Эйнара колотило от злости и нетерпения, он закрыл ладонью рот, искаженный наслаждением. Эжен не мог принять его без боли и теперь пытался вырваться из цепких объятий — он выл под ладонью своего покровителя и плакал, проклиная свой длинный язык, но Эхо отпустил его тело, лишь получив свою долю счастья. Он тяжело дышал над лицом Эжена, который пытался сейчас вывернуться из-под него и отпихнуть.
— Мне больно, Эйнар.— Но тот с трудом приходил в себя — он заменил свою боль на чужую. И лишь получив звонкую пощечину от мальчишки, он покинул его тело, оставляя на белых простынях розовые следы.
— Что ж, если тебе надоела эта связь, давай покончим с этим, — Эйнар успокоился, натянул бриджи, собрал свое оружие, пока маленький стервец не набросился на него с его же собственным кинжалом — и такое бывало, их расставание было не первым и не последним. И покинул комнату, позвякивая шпорами.
Лежать на спине, распростертым, как портовая шлюха, ему было не привыкать, но с каждым днем принц стал навещать его все чаще. Иногда Эжен просыпался на его плече — делал вид, что недоволен, демонстративно зажимал нос и орал, чтобы любовник не смел больше являться пьяным и немытым. Эйнар лишь смеялся, щелкал его по носу и заставлял собирать разбросанную по всей спальне одежду. Он ржал над слабыми попытками маркиза вытолкать его взашей из своего флигеля без завтрака, как тайного любовника, но силенок не хватало даже чтобы сдвинуть руку Эйнара, которой он подпирал голову, а второй — отдавал указания:
— Посмотри на том шкафу. А под ним? Нет, погоди, я сейчас помогу тебе! — все заканчивалось одним, наиболее неприятным способом для многострадальной задницы Эжена. Эжен выходил из себя, начинал размахивать своей шпагой и требовать удовлетворения, в связи с подмоченной репутацией, а Эйнар не успевал разозлиться. Вскакивал голышом с кровати, и его тело красноречиво доказывало, что фехтовать они точно не станут, а вот наказать зарвавшегося засранца, Эхо, как опекун, просто был обязан.
— Мне двадцать два. В этом возрасте мужчина может завести семью и детей. О каком опекунстве вы изволите мне говорить? — Эжен тяжело дышал прямо в грудь Эйнара, который заламывал его руку вместе со шпагой за спину и прижимал наглеца к себе.
— У меня к вам, месье, самые отеческие чувства. Разве вы, голубчик, в данный момент не видите этого?
— Ооо, трудно не заметить проявления вашей искренней симпатии ко мне! Но я прошу дать мне выбор. Возможно… — тянул хитрец, - я мог бы давно выбрать себе более надежного покровителя. Более свободного и менее популярного у народа. — Синий, пока что мирный океан в глазах фаворита, покрылся коркой льда, но он готов был в любую минуту выплеснуться на берег, из-под прикрывших его ресниц. Эжен азартно улыбался своему возлюбленному и ждал ответного хода. Эйнар, почувствовав удовольствие от игры, больно надавил на сжатые кулаки парня, и вырвал у него шпагу:
— Не будет этого! Запомни, Эжен, ты только мой, и я устал говорить тебе, что пока я не подыщу тебе подходящую партию или…
— Или я выведу вас, мой принц, настолько, что вы захотите избавиться от меня? — Эжен вздрагивал от нетерпения и желания: “Скорее бы Эйнар прекратил эти игры и, наконец, нагнул меня на любом столе или у стены, ох!” — он непритворно вздохнул в голос, и для Эйнара это было сигналом: он рассмеялся и подхватил Эжена на руки. Все-таки Эхо очень отзывчивый человек!
— Как же ты легко заводишься, мой … мой … мой, — нашептывал он парню, вздергивая его у зеркала. Эйнар не сводил тогда глаз с Эжена, просил потерпеть свой гнусный характер и двойственность, но, кажется, Эжен его совсем не слышал. Тогда, покидая маркиза, Эйнар накрывал расслабленного любовника одеялом и гладил темные, как смола волосы — он так любил целовать их еще в детстве Эжена, иногда позволяя себе и, правда, отеческие ласки. Эжен засыпал под его простыми ласками, а принц отправлялся умываться и вершить свои государственные дела.
