По мере погружения в чтение, глаза Императора всё более вылезали на лоб. «Да они там все сдурели, что ли, в этом гарнизоне?! – было его первой мыслью. – Почему местный маг отправил личное прошение простого лейтенанта специальной связью?!» Император первым делом обратил внимание на фамилию гвардейца, но и здесь его ожидал конфуз: ни к одному из влиятельных родов офицер точно не принадлежал: «Тем более странно. Что же он такого сделал с магом, чтобы тот пошёл на столь необдуманный шаг?»
Но чем больше глава государства думал, тем интереснее и курьёзнее ему казалась возникшая ситуация. В конце концов, он окончательно развеселился, найдя в ней массу пищи для ума, в том числе и комичных подтекстов: «Ведь в моём Уложении гарнизонной службы говорится об использовании специального канала только в исключительных случаях, а давно ли мне на стол попадало последнее прошение об отпуске пограничного офицера? Налицо как раз исключительный случай. Однако! Как-как там зовут этого шибко умного лейтенанта? Вереск эль Дарго? Нужно взять его на заметку. Мне нужны сообразительные гвардейцы с боевым опытом. Похоже, пора его переводить с границы поближе к столице. Парень явно созрел для серьёзных дел и уже больше ничему в пограничье не научится».
«Но каков наглец, – продолжал, между тем, рассуждать Император. – Взял, значит, гарнизонного мага за жабры и вынудил помочь. Неужели его так припекло, что решился на столь дерзкий поступок? Как он там писал: «Надоела кровища, надоели дуэли и пьянки. Хочу просто поохотиться, чтобы были только я и лес»? – Может и наглец, но не стал ходить вокруг да около, всё сказал предельно честно. Никаких там «семейных обстоятельств», смерти близкого, оказывающегося на деле исчезающе дальним, родственника. Просто хочу «поохотиться и отдохнуть», а ещё «верю в благосклонность своего Императора», «никогда ничего не просил для себя, отдавая себя службе и интересам Империи без остатка». А он ещё и поэт! Честность я люблю, в политике о ней почти забываешь, так хоть от моих подопечных офицеров услышу о её существовании».
«В общем, решено, – принял решение глава государства. – За то, что был честен со мной, просил первый раз и повеселил меня ещё больше, пусть будет ему отпуск». С такими мыслями монарх написал на документе размашистую резолюцию, где особый акцент делался именно на проявленной гвардейцем честности. «Думаю, месяца ему вполне хватит, а я за это время посмотрю, чего он стоит как организатор и чем выделяется из остальных офицеров. Никогда не поверю, что такой сообразительный и откровенный парень нигде себя раньше не проявил».
На звонок колокольчика появился распорядитель, тут же унёсшийся за Военным советником. Тот явился буквально через полчаса, за которые куча документов на столе главы государства заметно уменьшилась.
– Мой Император! – склонился офицер в церемонном поклоне.
– Здравствуй, Артур. У меня к тебе поручение чрезвычайной важности, отнесись к нему со всей серьёзностью. Мне нужна полная информация на лейтенанта гвардии с северной границы Вереска эль Дарго. В настоящее время он, – Император заглянул в прошение, – служит в седьмом гарнизоне первого сектора.
– Вас интересует только личное дело, или полный комплект информации? – деловито поинтересовался советник.
– Если бы меня интересовало только его личное дело, я бы так и сказал. Мне нужно знать о нём всё, включая черты характера, и даже какие женщины и какое вино ему нравится. В особенности, естественно, меня интересуют его боевые качества, характер акций, в которых принимал участие, как себя проявил. В общем, по высшей форме.
– Простите, мой Император, за любопытство, но чем он вам так приглянулся? Ведь эта фамилия не принадлежит к правящим родам, и я о таком офицере ничего не докладывал.
– Знаешь, Артур, одни только что отмеченные тобой критерии уже характеризуют его положительно. Я бы ещё добавил к ним веру в Императора, честность, целеустремлённость и сообразительность, которых так не хватает моим подчинённым, – с явным намёком в адрес советника ответил глава государства. – Да, можешь начать изучение этой кандидатуры с вот этого документа, а заодно проследи за незамедлительным исполнением моей резолюции. – И Император с лёгкой иронией во взгляде протянул офицеру прошение.
