Я сел за стол. Взгляд зацепился на свёрнутый пополам листок бумаги.
Я развернул его. Это оказалась записка от Кати.
Снова ёкнуло сердце. Неужели это то, о чём я думаю?
Закусив от волнения губу, я принялся читать.
«Георгий, прости за то, что я солгала тебе в прошлый раз. Это я убила мерзавца Хвылина. Тогда у меня не хватило сил, чтобы признаться. А сейчас из-за меня страдает самый дорогой человек на свете — мой муж, который взял на себя мою вину. Я проклинаю себя за слабость! А сейчас всё стало на свои места. Я должна пойти к следователю и рассказать как всё было. Пожалуйста, возвращайся домой и не вмешивайся. Ты сделаешь только хуже. Если можешь, извини меня за всё. Я не могу поступить иначе. Твоя любящая сестра, Катя».
— Эх, сестрёнка — сестрёнка! — вслух произнёс я. — Что же ты натворила? Как мне теперь прикажешь расхлёбывать ту кашу, что ты заварила?
Глава 23
Я заставил себя проглотить завтрак — хрен его знает, когда ещё удастся перекусить, и помчался к Самбуру, молясь, чтобы Катя не поспела туда вовремя и не наделала глупостей.
Иван с задумчивым видом изучал какие-то бумаги, когда я влетел в его кабинет.
— А, Быстров! — оторвался он от чтения и взглянул на меня без особого удовольствия. — Сказал бы, что рад тебя видеть, но не хочу врать. Мне твои родственники уже вот где сидят! — Он провёл ребром ладони по горлу.
У меня сразу опустились руки.
— Значит, сестра уже приходила?
— Приходила. Накатала явку с повинной, дала показания и всё такое, — подтвердил мои худшие опасения следователь.
— Хреново, — вздохнул я. — Где она сейчас?
— Да где ей ещё быть… Пока у нас сидит, — сказал Самбур. — Не в одиночке, само собой, но ты не бойся — в камере, куда её подселили, народ всё больше из «бывших», сплошная интеллигенция.
Сказав это, он фыркнул.
— Вань, я могу её увидеть? — попросил я.
— Быстров, ты совсем охренел?! Один твой родственник молчит как рыба, вторую несёт как понос… Третий ни свет ни заря прискакал и требует свиданки с задержанной по обвинению в убийстве! По-хорошему, на тебя тоже пора арест накладывать! — возмутился Самбур.
— Всё-всё! Я понял тебя, Ваня! — закивал я.
Не то, чтобы боялся, что Самбур выполнит обещание, но лишний раз его провоцировать точно не стоило.
— Не Ваня, а товарищ народный следователь! — насупился собеседник. — Не извольте забывать, товарищ Быстров, что вы сейчас находитесь в народном суде. Странно, что мне приходится делать вам, сотруднику уголовного розыска, подобное замечание.
Внимательно следившая за нашим разговором Раиса, покачала головой.
— Как скажете, товарищ народный следователь, — перешёл на официальный язык я. — Если дозволите, выскажу пару соображений.
— Слушай вас, товарищ Быстров. Вы собираетесь дать показания под протокол? — Самбур положил перед собой пустой бланк, обмакнул перо в чернильнице и взял на изготовку.
— Пока нет. Но мне кажется, вам, товарищ народный следователь, будет полезно услышать мои доводы.
— Я вас слушаю.
— Моя сестра никого не убивала. Её показания — самооговор, жест отчаяния. Они считает, что взяв вину на себя, спасёт мужа.
— Даже так? — усмехнулся следователь. — На чём же основаны ваши доводы, товарищ Быстров?
— На знании человеческой психологии, — твёрдо объявил я.
— Ого, — ухмыльнулся Самбур. — И, простите за нескромность, у вас, наверное, имеется какой-нибудь документ, который может подтвердить ваши познания, а, быть может, учёную степень? Вы случаем не профессор психологии?
— Товарищ народный следователь, я не профессор психологии — тут вы попали в точку, но моя работа обязывает знать некоторые азы этой науки. Невозможно быть хорошим сотрудником уголовного розыска, если ты не умеешь разбираться в людях.
— Вот оно как… — с насмешкой протянул Самбур. — И вы, конечно, сейчас способны продемонстрировать нам эти знания и умения… Может, владеете каким-нибудь магнетизмом, внушаете людям свои мысли?