А Эжен продолжал думать и мечтать. Рисуя в воздухе рукой прощальный поцелуй, он точно знал, что Эхо вернется. Он улыбался и верил в то, что для принца нет альтернативы. С каждым днем ему все страшнее было выходить из домика в саду. Он трясся от одной мысли, что Эжени вернется и застанет его тут, но закон этой странной северной страны уважал лишь права супруга. Эйнар запретил Эжени появляться во флигеле — будущая королева всегда вне подозрения. Старые проделки забылись, но червь сомнения грыз не только Эйнара, но и двор. Никто не смел шептать за спиной у Эжени, говорить, что ее связывает с малышом маркизом нечто большее, чем юношеские проказы. Она скучала, слала ему угощения и подарки. Потом в ход пошли письма. Эжен метался с каждой ее записочкой в руках, припечатывал ее к груди жестокосердного любовника и молил о встрече с подругой:
— Что изменилось?! Разве найдется хоть кто-то, кто поверит, что Эжени и я можем переспать. Это глупость. Я люблю ее больше жизни! Люблю, как девушку, которая покорила тебя. Только с такой я и могу быть близок.
— Видишь ли, Эжен, это я не доверяю ей. Понятия о чести и верности вколочены в меня с детства самым строгим учителем. Потому что жизнь учит меня, что нельзя никому доверять, и я не хочу, чтобы принцесса понесла от.. — Эйнар попытался отвести взгляд от лица и рук Эжена, уйти от темы.
— Ну, договаривай! От шута горохового? Так? Да если бы я даже мог переспать с женщиной, Эжени бы меня прибила одним взглядом. Я пробовал. Не дает! — Эжен самодовольно уставился на принца. Правая бровь на лице Эйнара взмыла вверх.
— Ты развеселил меня, котеночек. Мой ответ — нет. Ей я скажу то же самое. И не думай об этом больше. Пойдем лучше в кроватку. Больше она тебя не побеспокоит. Эжени и моя мать отправляются в паломничество. Надеюсь, что смогу нагнать их на обратном пути.
Эжен не стал дослушивать опекуна. Он заметался по комнатам, собирая в саквояжи барахло.
— Если ты собрался отправиться с Эжени, то подумай о том, что все свои вещи тебе придется тащить на собственном горбу. Кроме того, на дворе весна, и знойное солнце может запросто сжечь твою нежную кожу. — У Эжена даже челюсти свело от злости. Он сжал кулаки и направился к развалившемуся на перине Эйнару.
— И, кстати, — уточнил циничный правитель, — тебе придется передвигаться не только пешком, но и в одной простой рубахе на голое тело. Помнишь, кардинал говорил… власяница… — почесал затылок принц, и его красивые светлые локоны упали тяжелой гривой на подушку. Он хохотал, высмеивая бедного, смутившегося от неожиданного препятствия, мальчишку. К этому маленький маркиз не был готов абсолютно. Он мог терпеть плохую еду, насмешки и обиды от любимого, от чужих; он выдержал расставание с подругой, но принять на себя обязательство носить колючую солдатскую рубашку из грубой шерсти он не мог. Эжен расплакался, и злоязычный любовник обнял его со спины и пообещал, что сам, лично, испросит у кардинала разрешение о снисхождении.
“Уговорю, — думал принц, — старый олух давно мечтает призвать к ответу развратника, соблазнившего принца. А впрочем, - подумал Эйнар, — можно просто изготовить для Эжена похожее платье, но не из шерсти, а например льна. Нужно чтобы рядом с принцессой был друг!”
— Я так рад, что ты понимаешь, что мы с ней нужны друг другу, и я не могу отпустить ее просто так, без привычной еды и …
— Если я узнаю, что в пути ты собьешь ее с пути истинного, я сам спущу с тебя шкуру, Эжен. Мне нужен наследник, ведь ты не сможешь родить мне маленького Эхо. А ей нужно только постараться.
— Ты никого не любишь, мой дорогой лорд. Но это даже к лучшему. Когда-нибудь я смогу разлюбить тебя, и неизвестно кому из нас будет больнее. Обещаю тебе, что в пути присмотрю за нашей принцессой, и буду молить Богов о сыне для тебя и королевства. Когда отбываем? Несите робу вашему слуге, и теперь мне дозволено видеться с подругой?
Комментарий к Адью
Апшипки есть, но я с этим борюсь.
