— Ну, вот видите — я же говорил, что это — самоубийство! — довольно воскликнул начальник отделения.
Он явно хотел побыстрее отделаться от этой темы.
— Ты погоди, дай Быстрову досказать, — попросил Шуляк. — Он — толковый оперативник. И, если ему есть что сказать, к нему стоит прислушаться. А дело… Дело всегда закрыть можно.
— Да вроде бы никто никому рот не закрывает, — ухмыльнулся Иджилов. — Продолжайте, товарищ Быстров. Мы вас внимательно слушаем.
Однако, судя по его ухмылке, вряд ли мне удастся убедить его даже самыми железобетонными доводами. Версия о самоубийстве устраивала милицию больше всего: никаких тебе хлопот, беготни и прочей потери времени.
И всё-таки я попробовал объясниться, пусть меня и не покидало ощущение, что ломлюсь в глухую стену.
— Давайте начнём с мелочей. Пусть каждую из них и можно объяснить иначе, но когда их слишком много — это уже становится подозрительным.
— Я понял тебя. Излагай, — кивнул Шуляк.
— Вы видели в квартире типографскую квитанцию?
— Было что-то такое, — без особого интереса протянул Иджилов.
— Согласно квитанции Хвылина заказала в типографии печать сборника своих стихов. Я так понял, что до этого у неё были только публикации в журналах и литературных альманахах. Причём, судя по дате, она сделала заказ уже после смерти мужа. Поверьте, человеку пишущему очень хочется подержать в руках солидный томик своих сочинений. И только обстоятельства непреодолимой силы могут этому помешать, особенно, когда счастье так близко…
— Ну… как-то сомнительно, — вздохнул Иджилов. — Сначала хотела, потом передумала… Всё-таки потерять мужа — это, знаете, удар серьёзный.
— Идём дальше: у меня была возможность рассмотреть характер надреза.
— И что в нём такого необычного? Надрез как надрез: лезвие острое, баба полоснула себя бритвой, что называется глубоко и от всей души, — раздражённо сказал Иджилов.
— Попробую объяснить, — устало произнёс я. — Допустим, вы взяли бритву и хотите полоснуть себя по руке.
— Избавь бог, — хмыкнул Иджилов.
— Я же сказал — допустим, — с нажимом сказал я. — Вот, вы берёте бритву, проводите ей по другой руке. В девяноста процентах случаев порез будет направлен в сторону от вас — так удобнее и привычней.
Шуляк взял свою финку и ради интереса попробовал сымитировать будто он перерезает вену.
— Слушайте, Быстров прав — так и есть! — восхитился он.
— И что вас смущает в истории с Хвылиной? — насупился Иджилов.
— То, что порез сделан в сторону не от неё, а к ней — обычно это происходит когда кто-то другой берёт вашу руку и перерезает вену, — торжествующим тоном пояснил я.
На секунду в кабинете наступила гнетущая тишина.
Глава 26
— Так, погодите! — воскликнул Иджилов. — Откуда вы узнали о характере порезов у самоубийц? Лично мне эта информация не попадалась.
— Давайте на ты? — предложил я.
— Давай! — легко согласился начальник отделения. — Только ответ я на свой вопрос я так и не услышал. Откуда дровишки, Быстров?
— Читал в учебнике криминалистики, — сказал я.
— Да? — почесал себя за ухом Иджилов. — Век живи — век учись.
У меня неприятно засосало под ложечкой: что если пока исследований на эту тему не проводилось? Хотя… ну не побегут же сейчас в публичную библиотеку, чтобы проверять мои слова. Если что, скажу, что перепутал источник — дескать, в периодике публиковали, оттуда и взял.
— Посмертная записка была? — поинтересовался Шуляк.
— Была! — кивнул Иджилов. — Кстати, а что думает товарищ Быстров на сей счёт?
— Ну вы же видели и наверняка читали её, — заговорил я. — У меня лично язык не поворачивается назвать это посмертным письмом.
— Что тебя смущает? — уставился на меня Шуляк.
— Стихотворная форма подачи.
— Но ведь покойная была поэтессой! — заметил Иджилов.
— И что с того? Думаете, она и в булочной стихами изъяснялась?
— Булочная — это булочная. А тут самоубийство… сравнил, — язвительно произнёс начальник отделения.