— Так далеко мои способности не зашли, — спокойно ответил я, но кое-что показать умею.
— Рая, — обратился к напарнице следователь, — сейчас нам будут показывать цирковые фокусы. У тебя как — найдётся свободная минутка?
Раиса улыбнулась.
— Давненько я не бывала в цирке. Погляжу с удовольствием.
Самбур переключился на меня.
— Билеты нужно приобретать или для сотрудников народного суда представление бесплатно?
— Для вас, а особенно для Раисы — всё абсолютно бесплатно, — с крайней степенью любезности ответил я. — Мне понадобится лист бумаги и ручка. Одолжите, товарищ народный следователь?
— Ну, конечно… Я на всё готов ради такого артиста.
Он подал мне бумагу и готовальню.
— Благодарю. Пожалуйста, не подсматривайте, пока я буду кое-что писать, — попросил я.
— Конечно-конечно, — Самбур отвернулся.
Я набросал на листке три слова, помахал бумагой, чтобы чернила высохли и положил лист на стол тыльной стороной кверху.
— Можете поворачиваться.
— Итак? — вперил на меня острый взгляд следователь. — От меня ещё что-то потребуется?
— Да.
— Если я должен выпустить кого-то из камеры или пронести заключённому в тюрьму пистолет и напильник, сразу говорю — не пойдёт!
— Ну что вы! — серьёзно произнёс я. — Всё, что от вас требуется — быстро отвечать на мои вопросы. Поверьте, они никоим образом не касаются вашей профессиональной деятельности.
— И сколько их будет… этих ваших вопросов?
— Только три.
— Три… Хорошо, задавайте.
— Отлично. Известный русский поэт.
— Пушкин, — выпалил следователь.
— Часть лица?
— Что? — не понял Самбур.
— Часть лица, — повторил я.
— Нос, — с секундной задержкой ответил он.
Раиса с огромным и всевозрастающим интересом следила за нашим разговором.
— Фрукт?
— Яблоко. И это всё? — разочарованно вздохнул Самбур.
— Всё, — подтвердил я, переворачивая лист. — Читайте, что я записал до того, как начал задавать вопросы.
— Пушкин… нос… яблоко, — наморщив нос, прочитал следователь.
Его глаза удивлённо расширились.
— Какого хрена?! Быстров, ты… ты что, скотина, внушил мне ответы?
— Нет, конечно, — засмеялся я. — Это просто маленький психологический тест. Не обижайтесь, товарищ народный следователь, но примерно девять из десяти человек ответят на него также, как ответили вы.
— Кстати да, — закивала Раиса. — У меня ответы были точь в точь такие, как у тебя, Ваня.
— Ну, хорошо, и какой вывод лично я должен был сделать после этого теста? — насупился Самбур.
— Только такой, что я немного соображаю в человеческой психологии. Да, не как профессор, но в нашем случае этого и не нужно. Моя сестра никого не обвиняла. Она лишь действует, как любящая и преданная супруга: любой ценой спасает самого дорогого ей человека.
— Знаешь что, Быстров! — усмехнулся следователь. — Я, может, не такой знаток человеческой натуры, как ты, и эти ваши психологические штучки-дрючки для меня тёмный лес, но у меня достаточно мозгов, чтобы понять — твоя сестра старательно лепит горбатого. Я во время допроса тоже позадавал ей кое-какие вопросики. Так вот — она сыпется на мелочах: не помнит, во что был одет Хвылин, из чего она стреляла, сколько раз, где произошло убийство… и прочая, прочая, прочая… Дураку ясно — ни хрена она не знает!
— Так какого рожна ты её в обезьянник запихал! — вспыхнул я.
— Такого, чтобы не морочила следствию голову! — рявкнул следак. — За лжесвидетельство, между прочим, тоже ответственность полагается! И, если она сейчас в камере не посидит и не одумается, то пусть пеняет на себя. Я твою сестру предупредил.
— Блин, Ваня, так чего ты мне сразу этого не сказал? — с облегчением произнёс я.
Самбур на сей раз проглотил «Ваню» и ответил гораздо спокойней:
— Да потому что вы, Быстровы, уже в печёнках у меня сидите! Не переживай, Быстров, твоя сестра уже вечером будет дома, а пока пусть посидит — это чтобы впредь была науку.