========== Три желания ==========
О том, как не надо отправляться в путешествие.
<b>Донесение за № 2, написанное офицером эскорта Дю Маром сразу после благополучного отбытия.</b>
<i>Первое, гонец случайно перепутал с менее важной бумажкой.
Несмотря на тяжелые погодные условия, а так же нежелание путешествующих оказывать содействие службе присмотра с неограниченными полномочиями, паломники организованно покинули поместье на третьи сутки.
Находящимся под неусыпным моим контролем — принцессе, в дальнейшем именуемой Э., и месье Эжену, так же получившему код секретности Э., — были зачитаны перед отбытием правила. О чем имеется отдельный документ, скрепленный печатью и, к сожалению, утерянный, в силу форс-мажорных обстоятельств.
Э. и Э. долго шли, молча, и лишь по прошествии получаса вступили в разговор. Содержание беседы носит характер государственной тайны и не может быть воспроизведено на бумаге.
</i>
— Что за… ? И это называется новости? В “Желтом попугае” написано и то более подробно! И мне интересно, где обучался шифрованию этот Дю Мар? Меня он тоже обозвал бы “Э”?
— Ваше Величество, если Вы переживаете о содержании первого донесения, то я заставлю гонца вернуться в то место, где он его … использовал. Но он божился, что прочел его и выучил наизусть перед тем как… Ну, вы понимаете? Здесь дамы, и я не отважусь произнести это вслух. — И добавил потише: Дабл Э. Они именуют Вас в доносах, именно так.
— Боюсь, что в том донесении нет ничего существенного… — Эйнар перевернул пергамент и выбросил его в камин. — И что же было дальше? — он обратился к советнику, а сам протянул руки к огню и залюбовался шипением медленно умирающей сосны — она шипела и брызгала осколками смолы, но грела получше угля. Кроме того, Эйнар считал ее своим деревом и иногда приходил к единственной сосне в саду — она росла как раз у французских окон флигеля Эжена. Как видно, будущему королю приходилось думать часто и помногу. — Где они сейчас? — Эйнар вспоминал свою парочку часто. Он откровенно скучал. Таскался по балам соседей и не торопился нагонять паломников. Он дал им время насладиться свободой. Увесистая пачка донесений росла день ото дня. Месяц. Прошел ровно месяц, прежде чем он решился посмотреть, чем же заняты его любимые люди. — С таким успехом он мог бы присылать мне пустые конверты. - Он помнил день их отъезда не хуже этого болвана.
Эжени тогда измаялась, стоя на коленях в храме. Немного легче становилось, когда все падали лицом в пол. Девушка переводила дух и могла исподтишка подмигнуть Эжену. Служба затягивалась. Его Преосвященство вошел в раж и бормотал молитвы битые три часа. Маркиз отвечал на ее шутки однозначно серьезным взглядом, но и его утомили монотонность и неоригинальность кардинала, который взял с них клятву беречь свою душу в пути от соблазнов и не становиться источником желания для другого человека.
— Если нападет саранча на ваши головы, вы прикроете их шляпами. Если чужие языки будут сплетать комплименты, превозносить ваш ум и красоту… — кардинал запнулся, подумал что такое вряд ли возможно и продолжил канючить, — и если станут развращать ваш ум и тело непотребными рассказами, — отрежьте их. Не верьте похвале друга и опасайтесь ласковых речей врагов, — Кардинал понял, что хватил лишку, прислушался к удивленному покашливанию за спиной — уж больно жестоко! — и невозмутимо продолжил: - Эжени, я знаю твои слабости, но твои грехи я простил. Теперь и ты прости себя. Эжен, ты хороший мальчик и я знаю о тебе все. Пусть и Боги вспомнят о тебе! Твой покровитель заботился о тебе. Теперь твой черед помолиться о нем, отдать свою удачу — королевству нужен наследник.
Эжен расплатился за это попечение своей любовью. И теперь просил вернуть ему покой, не потревожив Эйнара, потому что незаменимых — нет. Понимание, что Эхо утешится и забудет, обижало, но дарило надеждой. Он смотрел невидящими глазами перед собой и боялся, что не сможет. Как отказаться от того, кто по праву твой человек? Так он размышлял, похрустывая пальцами и кусая губы: пусть Эйнар сам покинет его. Так будет справедливо. Он нашел выход. Эйнар откажется и даст ему свободу. Эжен не верил в это. Но желал всем сердцем.
