— А кто же ещё? — сделал удивлённое лицо один из чекистов.
— Как у него дела, как здоровье — не заболел ли часом? — с прежней любезной и даже чуточку подобострастной улыбкой продолжил осведомляться я.
— Да нормально у него всё, здоров как бык, — весело откликнулся первый ступивший через порог «чекист».
Глава 27
— Ноги вытирайте, — резко потребовал я, сбивая тем самым налётчиков — а у меня уже не оставалось сомнений в том, что это были именно они, с заранее выбранной тактики.
Если у врага преимущество, а особенно численное — вытолкни его с проторенной колеи, заставь играть по своим правилам. Это сработало даже с бандой Левашова, ну а провернуть сей маневр с парочкой грабителей — сам бог велел.
Командный тон подействовал безотказно — оба ряженных (и везёт же мне на эту публику) слегка растерялись и послушно вытерли ноги об коврик возле двери.
Это дало мне парочку таких драгоценных секунд, за которые я успел вытащить револьвер и спрятать его за спиной.
В голове закрутились варианты дальнейших действий. Мёртвыми они никому не нужны, у них за плечами ни один налёт, могут, да просто обязаны быть подельники. Значит, брать субчиков надо живьём, колоть до характерного треска, выходить на всю цепочку: от наводчиков до тех, кто изготовляет качественные «ксивы», а потом сбывает награбленное.
От двух трупов толку мало. Дел не поднять.
Тут первый и самый болтливый из «чекистов» опомнился и наставил на меня ствол браунинга. Этот налётчик явно был кручёнее и старше второго — лопоухого парня, моего ровесника.
— Где брюлики и рыжьё? Показывай, буржуйчик хренов, если хочешь жить! — грозно рявкнул он.
Ну вот, началось в колхозе утро… Я с деланным испугом закивал.
— Только не убивайте, пожалуйста. Я… я всё покажу. Всё там, в комнате, — честно говоря, страх играть было не особенно трудно. Меня действительно слегка потряхивало.
Смерти боятся все. Даже те, кто уже раз её пережил, каким бы каламбуром не казалась эта фраза.
— Ну давай, веди, — ощерился старший, обнажая гнилые зубы.
Я спиной попятился к гостиной, мямля на каждом шагу:
— Христом богом заклинаю — только не убивайте… Пощадите, пожалуйста. Честное слово, никому о вас не скажу…
— Будешь хорошо себя вести — оставим в живых, — пообещал «чекист», но в его взгляде читался вынесенный мне смертный приговор.
Стоило всем оказаться в гостиной, как я «запнулся», потерял равновесие и повалился на диван.
Хлоп!
— Сука! — завопил старший налётчик.
Я прострелил ему руку, заставив выронить браунинг.
Лопоухий среагировал моментально. Сразу оценил исходящую от меня опасность и ломанулся к дверям.
— Стой, сука! — заорал я, но крик не подействовал.
Страх гнал второго налётчика вперёд.
Я кинулся за ним, успев подхватить с пола браунинг раненого бандита — ещё не хватало, чтобы тот пальнул мне в спину.
С грохотом распахнул дверь, оказался на лестничной площадке.
Лопоухий нёсся вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.
Две пули, которые я пустил над его головой, заставили бандита присесть на корточки. Он мелко задрожал и стал походить на перепуганного зайца.
— Возьми шпалер за рукоятку и брось мне. Быстро!
Налётчик послушно выполнил мой приказ.
— Сколько вас — двое? Или ещё кто-то на стрёме есть?
— Нет больше никого. Дядька Василий сказал, что двоих на дело хватит! — жалобно замычал лопоухий.
Ага, кажется, тут у нас семейный подряд: дядя с племянником. Хороша семейка, нечего сказать.
— Так и сиди, сволочь! — велел я для пущей убедительности поведя дымящимся стволом револьвера в его сторону.
Снизу прибежал взволнованный Шуляк. Он недоумённо уставился на грабителя, сидевшего на корточках.
— Быстров, что хрень? На пять минут тебя одного оставить нельзя!
— Это налётчики, — пояснил я. — Выдавали себя за сотрудников ГПУ. Один остался в квартире Хвылиных — я его ранил в руку. Ты пока этого посторожи, а я раненого спеленаю.