Высокопоставленный сановник чинно поклонился, пряча в папку единственный листок. Он уже покидал помещение, когда в спину пришло прощальное напутствие властительной персоны.
– Задержитесь, Артур, – офицер развернулся, внимая словам монарха. Он прекрасно знал привычку Императора отдавать самые серьёзные распоряжения «на ход ноги», чтобы у сановника было время подумать и проникнуться. Император в этих случаях всегда переходил на «вы», – опять же, чтобы подчеркнуть важность монаршей воли для Империи. – Рекомендую совместно с главой Сообщества магов изучить целесообразность внесения в Уложение гарнизонной службы уточнений. Каких именно, вы, уважаемый Военный советник, поймёте, когда изучите переданный вам документ. Обратите внимание Главы: документ пришёл по специальному каналу. Ещё одно уточнение. Я не требую, я лишь рекомендую. Поэтому готов рассмотреть Ваше совместное предложение, как в дальнейшем избежать подобного недопонимания между господами магами и офицерами пограничных гарнизонов. Кроме того, я не хочу, чтобы кого-то подвергали наказанию – за ошибки такого масштаба должны отвечать на высшем уровне. Так и передайте уважаемому Главе.
Последняя фраза легла целительным бальзамом на сердце служаки. Естественно он передаст! В кратчайшие сроки! Ещё и поглумится над своим извечным противником.
Поохотился, называется!
Я остановил коня на самой вершине холма: отсюда открывался великолепный вид на последний форт Империи. Каменная громада на фоне леса. Гигантская метка, нависшая над страной и призванная сообщать людям: «Эта территория занята; даже не вздумайте на неё покушаться, а не то из моих каменных стен выйдут такие же каменные воины и утопят вас в вашей же собственной крови». Этот форт был последним на моём пути к лесу и охоте.
Не то, чтобы я специально держался цепи фортов, просто так совпало: об этом лесе мне рассказал в своё время сослуживец, и путь к нему пролегал вдоль границы Империи. Лес внешне ничем не выделялся из опостылевшей мне за время службы зелёной массы. Но я привык доверять мнению сослуживцев, по описанию же товарища он подходил мне идеально: первозданная природа, много непуганой дичи; а главное, на несколько дней пути сквозь лес не встретить ни одного орка, варвара или даже просто человека. Другие подобные участки леса следовало искать глубоко внутри империи, либо за границей, но не в дикой её части, а в обжитой соседями.
Причина необычной чистоты этого леса не была для меня секретом: альты. Некие полумифические существа, обитающие по ту сторону веронской границы и охотящиеся в лесах вместе с лесными драконами. Мой сослуживец рассказывал, что первыми их жертвами становятся случайно зашедшие сюда представители прочих рас, и уже во вторую – исконные лесные обитатели. Эта часть повествования сослуживца особого доверия у меня не вызывала, будучи основанной исключительно на слухах. Я был глубоко убеждён: раз альты сами любят охотиться, они вряд ли станут мешать таким же любителям из пограничного с ними государства. Зачем им это? Ну, шпионов поймать или бежавших из империи уголовников, но не безобидного же гвардейца-пограничника дружественного государства!
Сам участок границы Веронской империи с альтами располагался не на севере, где мне довелось провести пять лет своей жизни, а на востоке. В этих местах граница носила крайне условное протяжение, чётко видимое лишь на бумажных картах. На самом деле здесь властвовали не веронцы и даже не альты, а безраздельно правил бескрайний лес. Наши форты терялись в его громаде одинокими сиротливыми зубами, окружая себя небольшими по меркам леса проплешинами, да и располагались они гораздо реже, чем на севере. Что бы ни говорили про альт, но угрозы с их стороны Император почему-то не ждал. Об этом наглядно свидетельствовал и характер службы местных гарнизонов: ни о какой постоянной боевой готовности не могло быть и речи в виду отсутствия реального, осязаемого всеми фибрами души, врага. Местные пограничники просто патрулировали территорию, контролировали пару торговых трактов, связывающих города альт с веронскими обжитыми территориями, да тихо бесились от безделья. Поэтому на восточный рубеж отправляли либо совсем уж негодных бойцов, либо бойцов, нуждающихся в отдыхе после серьёзных ранений. Бывали, конечно, и исключения, которые лишь подтверждали общее правило.