— Готов поспорить, что преступник выдрал подходящее по настроению стихотворение из рабочей тетради Хвылиной… Ну, должна же она куда-то записывать свои стихи, — изложил свою гипотезу я. — Если провести обыск в квартире, наверняка найдём и эту тетрадь. При желании экспертиза даже сможет установить, откуда листочек вырвали.
— Блин, Быстров, у тебя что — версии на все случаи жизни имеются? — с нехорошим смешком сказал Иджилов. — Раз так — объясни мне, тупому, как убийца — если это, конечно, было убийство, смог раздеть бабу, усадить в ванную и чиркнуть бритвой по рукам, если она не собиралась сводить счёты с жизнью? Только не говори про магнетизм — не поверю.
— А что, других способов не бывает? — фыркнул я. — Насколько я помню, рядом с ванной стоял табурет, на табурете я своими глазами видел открытую бутылку вина. Я просил, чтобы вино в обязательном порядке изъяли как вещдок и сделали бы экспертизу. Наверняка в вино подмешана какая-то гадость: снотворное или наркотики. Есть результаты? — с надеждой посмотрел я на Иджилова.
— Нет никаких результатов! — рявкнул он. — И бутылки никакой тоже. Если не веришь — могу протоколы показать.
— Какого хрена… — возмутился я.
— Так, с меня хватит, Быстров! — перебил меня Иджилов. — Ты вообще с какой стати привязался к этой бабе? Что за странный интерес у сотрудника уголовного розыска, да ещё из другого города?
— Покойница проходит… вернее, проходила основным свидетелем по делу об убийстве своего мужа. Виновным с её показаний был признан муж моей сестры. Я решил разобраться, — не стал скрывать правду, о которой Иджилов всё равно быстро докопается, я.
— Вот оно как, — протянул начальник отделения. — Так может это ты… того…
— Договаривайте, — нахмурился я.
— Ну в том смысле, что если всё было так, как ты рассказываешь, и Хвылину убили, так может — это твоих рук дело, а? — с вызовом посмотрел на меня милиционер.
— Слышь, Иджилов, — неожиданно вступился за меня Шуляк. — Ты говори, да не заговаривайся!
— Спелись, да? — ехидно сказал Иджилов. — Вечно у вас в угрозыске рука руку моет… Короче, Быстров: я долго и внимательно тебя слушал, но ты меня ни капли не убедил. Слишком много «если» и притянуто за уши. Для меня в смерти гражданки Хвылиной всё ясно и понятно: типичное самоубийство, барышня наложила на себя руки после гибели любимого человека. На этом точка.
— Хорошо. — Я встал. — Спасибо за угощение, товарищ Иджилов. Не знаю, сколько оно стоит, но, надеюсь, этого хватит.
Я вынул несколько банкнот и положил перед ним.
— За сим, до свидания. Вынужден откланяться.
Шуляк догнал меня на улице.
— Притормози, Жора!
Он преградил мне дорогу, я остановился.
— Какого лешего, ты так кипятишься! — сбивающимся тоном заговорил Шуляк. — Капризничаешь, как беременная институтка!
— А ты что — не понял? — с горечью воскликнул я. — Иджилову на всё наплевать. Даже если история шита белыми нитками, он всё равно задницу от места не оторвёт, чтобы проверить. Таких гнать надо поганой метлой из органов! А ещё лучше — посадить, чтобы другим неповадно было.
— Экий ты шустрый! — разозлился Шуляк. — Выгнать, посадить…
— А что, скажешь я не прав?
— Прав, — смутился Шуляк.
— Тогда в чём дело?
— В том, что с Иджиловым мы ещё разберёмся… Ты ведь на квартиру Хвылиных сейчас намылился. Хочешь втихаря обыск провернуть и соседей допросить? Что, угадал?
— Угадал, — подтвердил я.
Если милиция откровенно забила на расследование смерти Хвылиной, выбора у меня всё равно не оставалось. Женщину убрали не случайно, наверняка, это как-то связано с убийством её мужа, и все ниточки должны привести к пауку, который сплёл эту паутину, в которой запуталась моя семья.
Ну, а то, что действовать придётся одному — меня не смущало. Лучше я буду рыть с чувством, с толком, с расстановкой — чем пущу на самотёк.
— Не будешь возражать, если я тебе помогу? — внезапно спросил Шуляк.
— Ты… ты это серьёзно? — поразился я.