— Замётано! — кивнул Шуляк.
Я вытащил Василия на лестничную площадку, присоединил к племяшу.
— Слушайте, мусора, может договоримся? — с вялой надеждой спросил глава криминальной семейки.
Шуляк дёрнулся к нему, хотел заехать кольтом по башке, но я остановил напарника.
— А что предложишь? Деньги и драгоценности сулить не нужно — не интересно.
— А если много денег? И не просто денег — а николаевских золотых рубликов? Что скажешь, легавый? Там и на тебя хватит, и на кореша твоего…
— Тебя как зовут, Вася? — слегка перефразировал «ДМБ» я.
— Так Василием и зовут, — удивился он.
— Тогда иди на хрен, Вася! Тебе сразу было сказано: бабло, рыжьё и брюлики нам фиолетовы… то бишь до лампочки… Короче, не интересуют от слова «совсем», — поплутав в словесной эквилибристике, наконец, пояснил собственную мысль я. — Как же с вами, урками, скучно! Может, ты с Лёнькой Пантелеевым знаком? Он по аналогичной схеме квартиры ломает. Если бы навёл на него, мы, глядишь, чего-нибудь и придумали. Ну, колись, Вася…
— Не, слышать про Лёньку слыхивал, но не знаком, — вздохнул Василий.
— А может ты нам горбато лепишь? — зло прищурился Шуляк.
— Командир, правду говорю. Мне этот Лёнька никто, к тому же он из ваших, мусорских, хоть и бывший. Такого сдать не западло! — заверил налётчик.
Шуляк нашёл телефон и вызвал из угрозыска машину, в которую погрузили обоих задержанных. Больше они нам взяток не предлагали.
— Жора, извини, но тебе придётся ехать с нами, — извиняющимся тоном произнёс Шуляк. — Придётся оформляться.
— Ага, а как я вашим объясню, почему оказался в чужой квартире? — загрустил я.
— Так всё в соответствии с прежней версией — увидел открытую дверь и зашёл. И не журись: я поговорю с Ветровым, чтобы дело Хвылиной у Иджилова забрали. Кто следователь по убийству её мужа?
— Ваня Самбур.
— Ему и передадим. Уверен, эти два дела надо объединять. Ты только ему всё по пунктам распиши, он поймёт, — предложил Шуляк.
— Такой расклад мне по душе, — обрадованно сказал я. — Тебе что-то удалось нарыть?
— Времени было мало, — вздохнул Шуляк. — Только во вкус вошёл, как тебе вдруг вздумалось мировую войну устроить: пальбу на всю парадную затеял…
— Так что — совсем-совсем ничего? — с досадой бросил я.
— Ты в машину полезай, я тебе всё расскажу, — попросил Шуляк.
Мы разместились на лавке в открытом всем ветрам кузове грузовика.
Машина еле-еле ползла по вечерним улочкам Петрограда, трясясь на камнях мостовой.
— Так что тебе удалось выяснить? — склонился я над ухом Шуляка.
— Всего два момента. Первый: в тот день, когда погибла Хвылина, у неё были гости. Кто именно — мужчина или женщина, установить не удалось. Второй: дворник примерно в то же время видел во дворе подозрительного типа. Тот зачем-то шатался под окнами. Дворник припугнул его, что вызовет милицию, мужчина ушёл.
— Удалось составить словесный портрет? — подался вперёд я.
— Было темно, дворник мало что разглядел. Но одна деталь в глаза бросилась — у этого типа была заячья губа.
Я напрягся. Где-то мне уже на глаза попадалась эта особая примета, причём совсем недавно…
Есть!
— Слушай, а про рост ничего не выяснил? Этот тип случайно не высокий и сутулый, а волосы короткостриженые?
— Про волосы не скажу, вроде как тип в кепочке был. Про рост тоже информации нет, а вот с сутулостью ты прямо в точку. Дворник упоминал, что незнакомец сутулился, причём сильно. А что — есть подходящая кандидатура?
— Есть! — радостно сказал я.
Кажется, что-то нащупывалось. И пусть пока это было всего-навсего предположение, не подкреплённое ничем, кроме догадок, я вдруг осознал, что напал на след, причём след горячий, по которому надо идти до конца.
— И кто таков? — с некоторой ревностью поинтересовался Шуляк.