Он получил от Эхо все — фамилию, дом и даже любовь. Пришел черед вернуться домой. Эжен чуть не вскочил с колен, потому что хотелось бежать на край света. А можно поступить иначе — у него есть дом. И он сможет вернуться в него.
Если бы Эжен знал, сколько человек мечтают прочесть его мысли! Божества запутались и с удивлением взирали на эту троицу. Их мысли переплетались в такую хитрую сеть, которую нельзя распутать, не навредив. А разве могут боги вредить королевской семье? Стыдно, но решение так и не было принято. Поэтому такая длинная и бессмысленная речь, поэтому они переложили тяжесть на плечи Эйнара. И Жени. И, конечно, Эжена.
“Зачем Эйнару дети? У него есть Эжен!” — так думала Жени.
Девушка рассматривала Эжена со стороны. Мысли её были далеки от духовной жизни. Невысокий, юркий парень, легкий как перышко в танцах, и срывающийся в пропасть своей меланхолии наедине с музыкой и книгами, захватил сердце ее мужа. Она скользнула пальцами по оголенным лодыжкам Эжена, соблазнительно торчавшим из-под подола робы — когда только успел загореть? Ей захотелось подслушать его просьбы к богам. О чем мечтает мальчик? Когда она узнала о его желании составить ей компанию в этом путешествии, то подумала — откажет. Они не виделись несколько месяцев. Эжен оставил свет полностью и больше не появлялся во дворце, но всем и каждому было известно, что он занял прочное место в сердце и постели принца.
Коленки затекли, нещадно ныла спина… И еще отчаянно хотелось есть. Мутные образы просачивались сквозь псалмы и ложились на сердце сладкими воспоминаниями. Под подушкой у Эжени спрятались несколько коробок конфет, присланные с извинениями за очередную ночь без любви — Эхо извинялся, но не изменялся. Он делал все что хотел. Вот и сейчас, он стоял за спиной у Эжени, иногда протягивая ей стакан чистой воды. “Тело должно очиститься, — вещал старикан с кафедры, — освободить место для мыслей без греха”. После того как речь первосвященника стала затягиваться, несмотря на намеки принца на приближение вечернего совета, Эйнар опустился на колени рядом с Эжени и гладил ее по плечам и пояснице, успокаивал, но все же не решался остановить церемонию. Он держал ее за руку и обещал ночью исполнить супружеский долг, на что Эжени заметила: “Мне уже не хочется. Я не смогу задрать ноги тебе на плечи Эйнар. Я уже сейчас думаю, как мне повезло редко видеть Вас в своей опочивальне. Не утруждайте себя напоследок, Эйнар.”
А Эйнар думал: “Меня хватит, меня хватит на двоих”.
Принц мягко и понимающе улыбался Эжени: он тайно заменил платья супруги и Эжена на мягкое льняное, и теперь любовался на обоих. Эжени в простом крестьянском наряде, с покрытой головой и все еще улыбающаяся ему в ответ, была мила. Он аккуратно поправил темный локон, выбившийся на волю и поймал на своей руке осторожный взгляд Эжена. Не ревнивый. Мутный от слез. И рука дрогнула — Эйнар не понимал Эжена. Не верил в его любовь и привязанность. Старался объяснить свое влечение испорченностью, а иногда отцовскими чувствами — он помнил об обязанностях опекуна постоянно. Болел ли Эжен или был здоров; плохо ли усвоил урок с учителем — Эйнар был неумолимым воспитателем и иногда сидел допоздна, поясняя трудную задачку. А Эжен мечтательно подставлял затылок под шлепки, к которым привык с учителем. Эйнар же был терпелив и учтив с учеником. Иногда переносил повторное объяснение на следующий день и приступал к практическим занятиям: “Что может быть важнее стереометрии! — возмущенно говорил принц, стягивая с Эжена чулки и, развешивая их на перекладинах палантина. Он метался между столбов кроватного полога, объясняя любимому ученику, как луч солнца проникает сквозь окно и, разбиваясь о препятствия, отражается и совершает обратный путь в пустоту. Эжен кивал понимающе, даже бормотал иногда фразы к месту и не очень, и подставлял Эйнару спину для ласк. Так он обычно и засыпал во время очередного педагогического подвига Эйнара.