— Ну ты, блин… и педагог! — только и нашёл, что вымолвить я.
Самбур собирался что-то мне ответить, как в кабинете без стука появился бровастый и потому чем-то похожий на генсека, дорогого Леонида Ильича, мужчина в тщательно выглаженном костюме. Новый посетитель буквально благоухал какими-то одеколоном.
— Привет, Самбур. Здравствуйте, Раиса, — меня он почему-то проигнорировал.
— Здравствуйте, товарищ Шатилов, — приветствовал его следователь.
Фамилия показалась мне знакомой. Тут я вспомнил, при каких обстоятельствах её слышал — это был прокурор, который собирался поддерживать в суде обвинение над Александром.
— Ты когда собираешься передавать дело Быстрова? — спросил он.
Самбур покосился на меня и, с некоторой паузой, ответил:
— Пока не могу точно сказать, товарищ Шатилов. Есть ещё ряд невыясненных обстоятельств.
— Ты мне не тяни, Самбур! Давай жми на этого Быстрова по полной, пока у тебя его дело ГПУ не забрало.
— А что такое, товарищ прокурор? — удивился следователь. — Почему мы должны отдавать дело ГПУ?
— То есть ты ещё не слышал?
— Что я должен был услышать? — непонимающе спросил Самбур.
— Значит, вам ещё не довели. Хорошо, минут пять у меня есть.
Прокурор устало опустился на стул.
— В военшколе, в которой работали покойный Хвылин и Быстров, ГПУ обнаружило заговор. Бывшее «офицерьё», устроившееся в неё преподавателями, организовало контрреволюционную ячейку. Сейчас по всей школе идут аресты, ГПУ чистит их сотрудников. Думаю, заинтересуются и Быстровым. Он ведь тоже из этих… — с пренебрежением бросил Шатилов.
Я ловил каждое его слово… Да, не повезло Кате и её мужу, начал раскручиваться маховик следствия ГПУ. И не хочется себе представлять, чем это закончится. Ладно, если разберутся в роли каждого участника, но что-то подсказывает — огребут все и оптом.
— Мне кажется, рано в суд выходить, — попробовал возразить Самбур. — Улики, конечно, есть, однако Быстрова так и не удалось разговорить.
— Не удалось, так и не надо! — рубанул рукой по воздуху прокурор. — Пусть себе молчит, срок наматывает. А я на суде всю его гнилую сущность выверну наизнанку. Докажу, что это контра была, есть и останется её же. Только надо бы поспешить, Иван… Не хочу, чтобы ГПУ все сливки сняло. Мы ведь тоже умеем работать! — подмигнул он следователю.
— Умеем, — вздохнул Иван.
— Именно! Тогда тебе на всё — про всё сроку… до конца недели. Оформляй бумаги и передавай. Чем раньше, тем лучше, но понедельник — это край. Я же по своей линии позабочусь, чтобы с датой суда не затянули. И пусть ставят к стенке эту контрреволюционную сволочь! Хватит гадам коптить нашу землю! Всё, до скорого, товарищ Самбур!
Прокурор вышел из кабинета так же стремительно, как и появился.
— Ты слышал? — посмотрел на меня следователь.
— Слышал.
— Шатилов не врёт. Он действительно умеет работать с судом. Докажет, что угодно. Тем более у него свой интерес к этому делу, — произнёс Самбур.
— А если договориться? — с надеждой спросил я.
— Это ты, брат, брось, если не хочешь присесть к сестре и её мужу. С Шатиловым такой номер не пройдёт. Он — мужик жёсткий, особенно, в вопросах, касающихся карьеры.
— Ну, как-то продинамить его распоряжение можно? Допустим, не в понедельник оформить дело для передачи в суд, а в среду или четверг?
Раиса и Самбур засмеялись.
— Ясно, — понял я.
— Ещё как ясно: он сразу наябедничает — нас тогда начальство с потрохами сожрёт, а дело другому следователю отдадут. Извини, я себе не враг, — признался Иван.
— Понял я ваши расклады, — кивнул я. — Удачи вам!
— Ну, если понял — беги, сыскарь, ищи улики, — напутствовал меня в спину следователь.
Глава 24
Адресок четы Хвылиных я заранее вызнал у Кати. В отличие от их семьи, покойный и его супруга-поэтесса жили на съёмной квартире, а не в коммуналке. Такое себе могли позволить в Петрограде начала двадцатых немногие, преимущественно, нэпманы с тугой мошной.
