрит на этот мир, но видит в нем лишь черно-белые краски, лишь глупых людей и боль, которую они могут причинить. И эти люди для него составляют лишь врагов, которых нужно убить, растерзать, как волк свою жертву. Он не признает никого. Он признает лишь себя и… Виктора? Мне нравится быть с ним, он вызывает самые приятные чувства и ощущения, и с ним мне очень легко общаться. Но это нечто внутри. Оно не дает мне покоя, оно постоянно дает о себе знать. Думаю, я бежала не от цивилизации, а от себя, от своей же жизни. А если говорить точнее, от этого нечто. Но вот беда! Куда бы я не шла, я беру с собой себя. Наверное, смешно, если не было бы так печально. Да, я боюсь себя, я не могу совладать с собой. Вне всякого сомнения, я умею одними безрадостными мыслями довести себя до самоубийства. Виктор сейчас занят, ушел, оставив меня гулять по этому месту, напоминающему мне участки души Хотя тут нет опасностей или их пока что не было, но это нечто внутри видит лишь враждебно настроенный мир, жестокость, страдания.