Его можно было понять. По идее, это он — местный опер должен знать все здешние уголовные кадры, а не я — залётный из другого города. Тут любой станет ревновать.
— По описанию очень похож на беглого преступника Фёдора Капустина. Я с ним по пути в Петроград пересёкся, он у меня практически из-под носа ушёл.
— Капустин? — оперативник задумался. — Да, есть такая ориентировка. И как мне сразу в голову не пришло сопоставить?
— Потому что у тебя в день сто таких ориентировок. Тут у любого нормального человека голова кругом пойдёт. А я лично на него напоролся, причём, как понимаешь, потерпев фиаско. Ну и пока не на все сто процентов уверен в догадке. Мало ли случайной публики, страдающей искривлением осанки и дефектами губы. Покажи фотку Капустина дворнику, — попросил я. — Если опознает, значит, я прав — под окнами дома зачем-то крутился беглый уголовник. И, если так, надо понять, что его связывает с этим делом. Не думаю, что его появление было случайным.
— Ох, Быстров! Теперь я понимаю, почему твоё начальство с таким удовольствием от тебя избавилось, пусть и временно, — покачал головой Шуляк. — Умеешь ты устраивать весёлую жизнь товарищам по работе! Сдаётся мне, что ты бандитов даже во сне ловишь, а днём действуешь на них как магнит…
Я промолчал, отвернувшись в сторонку. Определённая правда в словах Шуляка была: стоило только мне оказаться в этой эпохе, как меня засосало в такую воронку событий, что я уже не мыслил дельнейшей жизни без постоянного драйва и движухи вокруг меня. А ещё говорили, что темпоритм двадцать первого века просто сумасшедший.
Три раза «ха», уважаемые: по сравнению со времечком, куда я попал, это всё равно что их столяры, супротив наших плотников.
Да тут всё просто бьёт ключом и брызжет энергией! Целый мир меняется: где-то к лучшему, где-то к худшему, но масштабы потрясения таковы, что их сложно вообразить неподготовленному человеку.
В чём-то мне, как обычному гражданину, который пережил катаклизмы перестройки (будь она неладна), распад огромного могущественного государства (чтоб вам пусто было, сволочи, что когда-то собрались в Беловежской пуще и подписали тот изуверский договор!), криминальные девяностые — было чуточку легче.
Но именно, что только чуточку.
И, если мне будет суждено застрять здесь надолго, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы мир, который мы строим, в какой-то степени можно было назвать словами братьев Вайнеров — Эпоха милосердия.
Грузовик остановился у знакомого особняка губернского уголовного розыска.
Ну вот, пока задумался, время пролетело практически незаметно. Со мной так бывает.
— Ты как, будешь их колоть? — спросил Шуляк, указывая на племяша и его дядечку.
— Нет, это уже твоя епархия. Тряси сам, как хочешь. Ты, главное, по-быстрому с меня письменные показания возьми, а потом отпусти домой: сестра уже заждалась. Переволновалась вся, — попросил я.
— Сделаем в лучшем виде, — пообещал Шуляк. — И с Ветровым насчёт Хвылиной переговорю. Думаю, всё сладится. Ваня Самбур, конечно, поупирается чуток, но мы на него Серёгу Кондратьева напустим. Тот, кого хочешь уломает.
Тут взгляд Шуляка потеплел.
— Привет, Ваня!
Я сначала подумал, что он увидел Самбура, но это был тёзка следователя — опер Иван Бодунов (только сейчас я вдруг сообразил, что это живой прототип другого известного героя — Ивана Лапшина из повести Юрия Германа, которую потом экранизировал сын писателя — Алексей).
— Кого это вы привезли? — пристально рассматривая парочку арестованных нами урок, спросил Бодунов.
— Да налётчики: квартиры обносили под прикрытием удостоверений ГПУ. Наглые — просто жуть. Спасибо Жоре — взял их прямо на месте преступления, — пояснил Шуляк.
— Рад тебя видеть, Жора! — усмехнулся Бодунов. — Ты, как всегда, в своём репертуаре. Скоро после тебя у нас в Петрограде совсем преступный элемент повыведется, а нас сократят к едреной фене.
— Так я вам оставлю чуток — для развода, — хмыкнул над этой добродушной подначкой товарища я.