— А что тут такого? — в свою очередь удивился он. — Ты нам помог, должен же я отплатить тебе той же монетой. Или у тебя уже сложилось предвзятое мнение о петроградской милиции и уголовном розыске?
— Иди ты! — улыбнулся я.
— Давно бы так! — просиял Шуляк. — Показывай адрес, Жора.
На душе у меня потеплело. Всё-таки чувство локтя — сильное чувство. Ты не один, у тебя крепкая поддержка товарищей, которые делают с тобой одно дело, всегда выручат и придут на помощь.
Даже серый непогожий денёк почему-то стал светлее.
Мы пошагали к дому ныне покойных Хвылиных.
— Как Серёга Кондратьев — поймал Лёньку Пантелеева? — задал мучивший меня вопрос я.
— Ищет пока. Мы по наводке Борща прошерстили квартиры и малины, где могла засесть его сеструха. Наловили кучу всякой шушеры, но Лёнька как в воду канул. Правда, есть ещё пара неотработанных местечек — ими сегодня-завтра займутся, — сообщил последние новости Шуляк. — Ничего, сколько верёвочке не виться, а конец всё равно будет.
— Будет! — кивнул я. — Я в вас верю, мужики. Вы его обязательно поймаете.
— Конечно, поймаем. Для нас это дело принципа.
Слово за слово, мы оказались возле нужного дома.
— Делаем так, — предложил я. — У тебя документы петроградского губрозыска — поэтому начни поквартирник…
— Чего-чего? — замигал он.
— Поквартирный обход, — пояснил я, снова ругая себя за то, что не слежу за языком и употребляю термины, которые ещё не входу.
— Это в ваших краях так его называют? — хмыкнул Шуляк.
— Ага.
— Хм… занятное выражение. Надо будет ребятам сказать, им тоже понравится.
— Да без проблем, — легко согласился я, невольно обогатив профессиональный сленг коллег новым словечком.
— Значит, я пока делаю поквартирник — я ты чем займёшься?
— А у меня самое сладкое… Можно сказать, десерт — пошманаю квартиру Хвылиных.
— Что рассчитываешь там найти?
— Хвылина могла вести дневник. Будет большой удачей, если я его найду, — гипотеза, конечна, была шаткой, но я хватался за любые возможности.
— Как собираешься попасть внутрь? — в Шуляке проснулся профессиональный интерес.
— Ты точно уверен, что хочешь это знать? — усмехнулся я.
Шуляк улыбнулся:
— Будем считать, что ты снова увидел незапертую дверь.
— Так и есть! — подтвердил я. — Шёл себе шёл, вдруг вижу — дверь открыта. Думаю, непорядок… Заглянул, чтобы проверить. Да, у тебя случайно нет при себе чего-то вроде английской булавки?
— Совершенно случайно есть.
— Одолжишь ненадолго?
— Да хоть навсегда.
Мы подошли к чёрному входу дома, немного постояли. Как известно, хорошая работа всегда начинается с перекура.
— Не передумал ещё? — мрачно спросил Шуляк.
— Попал в колесо — пищи, но беги, — ответил я поговоркой.
Во дворе никого не было, даже дворника. Казалось, дом вымер. Похоже, две смерти за короткое время произвели впечатление на жильцов. Все забились как тараканы в щели и чего-то ждут. А чего именно — неизвестно.
— Ну что — разбежались? — сказал я.
— Разбежались, — кивнул Шуляк.
Он отправился шерстить соседей, начиная с первого этажа, а я пошёл наверх.
Замок на дверях Хвылиных выглядел серьёзным, но только выглядел. Не обязательно быть слесарем-медвежатником, чтобы открыть, было достаточно даже моих довольно посредственных навыков.
Квартира была опечатана, но раз милиция собиралась списать всё на самоубийство, значит, сюда ещё долго не сунутся. Без тени колебания и сомнений, я сорвал тонкую полоску бумаги и стал ковыряться в замке позаимствованной у Шуляка булавкой.
Минут через пять, когда стало казаться, что я переоценил свои способности, проклятый замок сдался на милость победителя. Внутри что-то щёлкнуло, путь в квартиру Хвылиных оказался открыт.
Я переступил порог без всякого содрогания.
Всё тот же затхлый запах сырости, он пропитал собой стены и потолок, а сейчас начал впитываться в поры моей кожи.