Дорога вдоль вереницы фортов заняла у меня больше двух недель. Всю дорогу я старался держаться подальше от людей. Общаться ни с кем не хотелось, душа желала лишь уединения. Вынужденные ночёвки рядом с фортами приходилось обставлять так, чтобы избежать настойчивого внимания патрулей. Конечно, подобное поведение требовало «дозорного» образа жизни, то есть такого, какой вели гвардейцы в дальних дозорах. Питание подножным кормом или дичью, сон на голой земле, установка простейших «сигналок», постоянное полубодрствование. Но всё это было привычно, всё это не требовало особого запредельного напряжения. Еды вокруг хватало, а сам по себе сон на земле был для меня привычен. При желании я мог обходиться вообще без подстилки, хотя этого по понятным причинам и не любил: хорошая подстилка дарит поистине королевский комфорт, выигрывая даже у казарменной кровати.
Всю дорогу я не спешил расслабляться: отпуск отпуском, однако орки и прочие неприятности не будут разбираться, на службе я или нет. Уверен, даже найденная в кармане остывающего трупа подорожная не вызовет у этих существ и тени сожаления об убийстве находящегося не при исполнении гвардейца. И вот теперь, рядом с вожделенным лесом, я наконец-то мог немного расслабиться!
Окинув своё состояние внутренним взором, я не заметил в нём существенных изменений. Никаким чувством покоя и не пахло. Но, что куда хуже, не было даже намёка на расслабленность. Возможно, умиротворение придёт позже, когда я убью первого лесного обитателя. Или ещё позже, когда, усевшись у костра, буду жадно вгрызаться в ломоть свежего мяса, запивая его восхитительным вином из фляги. Тогда меня обязательно накроет это чувство доверия окружающему лесу, его благожелательности, готовности принять тебя без остатка, не требуя ничего взамен… Очень хотелось в этой верить.
Но на грани сознания сновала предательская мысль, что я банально не способен полностью расслабиться – просто в силу многолетней дрессировки сначала опытными наставниками, а последние годы – реальной опасностью. Нет, ощущение себя натянутой жилой уже давно стало составной частью души, и мне вовсе не улыбалось отрывать от себя эту часть самого себя. Проблема была в другом: в самых потаённых глубинах души мне всегда хотелось попробовать пожить, как нормальные люди. Те, у кого нет гипертрофированного чувства долга, кто не привык постоянно быть настороже и убивать, как дышать. Так жило большинство, ради которого я, собственно, и жил, ради которого терпел лишения, рисковал, убивал. Моя задача была – уберечь моих соотечественников от любого проявления врага, но в чём была задача этих самых соотечественников, я просто не знал. Вернее, не так. Теоретически, по рассказам обывателей и сослуживцев, я имел некоторую картину жизни в Империи, знал мотивы различных категорий людей, слышал о семейном счастье, радости отцовства и материнства, радости заниматься любимым делом, создавать шедевры; строить дома и возводить города. При этом я не был и наивным юнцом, зная о подлости и коварстве людей, о том, что они стараются улучшить своё положение за счёт соотечественников. Знал о грызне за власть влиятельнейших родов Империи, о преступности в больших городах. Но обо всём об этом я только знал. Жизненный опыт ясно говорил: только знать мало, нужно ещё и прочувствовать, познать на своей собственной шкуре – чтобы понимать. Так, рядовому обывателю сложно оценить образ жизни пограничника и воина вообще, даже если он смутно знает кое-что о нём.
Я был от природы человеком чрезвычайно любознательным и сообразительным, поэтому меня буквально тянуло к новому, хотелось что-то сделать в жизни кроме профессионального убийства врагов империи. Я также не брезговал брать на себя ответственность в критических ситуациях, находя в решении нестандартных вопросов подлинное душевное удовлетворение. Но единственное, в чём мне реально удавалось постоянно совершенствоваться и полностью проявлять себя, был мечный бой. И я с подлинным упоением погружался в него с головой, отдавал ему всё свободное время, буквально выматывал инструкторов, не говоря уже о боевых товарищах.