— Всё, шутки в сторону. Ты молоток, что заглянул. У Серёги Кондратьева как раз есть для тебя новости насчёт твоего родственника.
— Надеюсь, хорошие? — вопросительно уставился я.
Чудес, конечно, в жизни не бывает, но вера в них неистребима в человеческой породе. Я — не исключение из правил.
— Да когда они были хорошими, эти новости, — вздохнул Бодунов. — В общем, хреново всё, Жора. За подробностями к нам на третий этаж поднимись, Серёга всё расскажет.
Глава 28
На ватных ногах я поднялся на этаж, где располагались ребята из угрозыска, показал удостоверение дежурному и направился к кабинету Кондратьева.
Меня остановил приступ хохота за дверями, который резко контрастировал с моим испортившимся настроением.
Я постучал и вошёл.
Моё появление осталось незамеченным. Всё внимание собравшихся было приковано к худощавому пареньку лет двадцати с заострёнными чертами лица, высокими скулами, смуглой кожей и очками, за которыми скрывались умные, очень добрые и смешливые глаза шоколадного цвета.
Он что-то рассказывал, при этом отчаянно жестикулируя, и каждую его фразу народ встречал хохотом.
Так же незаметно, я присел на свободный стул и принялся слушать рассказчика. Почти сразу мои уши уловили что-то знакомое. Я откуда-то знал эту историю, только немного в другой интерпретации: парнишка-гимназист поступает на службу в угрозыск, узнаёт о странном похищении фургона с шестнадцатью пудами зерна, который предназначался в качестве взятки начальнику одного из отделений милиции. Следы приводят к парочке авантюристом: немцу-колонисту Фечу, дезертировавшему из Красной армии, и юноше, обладавшему весьма привлекательной внешностью. Милиционеры, которые расследовали это дело, так и сообщили в рапорте, что дескать задержали некоего красавчика, который потом смылся из-под стражи при загадочных обстоятельствах.
Появилась банда, в которую наряду с красавчиком и немцем-колонистом вошёл бывший «золотопогонник» полковник Орлов. Она стала промышлять грабежами, включая налёты на поезда. Однако главной специализацией стало конокрадство практически в промышленных масштабах.
Прославились же бандиты после того, как угнали целый табун, предназначенный для нужд армии.
Вчерашний гимназист сумел напасть на след преступников, он выяснил, что те будут сбывать лошадей на одном из рынков Одессы. И каково же было его удивление, когда в Красавчике он узнал своего лучшего друга, с которым они когда-то клялись на крови в братской верности. И что хуже всего, этот друг тоже когда-то работал в уголовном розыске. Правда, оттуда ему пришлось уйти из-за явно сфабрикованного дела.
А сейчас они держали друг друга на мушке пистолета. Первым не выдержал Красавчик, он бросил оружие и сдался.
Благодаря его наводке, вышли на всю банду, включая самого опасного — полковника Орлова.
— Что, так прямо и зарядил лимонкой в лоб этому бандюгану? — недоверчиво спросил один из слушателей в конце.
— Так у меня выбора не оставалось: это ж была «пшёнка», а патроны у меня кончились, — с лёгким южным говорком пояснил рассказчик.
Тут на пороге появился дежурный, поступил срочный вызов, и основная часть публики с сожалением покинула кабинет.
Остались только я, Кондратьев и смуглолицый парень, поведавший эту увлекательную историю.
Только тут меня заметили.
— Жора, знакомься — это товарищ Катаев из одесского угро, прибыл к нам в командировку, — представил нас Кондратьев.
— Можно просто — Евгений, — улыбнулся одессит, а меня пронзила догадка.
Это был никто иной, как будущий знаменитый писатель Евгений Катаев, литературная половинка дуэта Ильф и Петров и отнюдь не тень своего талантливого брата Валентина Катаева.
Он прожил короткую, но очень яркую жизнь. В 1942-м «Дуглас», на котором он летел писатель, уходя от атаки немецких «мессершмиттов», разбился. Евгению ещё не было даже сорока…
Но сейчас он стоял живым передо мной, ещё не подозревая, какое блестящее будущее ждёт его впереди.
У меня дух захватило от такого знакомства.
С ума сойти! Я не верил своим глазам и своему счастью.