Первым делом я заглянул в ванную комнату — само собой, тела покойницы там не было, зато остался табурет и, что немаловажно, бутылка с вином исчезла. Если её не отразили в протоколе, вероятнее всего, кто-то реквизировал для личных нужд.
BETWEENDIGITAL |
Судя по этикетке, вино было ещё дореволюционного производства. Наверняка дорогое. Неудивительно, что кто-то польстился, не задумываясь о последствиях. Хрен знает, что в него подмешали…
Бежать к Иджилову, кричать «караул»? Его люди, пусть сам и разбирается.
Вряд ли в бутылке была отрава — слишком рискованно. Ставлю на снотворное. Эх, кто-то хорошо выспится, и этот кто-то — не я. После ночи, проведённой в камере, глаза слипались сами собой. Даже кофе не поможет, хотя от чашечки свежезаваренного я бы не отказался ни за какие коврижки.
Ничего нового для себя в ванной я не обнаружил.
Перешёл в гостиную, стал методично рыться на полках и в шкафчиках. Наткнулся на стопку тетрадок, перевязанных бечёвкой — узел оказался неожиданно крепким, пришлось его разрезать. Все тетрадки оказались исписаны уже знакомым почерком. К глубокому сожалению, дневника среди них не нашлось — это были черновики стихотворений.
Узел был тугой, наверняка завязывал мужчина (эх, снять бы потожировые!) — готов биться об заклад: «посмертная записка» выдрана из тетрадки, что была, а, скорее всего, и сейчас лежит в этой стопке. Только тут нужно работать эксперту, а не дилетанту вроде меня.
Так, здесь перерыл всё, что возможно. Надо переходить в другую комнату.
И тут по квартире мелодично затренькали колокольчики. Кто-то звонил в квартиру, входную дверь в которую я предусмотрительно запер, набросил для верности ещё и цепочку.
Шуляк? Что-то слишком быстро. Хотя, он мог напасть на горячий след, и теперь спешил рассказать об этом.
Я подошёл к дверям. Глазка в них не было, кто находился по ту сторону я точно не знал, потому решил спросить:
— Кто там?
— Хвылины тут проживают, — спросил незнакомый мужской голос.
Я слегка опешил от такого вопроса. Кажется, влип.
— Тут, — делая хорошую мину при плохой игре, ответил я. — А с какой целью интересуетесь?
— Мы из ГПУ. У нас ордер на обыск. Прошу немедленно открыть дверь. В противном случае будем вынуждены сломать её, — безапелляционно потребовал незнакомец.
Он говорил во множественном числе, то есть был не один…
ГПУ. Ёкарный бабай, ну я попал как кур в ощип. Логично было предположить, что после недавнего шухера в военшколе ГПУ непременно заинтересуется всеми сотрудниками учреждения, включая даже покойных.
Что делать… Что делать…
Я приоткрыл дверь на цепочку.
— Можно посмотреть постановление?
— Конечно. — Чекист через щёлочку показал постановление
Я пробежался по нему глазами. Всех тонкостей я не знал, но бумага выглядела чин чинарём, не придерёшься.
— И ваши документы, пожалуйста, — продолжил тянуть резину я, лихорадочно ища способ выкрутиться из откровенно хреновой ситуации.
Если перед милицией и угрозыском я бы как-то отмазался, то объяснить своё появление в чужой квартире чекистам будет весьма проблематично.
— А вы не обнаглели, гражданин хороший? — слегка опешили за той стороной двери.
— У вас есть инструкция. Вы обязаны предъявлять удостоверения личности, — продолжил дразнить всех собак я.
— Тьфу ты! — сплюнул чекист и вытащил из кармана куртки «ксиву». — Любуйтесь!
Выждав несколько секунд, язвительно поинтересовался:
— Налюбовались, гражданин?
— Да, вопросов больше нет, — обречённо произнёс я, откидывая цепочку. — Заходите, товарищи.
Внезапно мой взгляд зацепился за то, что чекистов было всего двое. Очень странно, что они пришли делать обыск без понятых. Хотя, может сейчас кто-то из их коллег обегает соседей, и я напрасно дёргаюсь.
BETWEENDIGITAL | BETWEENDIGITAL |
Но проверить всё равно надо.
— Вас наверное товарищ Маркус сюда направил, да? — любезно улыбаясь заговорил я.