Получка преподавателя военшколы не позволяла «шиковать», значит, у Хвылиных были другие источники дохода или хорошо припрятанные ценности, которые не смогла обнаружить и изъять советская власть.
Легендарная сцена из «Мастера и Маргариты» Булгакова с призывом к советским гражданам сдавать валюту, родилась не на пустом месте. Только в начале двадцатых валюту можно смело заменить на золото и бриллианты.
Пройдя мимо дворника-татарина, с равнодушным видом подметавшего двор, я поднялся на третий этаж, где проживала свидетельница.
Меня охватила лёгкая нервная дрожь. Я слишком многое поставил на эту встречу и собирался пойти ва-банк. Всё зависело от того, сумею ли я расколоть Зинаиду Марковну Хвылину, гражданку тридцати двух лет отроду, беспартийную и безработную. Ну, и само собой, не состоявшую в профсоюзе.
Для того, чтобы наврать с три короба в деле об убийстве, нужны очень веские причины. Я собирался вытряхнуть их из неё, заранее сложив в голове примерный план разговора.
Веских улик против Зинаиды Марковны не было, придётся блефовать.
Пока из слов Самбура у меня сложилось впечатление, что придётся общаться с женщиной, у которой на почве творчества слегка поехала кукушка.
В принципе, такое встречалось в моей прошлой жизни сплошь и рядом. Одно время меня регулярно «домогался» сценарист многочисленных детективных сериалов о ментах, которому позарез были нужны сюжеты из реальных расследований, потом пришлось раскрыть уголовное дело, в которое по дурости влип писатель-фантаст — их сейчас стало больше, чем грязи — так что пообщаться с пишущей братией я успел. Заодно и сложил мнение об их адекватности.
Поэты, как я понял, в плане психического здоровья ещё хуже, чем прозаики.
Учитывая творческие заскоки Зины Ангины и её обострённое внимание к загробному миру и прочей мистике — предстоит тяжёлый разговор с женщиной средних лет, про которую можно смело сказать словами не её стихотворения: «тихо шифером шурша, едет крыша не спеша».
И мне надо готовиться пропускать через себя поток чужого сознания.
Я нажал на дверной звонок. Где-то внутри квартиры заливисто зазвенел колокольчик.
Никто не спешил к дверям, чтобы их открыть.
Спит что ли? Богема любит поздно ложиться и поздно вставать.
На часах был уже полдень, даже поэтессы должны к этому времени продрать глазки.
Ладно, мы не гордые, ещё раз втопим кнопку звонка.
А в ответ — тишина…
Я толкнул дверь, она без скрипа распахнулась.
О, как…
Хозяева — народ настолько беспечный, что не запираются? Свежо предание, да верится с трудом.
Или у поэтессы окончательно крышу сорвало?
Не хочется думать о плохом, но меня сразу охватили дурные предчувствия. Ну не люблю я такие вещи! Просто, не люблю.
Я вытащил «Смит-Вессон», осторожно заглянул в квартиру.
— Хозяева, дома есть кто?
Хозяева упорно отказывались отвечать.
— Дома есть кто, спрашиваю? — повысил я голос.
Ни-че-го…
Ладно, рискнём. Я переступил через порог и оказался в тёмном коридоре. Если сейчас кто-то застукает меня в квартире, приключится конфуз, но как-нибудь разрулим.
Пахло сыростью и нафталином. Воздух спёртый, застоявшийся — помещение давно не проветривали.
Я заглянул в первую комнату — обстановка свидетельствовала об определённом достатке. Книжные шкафы от пола до потолка, шифоньеры с посудой, в центре — огромный стол, стулья с изогнутыми спинками, два дивана, сверху — подобранные в тон бархатные покрывала, несколько мягких подушек. В углу давно нетопленный камин.
При этом подспудное ощущение, что шаг за шагом сюда подбиралось запустение: тяжёлые обои местами отошли, пол давно не мыли и, тем более, не подметали.
Я подошёл к столу. М-да, на столешнице столько пыли — хоть пальцем картины рисуй.
Сдаётся, что хозяйка из Зинаиды Марковны так себе.
Или не повезло с домработницей, если она у Хвылиных имеется — это обстоятельство я для себя не выяснил.