Я мог работать с любым количеством противников, с любыми мечами, причём как в паре, так и единичными; имел навыки работы другими видами оружия, но изучал их исключительно с точки зрения противодействия им своим любимым мечом. Поэтому слыл среди своих подлинным мастером боя, даже инструкторы часто расписывались в полной беспомощности противостоять мне. Но мечный бой – не единственное, к чему я испытывал тягу в жизни; мне ещё предстояло многое понять, прочувствовать и усвоить. И этот дарованный Императором отпуск я намеревался провести в глубоких медитациях, обдумывая прожитую жизнь и строя реальный план своего будущего. Именно это было реальной целью моего отпуска и моего уединения, охота и одиночество были лишь одними из условий эффективного самопознания. Я искренне надеялся, что в этом спокойном созерцании найду смысл жизни, ту вожделенную отдушину, которой мне так не хватало для душевного равновесия. Служение Императору, долг и честь – это хорошо, но душа требовала чего-то… чего-то эдакого, могущего заполнить образовавшуюся с некоторых пор пустоту внутри. Сосущую, выматывающую пустоту. Даже офицерские попойки после рейдов не очень помогали. Да, они позволяли на некоторое время притупить ощущения, но стоило алкоголю покинуть организм, и его место вновь оказывалось тягуче пустым. Пустым и ноющим. После нескольких месяцев безуспешной борьбы с внутренней пустотой, я понял, наконец, почему некоторые офицеры спиваются: они просто не могут найти замены алкоголю, не могут справиться с этим зачерствением души, не могут найти ответ на вопрос: «Для чего?» – Для чего жить, рисковать, пахать как проклятый, выматываться душой и телом, унижать и унижаться?
Но все эти душевные мытарства не могли сбить меня с насущной проблемы, с того реального, на что можно опереться на сложном пути к самому себе. Мне требовалось подумать над некоторыми приёмами мечного боя, возможно, разработать новые связки, опробовать особенно заковыристые из моих собственных наработок. Меня ждали целые дни спокойных вдумчивых тренировок, без постоянной готовности сорваться с места и пойти убивать или умирать. В этом спокойном и размеренном деле, я очень надеялся, смысл жизни выкристаллизуется сам собой. Моя деятельная натура просто не принимала глупого разлёживания на траве, «чтобы лучше думалось». Только в действии может родиться что-то по-настоящему важное.
Чувство умиротворённого спокойствия пришло ко мне лишь по истечении недели глубоких медитаций, вдумчивых тренировок и охоты. Оно посетило меня не возле костра, как я думал изначально, а наступило вместе с пониманием того, что именно я здесь, в этой части леса, являюсь самым сильным хищником. Аккурат после того, как мои мечи пронзили попытавшегося напасть на меня медведя. Вроде бы ничего в этом не было особенного, даже следовало бы не успокаиваться, а, напротив, насторожиться. Ведь вокруг полно диких хищников. Да, не спорю, просветление наступило там, где его не ждал, но ведь оно произошло! – Ударило по голове с неотвратимостью выпущенного из арбалета болта. Мне оставалось только со спокойствием фаталиста принять его результат: невероятное чувство лёгкости. Я снимал медвежью шкуру, и вместе с ней снимал шкуру с собственной одеревеневшей души. Что-то в голове перевернулось и встало на место. Теперь я знал, что не буду диким зверем вскакивать от малейшего шороха; теперь я подорвусь, только если опасность будет достаточно сильной.
Весь следующий день я посвятил тренировкам, отдаваясь им без остатка. Только сейчас я понял, насколько был до этого напряжён, насколько сильно проникся постоянным давлением окружающей жизни, превратившись в тугую вечно натянутую жилу. И вот теперь впервые работал с мечами в полную силу, впервые творил бой, а не просто тренировался или сражался. Моё сознание и тело стали единым целым, слились с мечами, и теперь танцевали на кончиках клинков.